«Мы долго обсуждали, как назвать фильм, и, отсматривая материал, дошли до сцены, где один из наших героев читает рэп со строчкой "… не угаснуть и ворваться в раскаленный солнцем закат". Я подумала: это же о наших мечтах, это о нас. Это универсальное название. С одной стороны, оно применимо к подросткам вообще. С другой – это об украинцах, о наших мечтах и жизнях, о темноте, которая пытается поглотить нас».
Так украинский режиссер Алиса Коваленко объяснила, почему фильм, снятый ей в Луганской области и показанный на PÖFF в программе молодежного кино JUST фильм, называется «Мы не погаснем».
Герои этой картины – подростки из депрессивного региона, шахтерского – поэтому большинству из них суждено было бы, как и их отцам, трудиться в шахтах. Это регион также очень сильно пострадал от военных действий в 2014-2015 годы в результате военной агрессии России, а часть его была оккупирована. Дети, герои фильма, живут в прифронтовых населенных пунктах, которые были разрушены от обстрелов, и шахты затопило не только от старости, но и вследствие войны. Поселки медленно погружались в небытие, но, говорит Алиса, «природа вокруг забирает разрушенные дома, в них прорастают деревья. Дети пытаются придумать себе развлечения, приключения и радоваться жизни, несмотря на всё».
Пятерым героям фильма выпала удача: они совершили путешествие по Гималаям.
– Каким образом это произошло?
– Все началось с того, – ответила Алиса, – что в 2018 году в Киеве я встретилась с известным украинским спортивным комментатором, журналистом и путешественником Валентином Щербачевым, и он рассказал о своей мечте создать реабилитационный проект для детей и подростков из неблагополучных регионов. Валентин и до того очень много делал для детей, создал детский спортивный канал. Я поняла, что это его идея дать таким ребятам возможность осуществить мечту, невероятно важна и интересна. Совсем не только потому, что хотелось бы снять об этом фильм, но и потому, как прекрасно – отправить в такое путешествие ребят, которым хотелось бы повидать мир, но они никогда не имели и при других обстоятельствах никогда бы не получили такой возможности. И мы вместе с Валентином начали делать этот проект.
– Вероятно, это был очень дорогой проект – вывести ребят в Гималаи?
– Решить организационные проблемы оказалось значительно труднее, чем финансовые. Из-за COVID-19 поездка переносилась три раза.
– Часто люди, оказавшись перед кинокамерой, зажимаются. Чувствуют себя стесненными, их трудно разговорить. Скажите, Алиса, как вам удалось добиться от ваших героев такой раскованности и искренности – и молодые, и взрослые свободно говорят о таких вещах, которыми обычно делятся только с очень близкими?
– В документальном кино очень многое определяется временем, которое ты проводишь в этой реальности, строишь отношения с героями, мы становимся друзьями. Я три года работала над этим фильмом. В начале мы думали, что будет больше кадров про подготовку к Гималаям, будут сцены с Валентином, но чем больше времени я проводила на Донбассе, тем больше этот фильм стал для меня рассказом о подростках, об их внутреннем мире, я старалась смотреть на мир их глазами. Я погружалась в те моменты, которые становились для них поворотными: первая любовь, первые разочарования, мечты. Они общались со мной на «ты», я уже стала частью их «банды». Для меня это тоже было важно, мне не хотелось быть чужаком в этой реальности. Это все ребята из небогатого класса, из рабочих семей, одна девочка, Лера, вообще сирота, жила в приюте семейного типа.
– Мне запомнился кадр, в котором эта девочка укладывает в кладовку огромные, никогда таких не видел, дыни. И думаешь, какая там плодородная земля, как могли бы люди жить, если бы не война!
– Особенно Станица Луганская, в мирное время она жила выращиванием овощей, там было много теплиц.
– Когда фильм вышел?
– В феврале он был показан на «Берлинале». В самом начале фестиваля.
– Известно, что там была целая подборка фильмов, которые рассказывали о том, что происходит в Украине.
– Они были в разных конкурсах. Слава богу, там не было такого «гетто», как мы называем попытку сгонять вместе все украинские фильмы. Получается, что нас отделяют от всего: вот украинские фильмы, а вот все остальное. И на «Берлинале» было классно именно то, что украинские фильмы показывались в разных программах. От некоторых фестивалей мы отказывались потому, что там нам предлагали «украинский фокус», а мы отвечали – у нас есть фильмы разных жанров, может быть, их разумнее распределять по разным конкурсам, по разным программам, а не обособлять. А в фокусе показывать картины прошлых лет, ретроспективы.
– Я слышал, что вы не только снимали фильмы, но и воевали. Как вам разрешили воевать?
– Это долгая история, точнее, предыстория. В 2014-2015 году я снимала на фронте, была вместе с добровольческим батальоном, и передо мной встала такая внутренняя дилемма: если это происходит в твоей стране, можешь ли ты оставаться отстраненным наблюдателем. Я ощущала внутреннюю разорванность, хотелось делать что-то большее. Потом ситуация на фронте немного заморозилась, но я себе дала обещание, что если война будет разрастаться, я отложу камеру и пойду воевать.
23 февраля 2022 я села в поезд, чтобы встретиться вновь с моими героями. Тогда я не верила, что эскалация войны будет полномасштабной, что война охватит всю Украину, думала, что она коснется только восточной части Украины. Но в 5:00, когда я еще была в поезде, позвонила мама и сообщила, что началась полномасштабная война. Надо было принять решения. Несколько дней я провела в селе Золотое-4, где жил с семьей один из героев моего фильма, Андрей, оно находилось практически на самой линии фронта. Тут я в каком-то смысле погибла как режиссер, но не это меня беспокоило, я не считала, что сейчас могу снимать кино: когда говорят пушки, музы молчат.
Кино – это что-то долгосрочное, это рефлексия, это не про «тут и сейчас», а я чувствовала, что тут и сейчас нужно делать что-то другое. Я сначала хотела помочь с эвакуацией моих героев, семьи Руслана и Андрея отказались, они как-то меньше чувствовали опасность, чем люди, которые не жили рядом с фронтом. Это было очень драматично, мы говорили с мамой Андрея, она плакала, они все-таки уехали, но намного позже. А семью другой моей героини, Лизы, и ее подругу мы вывезли из Харькова, помог один мой коллега, кинодокументалист, у него был «Фольксваген Т4», очень вместительная машина.
После этого я поехала попрощаться с мамой и сыном, они были уже в Ужгороде, в более безопасном регионе Украине, где практически не было обстрелов. И отправилась на фронт. Командир, которого я знала с 2014 года, создавал подразделение, я к нему присоединилось.
Это была штурмовая рота, но мы фактически были пехотой, разнорабочими войны, контролировали сектора. В Харьковской области участвовали в штурмовых операциях, тогда российская армия очень близко подошла к индустриальному району города Харькова, и мы вытесняли российскую армию, отводили линию фронта к границе с РФ; последнее освобожденное нами село называлось Перемога (Победа).
Теперь в Киеве, Харькове, Запорожье люди привыкли к войне. В Запорожье тревоги объявляют постоянно, но люди уже не спускаются в бомбоубежища, просто если идти в бомбоубежище при каждой тревоге, придется жить там. А дети и подростки, герои моего фильма, вообще половину своей жизни прожили на войне. Для психики невозможно постоянно жить в стрессе, ты рано или поздно все равно как-то адаптируешься, выхода нет.
– Сейчас вы продолжаете делать фильмы?
– Через четыре месяца военных действий нашу базу разбомбили. Я была в добровольческом подразделении, сначала у меня был контракт с Силами специальных операций, потом контакт с ними был только у нашего командира. Мы были добровольцами, не получали никаких денег, не имели никаких социальных преференций, если бы кто-то из нас погиб, наши семьи не получали бы никаких выплат. И после того, как разбомбили нашу базу и наш побратим погиб, командир сказал: «Нужно входить в структуру ВСУ».
Мы сопровождали тело нашего друга, чтобы похоронить его на Волыни. После этого я поехала домой, чтобы принять решение, мы долго говорили с моим мужем, Стефаном Сиоханом, он француз. Стефан – сопродюсер фильма «Мы не погаснем», мы долго спорили и пришли к выводу, что это было бы неправильно не закончить фильм, а если бы я подписала контракт, этого не случилось бы, и я приняла решение сначала закончить фильм. А потом окончательно сделаю выбор. Я все еще хочу вернуться на фронт и чувствую, насколько сложно для меня продолжать делать кино. Убеждать себя, что это важно.
Я сейчас работаю над одним проектом – о женщинах, которые были в плену у российских солдат, пострадали от сексуального насилия, подвергались пыткам. Шесть историй женщин, жертв военных преступлений.
Они согласны говорить, они мне доверяют, потому что я тоже была в плену. Для кого-то тяжело говорить о перенесенном, тяжело открываться, но нам важно говорить об этих преступлениях. Самое худшее в этом смысле – молчание и изоляции.
– Вы были в плену?
– Еще до полномасштабной войны, когда на Донбассе при поддержке России начался военный конфликт и оккупация части его территории. Я поехала снимать украинских солдат на украинском блокпосте, который, по сути, был в окружении. Чтобы туда доехать, нужно было проехать пять сепаратистских блокпостов, Таксист, который меня вез, на первом же блокпосте сказал: «А она с украинскими военными». Меня вытащили из машины. Меня поставили к парапету, били по ногам и говорили: «Она не плачет, она точно снайпер!». А меня буквально парализовало. Вообще ничего не чувствовала – никаких эмоций, полный паралич. Четыре дня я пробыла в плену, у них не было доказательств, что я военная, снайпер или корректировщик. Стефан узнал, что я в плену, об этом стало известно иностранным журналистам, и это меня спасло, так как многие иностранные СМИ могли бы написать об убийстве в плену режиссера-документалиста и это спровоцировало бы скандал. Они этого не хотели. И меня отпустили.
– Ваш фильм шел на PÖFF в молодежной программе JUST, и встреча у вас была с молодыми зрителями.
– Да, и я считаю, что это хорошо, со многими взрослыми говорить труднее, у них сформировался фундамент мировоззрения, они отвергают реальные факты, не хотят слышать об этом. С детьми проще, им еще можно дать много культурного бэкграунда. И строить эти мосты эмпатии и понимания через реальные истории очень важно.
– При взгляде со стороны то, что происходит сейчас на войне в Украине напоминает события, описанные Ремарком в романе «На Западном фронте без перемен». Кажется, что линия фронта почти не движется.
– Ну, почти так. Мы ее все-таки чуть-чуть отодвигаем ближе к границе. Если бы мы вовремя получали помощь, поддержку, все было бы иначе.
– Как вы думаете, чем это все закончится?
– Не знаю. Это будет долго. В начале мы готовились к более короткому забегу. А сейчас поняли, что это марафон. И это нужно принять и делать какую-то рутинную работу каждый день, и не выгореть.
В поселке Перемога была школьная библиотека, я нашла там книгу Ремарка «На Западном фронте без перемен» в украинском переводе. И забрала с собой, а школа сгорела, и эта книга единственное, что осталось.