Борис Тух ⟩ Тоталитарная секта для желающих похудеть

Кадр из фильма «Бен-Джо». Фото: PÖFF

Героиня японского фильма Ben-Joe, входившего в основную конкурсную программу PÖFF-2024, считает себя (безо всяких на то оснований) слишком толстой. Это доводит ее до нервного срыва, семья устраивает девушку в очень дорогую частную клинку «правильного питания», и там юной Саки (актриса Нонока Исикава) приходится пройти через настоящий ад. На следующий день после конкурсного показа мы встретились с режиссером картины Акирой Иваматсу и автором сценария Масато Симидзу, чтобы поговорить о фильме о сегодняшнем японском кино.

– Иваматсу-сан, Симидзу-сан, ваш фильм произвел на меня очень сильное впечатление, прекрасная работа, но до чего же жестокая история! Неужели она взята из жизни?

Акира Иваматсу: Да, из самой реальной жизни, по крайней мере в том, что касается семейных отношений. Конечно, что-то заострено, что-то мы придумали, ведь это художественное произведение, но в целом мы следовали за действительно происходившими событиями.

Насколько мир суров?

– «Лечение» начинается с того, что Саки стригут наголо; в клинике всего четыре пациентки, и женщина-врач (актриса Сенко Хида) и собственник клиники (Синсуке Такахаши) из них постоянно выбивают чувство собственного достоинства, волю к сопротивлению. Как вы считаете: сегодняшний мир в самом деле так суров к человеческой личности?

А. И.: Так как эта история произошла в действительности, то я вынужден ответить утвердительно. – такая жестокость действительно существует, и о подобных случаях у нас не раз писала пресса. Я верю, что в человеке все же существует воля к уничтожению и к самоуничтожению. Наше «Я» переживает столкновение двух противоположных устремлений: с одной стороны, мы хотим мира, покоя, настроены на креативность, на созидание, но с этим добрым началом в нас сталкивается воля к разрушению.

М. С.: Одна из пациенток этой лечебницы, Саюри, женщина трагической судьбы, говорит: «Во мне скрыт дьявол!». Так это или нет, но она в это поверила.

– Как возникла идея фильма?

А. И.: Эта история связана с одной из моих учениц. Я ведь не сразу пришел в кинематограф, успел до того поработать школьным учителем. Одна из моих учениц, окончив школу, поступила в университет, и внезапно исчезла. Никто не знал, где она и что с ней происходит, все контакты были оборваны. Но вдруг через несколько лет она объявилась, нашла меня и поведала, что ей пришлось испытать.

Вот одна из побудительных причин заняться этим сюжетом. И вторая: у этой девушки были проблемы в отношениях с отцом, при всей взаимной любви между ними стояла стена отчуждения, непонимания. У меня в юности тоже были проблемы в отношениях с родителями. Две темы наложились друг на друга, мне хотелось рассказать о них: я надеялся, что, возможно, разговор с экрана о семейных проблемах поможет людям решать их проблемы в жизни.

– Так что идея шла от режиссера, и потом началась совместная работа режиссера и сценариста?

М. С.: Да, идея шла от Акиры Иваматсу, но мы постоянно очень тесно сотрудничали в работе над этой историей. И не только чтобы записать ее на бумаге, а потом перенести на экран. Мы обсуждали концепцию, спорили и придумывали, какие еще темы и проблемы ввести в сюжет, это был очень тонкий процесс.

Акира Иваматсу и Масато Симидзу. Фото: Борис Тух

Культура стройности и ее оборотная сторона

– В картине есть эпизод, в котором Саки насильно закармливает свою сестру Шоко, впихивает ей в рот еду, потом начинает душить. Это и есть реализация воли к уничтожению?

А. И.: Мы вот что хотели показать в этой сцене. На самом деле Саки свою сестру очень любит, но сестра больна; все внимание родителей, особенно отца отдано Шоко. Саки ревнует, ей кажется: ее недостаточно любят, в ней возникает зависть, бунтарское начало получает подпитку. Саки хочет привлечь внимание отца, и делает это очень жестко.

– Почему Саки считает себя толстой? Она такой не выглядит!

А. И.: К сожалению, это довольно типичный у нас комплекс. Очень тоненькие девушки заявляют: «Ой, как меня разнесло, я ужасно толстая, я не должна есть, мне пора садиться на голодную диету». Это в самом деле может показаться невероятным. Культура стройности настолько обуяла общество, что стремление быть стройной стало совершенно неконтролируемым.

М. С.: У этой проблемы два уровня: один - уровень индивида. Молодым не хватает уверенности, любви к себе, объективного взгляда на свое тело: они ищут подтверждения у других. В фильме Саки спрашивает любовника: «Достаточно ли я стройная, стройнее ли твоей прежней герлфренд?» он отвечает утвердительно, но Саки не уверена в его искренности и продолжает сомневаться, страдать. Второй уровень носит социальный характер: стремление к стройности общество – и это типично для капитализма - использует меркантильно, появляются различные средства для похудения, клиники правильного питания. Все это стоит больших денег, но настоящей пользы не приносит.

В концлагерь – по своей воле?

– Клиника в вашем фильме напоминает концлагерь. Хотя пациентки пришли сюда либо добровольно, либо по желанию родителей, поверивших в то, что здесь помогут их дочери. И отношения между «Госпожой доктор» и собственником, с одной стороны, и пациентками – с другой, слишком напоминают отношения между охраной и заключенными.

А. И. Мы кое-что преувеличили, чтобы вызвать у зрителя сильные эмоции. Но в целом не далеко уходили от истины.

– Нельзя ли тут провести какие-то параллели с произведениями Джорджа Оруэлла? Вы ведь тоже строите «на фундаменте» этой клиники действующую модель тоталитарного общества?

А. И.: Да, эта клиника представляет собою закрытое обществе в миниатюре. На нас влияла история возникшей в конце 1980-х тоталитарной секты «Аум Синрикё». Вам известно это название?

– Да, но на всякий случай читателю надо будет напомнить, что «Аум Синрикё», основанная Сёко Асахарой, совершала теракты, в частности, газовую атаку в Токийском метро, когда погибло 12 человек.

– А.И.: Они устанавливали т.н. «мягкий» тоталитарный режим. Люди вели строго регламентированный образ жизни, авторитет лидера секты был непререкаем. При этом возможность покинуть секту вроде бы имелась, стоило только пожелать, но люди боялись бежать,

Точно так же обстоят дела в клинике из нашего фильма. Постоянный регламент, пациенты обязаны соблюдать его до мелочей, повторять гипнотизирующие их лозунги. Воля парализована.

– Одна из пациенток, Саюри, пытается бежать – и гибнет. Так что возможность побега – только кажущаяся. У меня вот еще какой вопрос возник. Женщина-врач по образованию не медик, а оставшаяся без работы учительница родного зыка и литературы, т.е. человек, привыкший иметь дело со словом, знающая силу слова и умеющая им манипулировать. В фильме она законченная садистка и извращенка. Не возникает ли отсюда вывод, что свойственная учителям категоричность, требовательность, переходящая у отдельных представителей профессии в волю к неограниченной власти над учениками, власти, которая может стать опасной, потенциально способна превратить индивида в настоящее чудовище? Вы ведь говорили о двух началах в человеке.

Акира Иваматсу усмехнулся: Любопытный вывод. Я вот тоже работал учителем, правда, не преподавателем родного языка и литературы. Скажу лишь, что вы, наверно, заметили – госпожа доктор запрещает пациенткам этого лечебного заведения писать письма. Учительница, ставшая врачом (насколько она компетентна в медицине, совершенно ясно), словно пытается стереть в мире, которым она правит, всякий след своей профессии, запрещает пациенткам соприкасаться с написанием слов. Письма домой – только в форме видеопосланий, которые она контролирует.

– Да, она слишком хорошо понимает, на что способно вырвавшееся из-под надзора слово! Кстати, что означает слово, ставшее названием фильма: Ben-Joe?

А. И.: Игра слов. Для европейца это два английских имени Бен и Джо. А на японском языке, если произнести это слитно, «бенджо», означает туалет. Мы выбрали такое название по двум причинам. Первая – если человек испытывает проблемы с питанием, то все, что происходит с ним в туалете, становится объектом изучения со стороны медиков. Вторая – хотелось, чтобы название вызывало интерес на западных кинорынках. Мол, кто этот Бен-Джо?

Акира Иваматсу и Масато Симидзу. Фото: PÖFF

Возмездие

– В клинике, которую вы показали, человек теряет права на интимность, на приватность – даже в такой деликатный момент, как посещение туалета, ему не позволено остаться одному!

М. С.: Ситуация, когда между унитазами нет перегородок, все происходит публично и фиксируется видеокамерой, взята из реальной жизни. Да, такое было. Правда, это объяснялось в известной мере ходом лечения. Если пациентка не в праве уединиться, то она не сможет после еды искусственно вызвать рвоту, что делают многие страдающие анорексией.

– У меня возникли вопросы к той сцене фильма, где Саки мстит ненавистным садистам – Госпоже доктор и собственнику клинику. Сцена очень кровавая, но дело не в этом, а в том, каким образом хрупкая девушка сумела справиться с двумя упитанными и сильными людьми и связать их. Поначалу я решил, что всё это происходит в ее воображении.

– А. И.: Соглашусь, что эта сцена действительно несколько фантастична. Она должны была показать мощный взрыв, происшедший в характере нашей героини, окончательную эмоцию освобождения. Перед этим ее подруга Саюри, умирая – фактически эти два садиста убили ее – просила Саки передать последний привет ее ребенку, запомнить и сказать ему те слова, которые не смогла сказать сама Саюри. Саки действует уже не ради себя, а ради погибшей подруги, и это придает ей невероятную силу. Здесь мы сделали акцент на том, как в экстремальной ситуации развивается характер, как наша героиня становится свободной.

Из кинокритиков – в режиссеры

– Иваматсу-сан, я знаю, что вы пришли в кинорежиссуру уже будучи известным кинокритиком. Это путь проделали не вы один, как кинокритики начинали такие выдающиеся мастера мирового кино, как французы Жан-Люк Годар и Франсуа Трюффо, американец Питер Богданович и другие. Каков был ваш путь?

А. И.: Еще в средней школе я мечтал снимать кино. Но тогда у моей семьи не было материальных ресурсов. И я подумал: если я пока не могу снимать свои картины, я буду смотреть чужие, писать о них и учиться на этом. А работал я школьным учителем. Очень скоро я увидел, что мои критические статьи приносили мне больше денег, чем учительское жалование. А затем, проработав некоторое время критиком и составив себе имя, я понял, что все-таки мое признание не писать о чужих картинах, а снимать свои. И я добился возможности снять свой первый фильм.

– «Бен-Джо» ваша вторая картина. А о чем была первая?

A. И.: Первый фильм был тоже на очень сложную тему: для Японии очень болезненной социальной проблемой стали самоубийства. Ежегодно добровольно уходят из жизни около 30 000 человек. При этом явное большинство - мужчины среднего возраста. Фильм на эту тему строился исключительно на вымышленном сюжете, фантастическом, можно даже сказать мистическом. Герой его испытывает типичный кризис среднего возраста, выхода не видит и принимает решение покончить с собой, но в самый последний момент его спасает молодая девушка. И в этот момент его душа на время вселяется в тело девушки, сроком на пять дней, в течение которых она должна найти путь к жизни а не к смерти.

– Можно ли сказать, что в японской культуре важное место занимает тема самоубийства?

А. И.; Да, в Японии и Южной Корее это одна из самых острых проблем, и естественно она отражается в литературе и кино. До недавнего времени СМИ сообщали о случаях самоубийства безо всяких ограничений, по их инициативе на несчастного обрушивались обвинения: мол, он сам виноват, что не сумел жить, что он своим поступком привел в отчаяние других. Но с недавних пор законодательно такая информация ограничена, чтобы покидающий этот мир не подавал другим людям примера.

– Во второй половине ХХ века японский кинематограф дал миру таких гениев, как Акира Куросава, Ясухиро Одзу, Кэндзи Мидзогути, Кането Синдо. А как можно охарактеризовать сегодняшний день японского кино?

А. И.: Если говорить о сегодняшнем дне, то прежде всего я назову имена Хирокадзу Корээды и Киёсси Куросавы, сына великого Акиры. Они известны в глобальном масштабе. Но что сегодня характерно для нашего кино – оно поляризовалось. Одни мастера работают исключительно на международный рынок, другие на внутренний. Мне это не слишком нравится, я считаю, что мы должны говорить о нашей жизни – такой, какова она есть, подчеркивать общечеловеческий характер наших проблем и тем и прорываться с ними на мировой кинорынок.

– Последний вопрос: вы в Таллинне впервые?

М. С.: Мы вообще впервые оказались в северно-европейском регионе. Первое впечатление: у вас очень чистый город, хотя дворников на улице мы не заметили. И, конечно, Старый город ваш – настоящая сказка, словно декорация из Диснейленда. Жаль только, что все эти дни было пасмурно, солнце выглянуло только сейчас, когда мы с вами беседуем.

А. И.: Перед показом нашего фильма мы решили устроить небольшой промо. Встали возле кинотеатра и раздавали флайеры. И нас очень порадовало, какие вежливые у вас люди. Никто не отталкивал нас, никто не делал вид, будто не заметил; одни брали флайеры и благодарили, другие с извиняющимися улыбками говорили, что на этот вечер у них другие планы, но все были очень любезны.

P.S. Особая благодарность за помощь в проведении интервью сотруднице штаба PÖFF Стине Сеппель.