/nginx/o/2023/12/08/15770570t1h7e29.jpg)
Защитница природы Сильвия Лотман каждое утро отправляет свою семилетнюю дочь в школу Метскюла, которую волость закрыла несколько месяцев назад.
Она и родители еще двадцати детей не желают сдаваться. Учителя преподают, а дети учатся в старом здании, в котором по закону больше нет школы, поскольку в самоуправлении волости посчитали, что содержать ее слишком дорого. В Метскюла проходит крупнейшая в Эстонии кампания гражданского неповиновения.
Судебное дело о закрытии школы затягивается, поскольку судья продолжает откладывать решение. В управа волости Ляэнеранна отказались от данного весной обещания поддержать создание частной школы в Метскюла.
Давление на сопротивляющихся родителей продолжает расти.
– Сейчас время Адвента, когда мы должны говорить о надежде, любви, радости и мире, но один из родителей сказал мне несколько дней назад, что он больше не в силах волноваться, что напряжение из-за судебного процесса и давление самоуправления подтачивают его здоровье. Насколько события вокруг школы Метскюла испортили вашей семье ожидание праздника?
– Из-за школы в Метскюла вся наша жизнь перевернулась. Начиная с февраля-марта мы непрерывно подвергаемся психологическому насилию.
Я много думала о психическом здоровье и выгорании. Хорошо, что, когда я почувствовала, что больше не выдерживаю, в нашем сообществе нашелся кто-то еще, кто смог отвечать адвокату, журналистам или волостному самоуправлению. Приятно было осознать, насколько люди сопереживают школе в Метскюла и нашему сообществу, и что их много.
Но давление, само знание о том, что кто-то действительно все время нападает, психологически очень тяжело выносить. Я очень волнуюсь за членов нашего сообщества, люди психологически истощены. В «Фейковых новостях от Рохке Дебалака» (юмористическое скетч-шоу – прим. ред.) говорилось о том, что муниципальные власти Ляэнеранна планируют нанести ядерный удар по школе Метскюла. Эта шутка точно описала наши чувства. К счастью, в реальности мы все живы и физическое оружие не пускается в ход. Мы стараемся оставаться дружелюбными во время переговоров, но единственная цель муниципального правительства – закрыть и уничтожить. Очень трудно смириться с тем, что цель другой стороны не состоит в том, чтобы сообща найти решение.
– Вы задавались вопросом, почему большинство членов волостного самоуправления хотят уничтожить школу в Метскюла?
– Я думала об этом, но у нас не было возможности спросить о том, чего они на самом деле хотят. Перед мартовским волостным собранием у нас состоялось несколько собраний, на которых был настоящий цирк, потому что представители волостного собрания говорили, что у них нет плана закрывать школу и ничего еще не решено. Поскольку внезапно появилось решение, конфронтация быстро разрослась. Не было возможности поговорить по душам с руководством волости.
На мой взгляд, не может так быть, чтобы кто-то мог получить большую пользу от закрытия школы в Метскюла. Причины этого решения эмоциональные, может быть, они давно тайком лелеяли эти намерения, но публично о них не говорили.
/nginx/o/2023/12/08/15770572t1h210a.jpg)
– Осенью вашей дочери исполнилось семь лет. Каждое утро вы отправляете ее в первый класс, хотя формально и юридически школы уже не существует. Как вы относитесь к тому, что происходит в здании школы в Метскюла начиная с 1 сентября?
– Я убеждена, что закрытие школы было незаконным и неправильным. Я верю, что школу восстановят, и она на самом деле существует, просто сейчас произошло незаконное закрытие. Мы поддерживаем деятельность школы, чтобы она могла продолжаться и в будущем.
Нынешняя ситуация не временная, нам придется достаточно долго ходить в суд. Я готова к тому, что только в Государственном суде выяснится, было ли решение самоуправления о закрытии школы законным.
Когда я читаю документы управы волости Ляэнеранна, в той Эстонской Республике, которой я проживаю, по моим представлениям, решение о закрытии не может быть законным.
Министры и президент хранят молчание, потому что Закон об образовании предоставляет местным самоуправлениям изрядную свободу действий, но вопрос не только в образовании, вопрос в том, как осуществляется общественная власть. Я не вижу никакого привлечения к взаимодействию в этом решении, потому что еще в феврале было сказано, что будем спокойно обсуждать, никакие решения еще не приняты, но через месяц состоялось голосование за решение, которое привело к очень большим изменениям в жизни волости, потому что пять школ были или закрыты, или в них было сокращено количество классов. Наша волость редконаселенная, людей мало, школьные сообщества – это то, за счет чего население сохраняется.
– Я сейчас попробую выступить от имени Арманда Рейнмаака, председателя управы волости Ляэнеранна, и Ингвара Саареса, старейшины волости: закрытие было вынужденной необходимостью, потому что для такого большого количества школ слишком мало денег, детей и учителей. При этом решение было законным потому, что за него проголосовало большинство членов совета.
– Никакой экономии я не вижу, этот аргумент высосан из пера. Соображения экономии смехотворны. Если школу закроют и семьям, переехавшим сюда из-за наличия школы, скажут «до свидания», и доходы, получаемые в виде выплачиваемых этими семьями налогов, волость потеряет, все эти расчеты сразу уйдут в минус.
Во-вторых, в этом году мы много раз говорили муниципальным властям, как напрямую в ходе переговоров, так и теперь уже при посредничестве судьи, что у нас настолько большая поддержка в виде пожертвований, что мы готовы оплатить волостному самоуправлению все недостачу. Культурное объединение Метскюла выдало подтверждающее это гарантийное письмо. Мы предлагали то, что, если школа сохранится, затраты муниципалитета будут нулевыми.
В местном самоуправлении Ляэнеранна заявляют, что частные деньги принимать невозможно, но это надуманное оправдание, поскольку считается, что крупные городские школы также получают поддержку со стороны НКО. Поддерживать муниципальную школу частными деньгами можно, и в Эстонии это делается.
Но тот факт, что члены комиссии проголосовали за неправильное решение, не означает того, что решение законно. Голосование за порку кого-либо не делает порку законной. В Эстонии действуют законы. Закрытие школы не обсуждалось с общественностью, и лучшего решения не было найдено, причем я говорю не только о школе в Метскюла, но и обо всей волости. Пострадает вся волость, а не только наше сообщество.
/nginx/o/2023/12/08/15770573t1h20b5.jpg)
– Несколько дней назад ваша дочь принесла домой свой первый табель. Какие оценки она получила?
– В школе в Метскюла оценки в виде цифр не выставляются.
– Насколько я знаю, первые оценки дети получают в шестом классе.
– Мои старшие сыновья тоже ходили школу в Метскюла. Ведь мы переехали из Тарту в деревню Поансе, когда наш старший сын пошел в школу. Мы жили в Тарту и нам пришлось выбирать между городской и сельской школой. Так получилось, что в то время нам удалось купить собственный дом. Конечно, еще оставались сомнения, правильное ли мы решение приняли, приехав сюда, но, когда я получила первый табель старшего ребенка, я поняла, что это было правильное решение.
Табель метскюлаской школы – это отчет учителя о том, что ребенок выучил по каждому предмету. Мы вместе читали первое свидетельство нашей дочери. Учитель в самом конце написал, что с ней было приятно заниматься математикой. Дочь сказала, что невероятно, что ее так хвалят.
Когда ребенок идет в школу, у него внутри большой страх, что он не справится с учебой. Если преподаватели заносят похвалу в табель, это признак того, что ребенок справляется. Это тянет детей в школу, поэтому мои дети никогда не говорили утром, что они плохо себя чувствуют, что, может быть, им не нужно идти сегодня. Если ребенок болен и не может пойти, он расстраивается. Дети хотят ходить в школу в Метскюла. Я не помню такого в свои школьные годы. В то время школа была обязанностью. Я не знала, что ребенок может хотеть идти в школу.
– Но ни одно государственное учреждение не признает школьный аттестат Метскюла.
– Это сложно, поскольку не существует юридического лица, выдавшего школьный аттестат в Метскюла, но важно то, что дети учатся и их способности можно доказать. Если в следующем году нам придется пойти в какую-то другую школу где-то еще, мы переедем в Тарту, тогда школьный совет решит, в какой класс пойдет ребенок. Новая школа сможет проверить, умеет ли ребенок читать и считать на уровне первого или второго класса.
– Вы хотите сделать школу в Метскюла частной.
– «Мы хотим» – это интерпретация.
– Как будет правильно?
– Мы хотим, чтобы школа осталась. Если другого варианта не будет, откроем частную школу. Но они оказывают нам упорное противодействие, чтобы в Метскюла не сохранилась.
– Опишите, пожалуйста, меры противодействия!
– Первое: школу закрыли. Во-вторых: на переговорах мы предложили покрыть расходы волостного самоуправления, чтобы культурное объединение Метскюла выплачивало зарплаты учителей. Но муниципальные власти реагируют на каждое предположение, что предлагаемые решения невозможны из-за юридических препятствий. Председатель волостного совета является юристом и может говорить, почему ничего нельзя сделать, но сама волостная управа так и не предложила решения конфликта. Было предложено использовать здание школы для общественных мероприятий.
– Но не для содержания в нем школы!
– Точно!
Вот уже несколько недель мы ведем переписку с самоуправлением волости о том, что мы намерены включить в договор об использовании здания школы то, что мы будем в нем содержать школу. Если мы подпишем договор об использовании здания, в котором не будет упомянута школа, мы его будем нарушать уже изначально, потому что у нас там будет школа. В самоуправлении волости категорически отказываются от включения слова «школа» в договор. Даже если мы получим разрешение Минобразования на проведение обучения, самоуправление волости не желает отдавать дом частной школе.
– Это существенное изменение в позиции, поскольку в феврале старейшина волости Ляэнеранна заявил, что в Метскюлла можно было бы открыть частную школу.
– Да, говорят о частной школе, но здание нам под школу не отдадут. Все время оправдываются тем, что сдать дом под школу по закону невозможно. Никто прямо не говорит, что им не угодно, чтобы в Метскюла была школа, без конца говорят, что да-да, если община хочет сама ее содержать... В самоуправлении волости заявили, что полностью поддерживают создание частной школы. Когда мы предложили расписать по пунктам, в чем заключается эта поддержка, ничего не было записано. Как правило, самоуправления поддерживают частные школы в Эстонии. Если голословная «всесторонняя поддержка» ничего из себя не представляет, то это не поддержка.
– Сможете ли вы подготовить документы за четыре месяца, ведь заявление на открытие частной школы нужно подавать в начале апреля?
– НКО уже создана. У школы есть образовательная программа, а также педагоги и здание учебы, но, если в самоуправлении волости не соглашается заключить договор, в котором было бы указано, что в здании школы будет продолжаться образовательная деятельность, получается, самым большим препятствием для создания частной школы является самоуправление волости. Мы чувствуем противодействие.
– Родители обучающихся в Метскюла детей получают письма с угрозами о том, что их детей внесут в список тех, в отношении кого не соблюдается требование о предоставлении школьного образования. Почему директор гимназии в Лихула, который незаконно зарегистрировал семнадцать детей из Метскюла как учащихся своей школы, рассылает такие письма?
– Я думаю, он выполняет приказы. Тот факт, что детей внесли в список школы в Лихула, является еще одним примером демонстрации силы местным самоуправлением.
– Меня удивляет, что директор гимназии отправляет письма, но не приходит в Метскюла, чтобы посмотреть, чем изо дня в день занимаются 17 детей.
– Последний раз старейшина приезжал в феврале, а того, чтобы председатель волостного совета приходил в здание школы, я не припомню.
– По профессии вы защитник природы, член правления Эстонского фонда природы. В настоящее время в Дубае проходит Конференция ООН об изменении климата COP28, куда приехали более 100 000 человек со всего мира. Хорошо или плохо для природы то, что климатическая конференция ООН стала местом для ведения бизнеса и показухи?
– Я скептически отношусь к мероприятию в Дубае, не думаю, что люди, прилетевшие туда в большом количестве, действительно изменили бы мир. Для перемен необходимы хорошие лидеры. В нынешней политической ситуации изменение климата не является самым важным вопросом для руководителей государств, поэтому никакого соглашения достичь не удается. Парижское климатическое соглашение было заключено потому, что лидеры больших стран действительно хотели чего-то добиться. Но я считаю, что, когда меняется риторика, что-то меняется и в сознании людей.
Чтобы люди могли продолжать жить на планете, экономика должна сжаться до определенных пределов, потому что планета не безгранична. Модель, ориентированная на экономический рост, этого не позволяет, и необходимо переделывать всю экономику. Поэтому неизбежно, что бизнес-сообщество также занимается вопросами охраны природы и окружающей среды. Это хорошо, когда компания заявляет, что планирует стать углеродно-нейтральной.
– Но ведь «углеродная нейтральность» ничего не значит.
– Если это просто вывеска, то на самом деле он ничего не значит, и, к сожалению, зачастую это всего лишь вывеска. Компании также обращаются в Эстонский Фонд Природы с вопросом, не могут ли они пожертвовать нам немного, например, на толоки, и сами немного повырубать кустарники, и можем ли мы потом выписать им сертификат о том, что их углерод теперь нейтрален. Львиная доля компаний имеет примитивное или ищущее индульгенции отношение к окружающей среде, что означает, что если сказать правильные слова, то можно купить свидетельство об отпущении грехов.
Но я оптимист, потому что, если ты произносишь слова, ты уже встаешь на этот путь. Я также наблюдала, как компании и предприниматели добивались больших перемен, когда они осознавали последствия своих действий.
– Дубай славится своими небоскребами, но мало кто, наверное, знает, что для их строительства песок приходится везти из Австралии, ведь песок пустыни непригоден для изготовления бетона.
– Приведу пример из нашей страны. Садовый торф добывается в Эстонии, который поставляется голландским компаниям, а также в такие места, как Дубай, где живут богатые люди, чьи дома окружены одним песком. Красочные сады создаются из эстонского торфа, чтобы вокруг одного богатого человека все цвело. С каждым годом в разбитые посреди пустыни сады необходимо вносить больше торфа. (Торф используется только как носитель питательных веществ, добавляемых на заводе, в самом торфе ничего не растет – прим. А. К.)
В Эстонии остаются черные дыры на месте добычи торфа, из которых в атмосферу выбрасывается углерод, но мы здесь, в Эстонии, позволяем, очень упрощенно говоря, выкапывать эти черные дыры все глубже и шире. Черная дыра в болоте не принесет пользы ни нам, ни кому-либо еще. В какой-то момент нужно сказать «стоп!» и начать проводить восстановление болот, чтобы торф мог расти и связывать углерод. Наше государство должно принять это решить, это не оправдание, что есть компании, которые хотят экспортировать торф в Дубай.
– Термины «зеленый поворот» и «климатическая нейтральность» вызывают у людей только недоумение, поскольку никто точно не понимает, что они означают. Как объяснить «зеленый поворот» так, чтобы большинство людей в Эстонии поняли его однозначно?
– «Зеленая поворот» исходит от бюрократии Евросоюза, на этом слове не стоит так зацикливаться, вопрос в том, как нам изменить экономику таким образом, чтобы мы использовали ресурсы настолько, насколько их достаточно, или насколько они возобновляемы. Проблема в том, что люди не понимают, что на практике означает абстрактная большая идея.
Каждый человек многое может сделать сам, но есть еще многое, чего человек не может сделать в одиночку, потому что многое зависит от крупных компаний, правительства и Евросоюза. Каждый человек может выбирать, сколько потреблять, на какой машине ездить или как часто косить газон. Это выборы, которые делаются потребителем, а вот что человек как гражданин требует от своего правительства – это другой вопрос. Это возвращает меня к Метскюла: мне кажется, что каждый гражданин мог бы требовать от лиц, принимающих решения, чтобы Эстония была демократической страной, которая действительно заботится о том, каково нашим общинам и нашей природе. На мой взгляд, мы могли бы требовать этого как во время выборов, так и между ними.
Политики и чиновники читают газеты и социальные сети, их очень волнует, когда кто-то говорит что-то громко или собирает много подписей. Роль личности очень важна.
У меня самой есть история из детства о том, почему мне не стыдно быть защитником природы или если кто-то осуждает меня за то, что я активист, то да, я активист! Каждый мог бы быть активистом, быть активным в том деле, которое горит у него внутри.
Будучи подростками, мы собирались на вечеринку, друг одолжил машину у матери. Друг вслепую выезжал задним ходом между других машин и попросил остальных сказать, если кто-нибудь увидит приближающуюся машину. Я была на заднем сиденье вместе с другими и увидела приближающуюся машину. Вокруг меня было много людей, которые тоже видели, но ничего не говорили, водитель тоже не говорил. Я подумала, что эта машина не важна. Конечно, произошел несчастный случай. К счастью, все остались целы, кроме машины. Из-за этого были большие неприятности.
Я пережила это и пришла к пониманию, что даже если вы находитесь на заднем сиденье, а не за рулем, но видите приближающуюся беду, вы можете предотвратить крупную аварию, если крикнете, что видите приближающуюся беду.
– Правительство недавно решило, что, хотя новый завод Eesti Energia по производству сланцевого масла будет сильно загрязнять окружающую среду, ему все равно необходимо разрешить работать, поскольку деньги уже потрачены. Буду ли я прав, если скажу, что «зеленое» мышление не влияет на политические решения, которые принимают в Эстонии?
– Я с этим согласна, мне очень стыдно за те решения, которые принимаются в области энергетики. Интересы возобновляемой энергетики и сланцевой энергетики всегда сталкиваются. Мы отстали от других стран Евросоюза, потому что держались за свой сланец. 300 миллионов евро, потраченные на строительство маслозавода, – это безумно большая сумма для нашей бедной страны.
Я могу утверждать, что в сфере охраны природы в Эстонии дела обстоят хорошо. А именно: восстановление популяции европейской норки на Хийумаа или восстановление биоты прибрежных лугов с помощью хуторян. У нас есть истории успеха в области охраны природы, но в экономическом плане, особенно в энергетике, мы предприняли неверные шаги.
– Если поговорить с нарвитянами, то выяснится, что сланцевая промышленность для них так же важна, как для вас школа Метскюла.
– Речь идет о том, что важные начальники где-то приняли решения, но общество не вовлечено в то, каким должен быть переход на возобновляемую энергетику. Точки зрения городских и сельских жителей Ида-Вирумаа расходятся.
Дедушка моей матери был рыбаком на реке Пуртсе, где рыбаки обанкротились, потому что началась добыча сланца, а в реку спускали яды, и рыба погибла. В Ида-Вирумаа у сельских жителей нет воды в колодцах, воду им приходится привозить в цистернах.
Реку Пуртсе сейчас очистили на деньги Евросоюза, но проблему зависимости городов от сланцевой промышленности надо было решать уже давно. Каждый человек цепляется за то, что чувствует, потому что ему не предложили другого будущего.
– Вашим дедушкой был знаменитый профессор Юрий Лотман, ваша бабушка Зара Минц имела обыкновении на лекции вставать на стул, чтобы продекламировать Пушкина, и, как говорят студенты, видевшие это, у нее всегда шли складками чулки, когда она это делала. Насколько вы помните своих дедушку и бабушку?
– Мне было 11, когда умерла моя бабушка, и 13, когда умер дедушка. Мы жили с ними в моем детстве, они определенно очень на меня повлияли – истории, которые они рассказывали, люди, которые к нам приходили.
Бабушка рассказывала поучительные сказки и разбирала их вместе с нами. Не только для того, чтобы мы заснули, но она еще и меня и мою сестру спрашивала, что мы узнали из сказки. Одна история заключалась в том, что персонаж отправился по свету в поисках счастья. Когда он вернулся домой старый и уставший после своих приключений, оказалось, что счастье было дома. Когда у меня есть выбор между работой в Брюсселе или еще дальше, например, в тропическом лесу в глобальной экологической организации, я всегда возвращаюсь к сказке о том, что я нужна больше всего именно здесь, в Матсалу.
Бабушкины сказки хотя бы отчасти «виноваты» в том, что я убежден, что волостью Ляэнеранна нельзя управлять так, как это делается сейчас.
– Затрагивает ли вас лично продолжающаяся война в Израиле?
– У нас есть родственники в Израиле.
– Как вы определяете себя с точки зрения этнической принадлежности?
– Я думаю так, что у меня есть эстонские корни у реки Пуртсе и Чудского озера и еврейские корни в Санкт-Петербурге и Одессе.
Было бы интересно когда-нибудь поехать в Одессу, потому что известные нам предки происходят оттуда.
Мои дедушка и бабушка из Петербурга, и я познакомился там с еврейскими семейными обычаями, как собираться и быть вместе. Я помню критически настроенных двоюродных бабушек, перед которыми я пытался играть на пианино. Это была смесь петербургского и еврейского. Уже родители моих бабушки и дедушки были атеистами, поэтому в моей семье нет еврейских традиций.
Но я смотрю на израильско-палестинский конфликт так же, как и другие эстонцы, которые больше интересуются политикой. Мне кажется, что у обеих сторон при власти находятся лидеры, которые вредны для народа.
– Когда я думаю об охране природы, первое, что приходит на ум, – ваш отец Алексей Лотман. Каково это, жить в тени не только бабушки и дедушки, но и отца и матери?
– Когда я поступала в университет, я думала, что на биологию будет легче всего поступить. Мой отец научил меня, что такое парниковый эффект, когда мне было десять лет. Я даже не заметила, как ко мне пришли знания об озоновом слое или о разнице между шимпанзе и гориллами. Я родилась с серебряной ложкой во рту, в какой-то степени так и есть.
– Какой вкус у серебряной ложки?
– Я чувствую ответственность. Если никто другой не может объяснить, что такое парниковый эффект, я чувствую, что это мое дело. Мне нравится объяснять людям сложные концепции.
Например, наблюдение за первоцветом. Половина первоцветов с одним, а другая – с другим строением цветка. Они не мужские и не женские, они генетически разные, но насекомым приходится перемещать между ними пыльцу, иначе семян не будет. Привлекая к наблюдению за первоцветом, мы предлагали людям обращать внимание на цветы, присмотреться к ним по сто раз и сообщить нам через приложение, что вот столько цветков одного типа, и столько другого.
Когда люди входят во вкус, они начинают интересоваться очень сложными вещами с запутанной терминологией. Как с зеленым поворотом – о, это же что-то глобальное, что не касается маленького человека. Мне бы хотелось, чтобы люди не чувствовали себя беспомощными, как на заднем сиденье автомобиля.
– Задумывались ли вы о том, что будет, если школу в Метскюла все-таки прикончат?
– Мы подумываем о том, чтобы еще раз воззвать о помощи, и попросить министра образования национализировать школу Метскюла. В прошлом школы, которые находились в конфликте с руководителями местных самоуправлений, были национализированы. Это возможно, если захотеть.
Если потеря, то потеря, с этим надо жить.
Если школу в Метскюла удастся полностью прикончить, община рассеется. В этом случае я сама уже не смогу сотрудничать с волостным самоуправлением. Люди боятся, что, если дети пойдут в школу в Лихуле, там над ними будут издеваться. Труднее всего вынести то, что это разыгрывается как конфликт между Лихула и школой в Метскюла, потому что это полезно людям, захватившим политическую власть.
– Мы поговорили о многих проблемах, пожалуйста, закончите чем-нибудь обнадеживающим.
– Я не чувствую безнадежности. За школу в Метскюла идет принципиальная борьба, я бы ни за что не подумала, что Эстонской Республике придется организовывать акцию гражданского неповиновения для защиты демократии. Я очень горжусь родителями 20 детей, которые осмелились принять участие. Хотя старейшина волости говорит, что в Метскюла нет школы, ребенка все равно каждое утро отправляют в нее учиться. Это очень хорошее чувство, потому что я чувствую себя сильной, когда отстаиваю то, что для меня важно. В обществе всеобщего благосостояния такое чувство стало редкостью, поэтому мы становимся пассивными, и это пугает.
На выходных в Лихуле прошли учения женского ополчения Кайтселийта Найскодукайтсе, где мы отрабатывали размещение и лечение солдат, получивших ранения при обороне Виртсу. Мы тренировались защищать кусочек Эстонии. Я вижу, что народ Эстонии не забыл и не утратил понимания того факта, что если есть что-то важное, то за это надо постоять.