Порой предают свои, а помогают чужие

Елена Скульская
Copy
Обращаем ваше внимание, что статье более пяти лет и она находится в нашем архиве. Мы не несем ответственности за содержание архивов, таким образом, может оказаться необходимым ознакомиться и с более новыми источниками.
Елена Скульская, 
литератор
Елена Скульская, литератор Фото: Pm

Как одичал, как ожесточился мир, как одичали и ожесточились мы сами, если нормой кажется равнодушие, злоба, желание утопить и унизить другого, а не извечная человеческая доброта и жалостливость, без которых, надо думать, мы бы все давно вымерли, пишет литератор Елена Скульская.


Человек идет по проторенной колее, по протоптанной тропинке, по проложенной лыжне и редко задумывается о том, что происходит буквально в нескольких метрах от привычных путей.

Ему улыбаются очаровательные стюардессы, разносят чай в узорных подстаканниках веселые проводницы, он пьет кофе в лобби-баре своего отеля, пока услужливый портье вызывает ему такси. Весь мир, как говорится, в кармане, и человек разговаривает бархатным голосом, движения его неторопливы, лицо озарено светом ума, производящим мысли в промышленных количествах. И вдруг…

Взлетная очередь
В последних числах марта в Москве мело во все пределы; снег залеплял глаза, леденели дороги, поскальзывались и слетали по ступенькам те, кто легкомысленно сличал время года по календарю. В аэропорту Шереметьево у стойки Estonian Air стояли два молодых человека в шортах и вьетнамках, вероятно, прилетевших только что из какого-нибудь Таиланда.

Большинство остальных пассажиров тоже, видимо, надеялись на всяческое весеннее расцветание, а потому были в курточках, пиджаках и вязаных накидках. Семейная пара тормошила свое годовалое дитя, чтобы оно не заснуло раньше времени, дети постарше вели себя чинно и со значением.

Рейс задерживался. Мело и вечерело. Наконец, тридцать семь человек погрузили в автобус и подвезли к самолету. Вошли, сели, пристегнули ремни, выслушали инструкции, но никуда не вырулили и не взлетели.

Через минут сорок пассажиров поблагодарили за терпение и понимание. А еще через полчаса пилот объявил: «Понимаете, мы-то совершенно готовы к вылету, но они не дают нам взлетную полосу!»

Время шло, было очень душно. Опять заговорил пилот: «Нас, наконец, очистили ото льда (из окон мы видели, как это происходило), и теперь они просто обязаны дать нам взлет… Но не дают! И даже не объясняют, когда дадут — через десять минут или через час».

Тут заволновались даже самые флегматичные пассажиры. В голосе пилота слышались явные истеричные ноты, стюардессы ходили по салону с трагическими лицами. Стало ясно, что возник какой-то конфликт между пилотом и диспетчером.

Еще через полчаса пилот доверительно сообщил, что несколько часов назад один самолет сошел с обледеневшей взлетной полосы, у него загорелся двигатель, двести граждан Китая чуть не погибли, полосу закрыли, образовались дикие очереди из взлетающих самолетов и, как всегда, кого-то выпускают быстро, а кого-то специально держат…

Вышла к нам стюардесса и проговорила: «Плохие новости. По закону летный состав не имеет права находиться на работе более четырнадцати часов подряд. Наше время только что истекло. Рейс отменяется. Мы прощаемся с вами и желаем всего доброго. Надеемся, что вы и впредь будете пользоваться услугами нашей авиакомпании!»

Тридцать семь усталых человек (среди них дети и пожилые люди) оказались вновь в здании, где, как выяснилось, до нас никому не было дела. Конечно, мы требовали встречи с представителем Estonian Air, кричали, что нас обязаны перерегистрировать на другой рейс, настаивали на том, чтобы нам предоставили гостиницу, хотя бы комнату отдыха для детей, мы уверяли, что нас должны накормить, успокоить, обещать…

Летная комедия
К трем часам ночи стало ясно, что мы никуда и никогда не улетим. Заспанная представительница родимой авиакомпании велела составить списки тех, кому нужна гостиница. Мы составили. Тогда она разъяснила ситуацию: места в гостиницах есть только на другом конце Москвы — ни туда, ни обратно мы все равно не сможем добраться.

А близлежащие гостиницы отданы гражданам Китая, потому что они настрадались больше всех. После чего она исчезла навсегда. Как легко догадаться, представителям других авиакомпаний и вовсе не было до нас дела.

И когда все официальные страсти закончились — с криком, слезами, угрозами и угрозами ответными, люди стали просто помогать друг другу. Ко мне подошла Юлия Яблонская — бывшая актриса Русского театра, а теперь звезда московских сериалов, с которой мы по Таллинну были всего лишь шапочно знакомы.

Она предложила мне переночевать у них дома, за ней должен был приехать в аэропорт муж. Я очень вяло и очень формально стала отказываться, но у меня уже забрали тяжелую сумку, посадили в машину, уступили самую лучшую и удобную комнату в квартире, успокоили, ободрили, убедили, что ничего трагического не произошло и мы все, в конце концов, доберемся до Таллинна. В чем я, например, уже сомневалась…

На мои слова благодарности Юля ответила с некоторым удивлением: «А разве можно по-другому?!»

И я подумала: как одичал, как ожесточился мир, как одичали и ожесточились мы сами, если нормой кажется равнодушие, злоба, желание утопить и унизить другого, а не извечная человеческая доброта и жалостливость, без которых, надо думать, мы бы все давно вымерли.

Тут самое время сказать, что в Москве я была проездом из Казани, где проходил выездной «Круглый стол» московского журнала «Дружба народов», проводимый совместно с Союзом писателей Татарстана и при поддержке Международного фонда гуманитарного сотрудничества.
Литературные чтения происходили, в частности, в Доме-музее Василия Аксенова, в той квартире, откуда уводили в лагерные застенки его маму — Евгению Гинзбург, автора «Крутого маршрута». Квартира была по тем временам привилегированная, а сейчас видно, насколько тесными и маленькими были комнаты, как тесно и кучно жили люди. Может быть, и спасались от ужасов в этой тесноте, прижавшись друг к другу?

Темой встречи были поэтические переводы, как путь к взаимопониманию. Во многих странах, как у нас Игорь Котюх, появились молодые двух — и даже трехязычные поэты.

Скажем, Дмитро Чистях из Киева пишет стихотворение на украинском, затем, по мотивам этого стихотворения, сочиняет еще одно на русском, а потом еще и на французском. В каком-то смысле, это три разных стихотворения, но скрепленные единым стержнем авторства.

Язык понимания
Переводчики читали стихи на языке оригинала, потом на русском. Этого же принципа придерживается и наша телепередача «Батарея», но если в нашем случае теоретически предполагается, что зритель знает оба языка, то в Казани оригинал никому не был понятен, но (!) еще и еще раз убеждал, что какая-то магия есть в хороших стихах даже на непонятном языке.

На эту встречу была приглашена и Дорис Карева, которую очень хорошо знают и высоко ценят в России, но она, к сожалению, не смогла поехать.

Но о ее стихах, стихах Юхана Вийдинга, прозе Кивиряхка и многих других эстонских писателей шел заинтересованный разговор. Следует ли делать переводные стихи слишком «русскими», оставлять ли в них явный привкус эстонского, армянского, татарского, любого другого оригинала? Круг вопросов, который всегда волнует профессионального писателя.

Как сказал недавно Сергей Чупринин, главный редактор «Знамени», литераторы сегодня живут по фестивальному принципу: от одного выездного семинара до другого. То ли высылают писателей на островки фестивалей, чтобы не мешали и не путались под ногами.

То ли думают, что писатели, сохранившие высокие принципы своей профессии, могут вдруг да и пригодиться.
Когда? Может быть, тогда, когда доброта и сострадание не будут вызывать изумления, а станут образцом для подражания.
 

Комментарии
Copy

Ключевые слова

Наверх