/nginx/o/2023/10/18/15661936t1hf2e9.jpg)
Культурным русским в Эстонии на протяжении долгого времени был свойственен москвоцентризм, значительно влиявший и на их представление о собственной идентичности, и на их профессиональное и общественное положение. Война и последовавшее за ней существенное сокращение сотрудничества с Россией кардинально изменили эту давнюю тенденцию, однако перспективы развития пока неопределенны, утверждает русский филолог и историк гуманитарной науки Михаил Трунин.
В рамках серии статей-мнений «Русские в Эстонии без РФ» различные авторы размышляют, как почувствовать себя неотъемлемой частью эстонского общества, не ориентируясь на российское государство и его политику.
В этой статье речь пойдет главным образом о культуре и ее институционализации. Русские в Эстонии - это не только разнорабочие, таксисты, продавцы и курьеры. В стране, где живет 22,5% русских, они с неизбежностью должны быть представлены во всех профессиональных сферах.
14 марта этого года на вручении литературной премии «Капитала культуры» для авторов, пишущих на русском языке, ставшая одним из двух лауреатов русскоязычная поэтесса в своей недлинной благодарственной речи сказала по-эстонски буквально следующее: «Мой отец был членом Советского Союза...». В зале Дома писателей повисла неловкая пауза, собравшиеся там многочисленные эстонские литераторы были явно сконфужены, переглядывались с недоуменными лицами...
Тут поэтесса осеклась и поправилась: оказалось, что от волнения она перепутала «Советский Союз» (Nõukogude Liit) с «Союзом писателей» (Kirjanike Liit). Эта история, конечно, не более чем анекдот из узкоспециализированной сферы деятельности (поэтому я не называю имени поэтессы), но возникшее тогда ощущение, которое по-эстонски описывается словом piinlik, было поразительным в его всеобщности.
Неловкость, которую можно почувствовать на первом свидании, перед неподготовленным публичным выступлением или во время внезапной встречи с незнакомыми людьми - это, пожалуй, доминантная эмоция, которая описывает отношения местных русских с эстонцами, когда они вынужденно оказываются в общем пространстве, где должны как-то взаимодействовать друг с другом. И преодолеть эту неловкость часто трудно, а порой невозможно - даже людям, претендующим на элитарный культурный статус.
Я уже больше десяти лет работаю в Таллиннском университете. И хотя я по образованию русский филолог, я ни часа не преподавал никаких связанных со славистикой дисциплин (о чем, честно говоря, жалею, ибо мне, кажется, есть что сказать русскоязычным студентам). Мои эстонские коллеги практически с самого начала говорили мне, что для них все отделение славистики - это omaette asi, своего рода заповедник, вещь в себе. Запомним это эстонское словосочетание, назовем его «самостью» русскоязычных жителей Эстонии.
Впоследствии я много слышал о такого рода «самости» местных русских, заходила ли речь о театральных, журналистских или писательских комьюнити, существующих в более широком окружении эстонских коллег. Получалось, что русские в Эстонии как бы везде есть (что бы там ни говорили про повальную их дискриминацию), но каков их реальный профессиональный уровень, на что они способны и чем занимаются, - все эти вопросы, как правило, оставались без ответа, их просто не принято было задавать, дабы не попадать в неловкие ситуации.
Прямо-таки наглядная иллюстрация стереотипа о «загадочной русской душе»: раз уж русские люди так таинственно непостижимы, то проще оставить их на откуп самим себе.
Пропасть между русскими и эстонцами, о которой говорится в недавнем социологическом исследовании, посвященном отношению жителей Эстонии к войне, актуальной политике России и происходящему в мире, не образовалась, а попросту никуда не делась за тридцать с лишним лет существования второй Эстонской Республики. Зияет эта пропасть и поныне.
Я не буду высказываться о том, грамотно ли проводилась государственная политика интеграции, поскольку у меня нет ни подходящих компетенций (я не политик и не социолог по профессии), ни полноценного опыта (я не жил в Эстонии в течение всего периода ее восстановленной независимости). Я уверен, что об этом напишут другие авторы подборки мнений «Русские в Эстонии без РФ». Зато как у человека, профессионально занимающегося русской культурой и в значительной степени живущего русской информационной повесткой (но не в представлении российских государственных СМИ!), у меня есть любопытный опыт взаимодействия с местными русскими, работающими на одном со мной поле культурного производства, и существенные сомнения в том, так ли непостижима их «загадочная душа».
При ближайшем рассмотрении «самость» моих местных русских коллег зачастую оборачивалась обычной профессиональной некомпетентностью. В моей персональной «коллекции» есть местные русские «ученые», ничего не смыслящие в исследуемых ими темах; «писатели», не понимающие базовых принципов создания художественного текста; «журналисты», не владеющие словом; «преподаватели», плохо разбирающиеся в своих предметах...
Ключевое понятие для моих последующих рассуждений - москвоцентризм современной русской культуры, да и чего греха таить, - вообще всей жизни. «Начинается земля, / как известно, от Кремля» - Маяковский произнес это полушутя в детском стихотворении (Кремль в данном случае символизирует не российскую государственную власть, а Москву как своего рода центр притяжения, место силы), но кажется, что эта фраза так и не потеряла своей актуальности.
Московский образ жизни считался престижным по многим причинам: не только относительное экономическое благополучие и развитая инфраструктура, но и общее ощущение ни на минуту не прекращающейся жизни (в том числе культурной) делают московский габитус (то есть набор ценностных ориентиров, образцов поведения и привычек, которые человек воспроизводит под воздействием окружения) привлекательным для большого количества русских людей, живущих не только в российских регионах, но и за границей. Разница заключается в том, что люди из российской провинции для культивирования московского габитуса стремятся переехать в Москву, русские же, живущие всю или большую часть жизни в Эстонии, на переезд решаются довольно редко. При этом символический статус даже легкого прикосновения к московской жизни для них не менее высок.
Мне довелось примерить на себя обе ипостаси. Молодым человеком, который стремился из российской провинции в Москву и довольно быстро и спокойно туда попал, я много делал для культивации в себе московского габитуса. О его престижности я мог судить в том числе, когда начал ездить в Эстонию, но еще не переехал сюда жить насовсем. Встречавшиеся мне местные культурные русские гордились знакомством со мной и мне подобными, выставляли напоказ сам его факт, порой как будто даже хвастались.
Ситуация кардинально изменилась, когда мой статус «варяга из метрополии» сменился на статус «понаехавшего тут». Те же местные русские коллеги в большинстве своем были не рады делить со мной общее профессиональное поле. Любой человек, имеющий карьерные амбиции, а вместе с ними - опыт и стандарты компетентности, отличные от принятых в локальном комьюнити, опасен именно тем, что заключает в себе потенциал для изменений. Но местные культурные русские изменений никогда не хотели. Им и привычно, и выгодно быть «omaette asi».
Я с интересом наблюдал за русскими из близкой мне профессиональной сферы, которые переезжали в Эстонию с середины 2014-го до начала 2022-го года. За редчайшими исключениями, общая модель отношения к ним со стороны местных русских была аналогичной: московскими связями и любым касательством к Москве в профессиональной сфере мы рады гордиться и хвататься, но понаехавшие в Эстонию не пройдут!
Война, хоть и не драматично, но увеличила количество новых русско-московских «понаехавших». Но она же сделала москвоцентризм токсичным. У этой комплексной проблемы есть несколько следствий. Во-первых, люди, которых сформировал их московский опыт, вынуждены переосмысливать, а порой перепридумывать собственную идентичность. Часто это нелегко, но в то же время учит смирению, большему вниманию и бережному отношению к среде, в которой человек находится. Во-вторых, русские в Эстонии больше не могут подчеркивать собственную культурную и профессиональную «самость» с помощью простого указания на их связь с Москвой - дескать, если их там как-то знают и привечают, значит, и здесь они что-то из себя представляют. А в-третьих, и у местных, и у «понаехавших» в Эстонию русских должно быть, что предложить окружающим в профессиональной сфере.
Курс на самоизоляцию русских с их последующей саморегуляцией давно не работает. Стремление обособиться, по возможности сохранив собственный социальный статус, - это губительная и бесперспективная модель общественно-профессиональных отношений. Она уже долгое время требовала решительных преобразований. Жаль, что начать их всерьез позволила лишь ведущаяся Россией преступная война.