Время коммента ⟩ Война мемориальная – священная война: как растет цена переноса советских могил на военном кладбище

Сюда же и перенесут могилы солдат оккупационной армии, что уже вызвало взрыв возмущения на "том берегу". Фото: Valery Sharifulin/Valery Sharifulin/TASS

Запланированный прошлой осенью перенос могил советских солдат с целью расчистки прохода к памятнику кавалерам Креста Свободы на военном кладбище в Таллинне живет в своем ритме. Решили – заложили деньги – приступили к реализации. Хотя сейчас, пожалуй, наименее подходящий момент для демонстрации того, что эстонское государство работает по плану. Косвенным доказательством тому служат угрожающие манипуляции со знаками территориальных вод, чем Россия увлеченно занималась на этой неделе.

Понятие «войн памяти» прочно вошло в язык историков начиная с 2000-х годов. Еще в 1999 году американская феминистка Шелли Парк использовала это словосочетание для описания конфликтов вокруг «ложной памяти», которая, по утверждениям психиатров-мужчин, якобы сформировалась у женщин, признавшихся о пережитом в детстве сексуализированном насилии. Оттуда – из заведомо конфликтной сферы личного да еще и гендерно окрашенного воспоминания – понятие «война памяти» перешло в сферу национальной истории.

Определяющей здесь тоже стала позиция жертвы. Одна из сторон конфликта использует ее для разоблачения своего контрагента, предъявляет счет ему или его правопреемникам. Эта вторая сторона, в свою очередь, отмахивается, отбивается, игнорирует, высмеивает, делает вид, что она ни при чем, раздражается и обесценивает. Словом, ведет себя как человек, у которого и правда не все в порядке, но сразу это признать не получается по причине глубокой древности пацанского кодекса. Индивидуальный опыт угнетенного индивида историки лекго перенесли в сферу коллективной памяти.

Важно сознавать, что память и история – не одно и то же. Первая – строительный материал для второй. Первая субъективна («я так помню»), вторая пусть даже и не всегда объективна, но делает все, чтобы учесть сумму разных позиций и обобщить их. Память же изначально конкурентна в отношении другой равноправной памяти. Однако люди, грубо говоря, не устают бить себя пяткой в грудь, настаивая, что именно их версия истории соответствует истине. В соответствии с чем правительства, состоящие из людей, провозглашают курс на сохранение одного и забвение другого.

Еще в 2003 году антрополог Виктор Шнирельман выпустил книгу «Войны памяти: мифы, идентичность и политика в Закавказье», где показал, что конфликт национальных нарративов в регионе идет даже не столько по линии «местные угнетенные – русские угнетатели», сколько представляет собой внутреннюю разборку на тему «кто древнее и выше в культурном отношении». То есть носит на самом деле неразрешимый характер. В самом деле, как ты докажешь свою культурную состоятельность? Только признанием того, что твой сосед – злейший враг - также культурно состоятелен. А этого еще не было замечено ни разу ни на Кавказе, ни даже в наших цивилизованных краях.

Книга о войнах памяти и ее автор Фото: Wikimedia Commons

В странах Западной Европы, участвовавших в кампаниях антигитлеровской коалиции, принято равно чтить память солдат Второй мировой войны. Тогда как, например, в России попытки 1990-х годов присоединиться к этой части так называемого «нюрнбергского консенсуса» быстро завершились реваншем советских силовиков, облегченно вздохнувших с воцарением Путина. Если советская власть уничтожала кладбища немецких солдат, объясняя свои действия «священной войной» с оккупантами, то путинская власть уже давно занимается стиранием памяти о жертвах репрессий, в том числе – военных преступлениях СССР. Достаточно вспомнить официальную «смену вывески» мемориала польским воинам в Катыни Смоленской области. Теперь, по версии российской пропаганды, поляков под Смоленском расстреляли не доблестные кадры НКВД, а «нацистские изверги».

По понятным причинам Эстония не имеет столь же явственной позиции по «нюрнбергскому консенсусу», как это могут позволить себе страны, избежавшие советской оккупации. Здесь двойственность отношения к периоду Второй мировой войны проступает с той же резкостью, с какой в современной Испании продолжается конфликт между потомками тех, кто воевал на стороне Франко, и тех, кто потерпел в 1930-е годы неудачу, пытаясь создать республику.

В Испании на государственном уровне закреплен консенсус всеобщего примирения. Иначе и невозможно хотя бы нейтрализовать конфликт. Он все еще актуален – и века не прошло. Тем более актуальна тема официального примирения для стран Балтии, где еще живы люди, помнившие начало оккупации 1940 года и тем более ее возвращение в 1944-м.

Как и ее соседи, Эстония буквально иллюстрирует метафору «войн памяти», и Бронзовую ночь можно в этом смысле считать реализацией метафоры. Со стороны она и сейчас кажется многим волеизъявлением угнетенного меньшинства, и отчасти так оно и есть. Участие российской пропаганды здесь также несомненно, хотя это меньшинство никогда в этом не признается. Да и схватить кого-то за язык, руку или другую часть тела с целью обвинения весьма нелегко.

Тем не менее, эстонское правительство на фоне войны в Украине делает последовательные шаги, которые, по его мнению, помогают выявлению «пятой колонны» и других кандидатов на высылку. Убирает без разъяснительной работы «нарвский танк» и потом говорит: видите, что за люди там живут? Собирается ликвидировать всю советскую символику в общественных местах и с досадой узнает, что это дорогостоящее предприятие еще и незаконно. И только снятие с кладбищенских памятников охранного статуса, продиктованное, конечно же, чисто технической оптимизацией, позволит сейчас осуществить задуманное и перезахоронить останки советских оккупантов. Да, это может вызвать напряжение. Нет, это не повод идти на попятный.

Памятник павшим в Освободительной войне. Церемония открытия после восстановления. Фото: Andres Haabu/Pm/scanpix Baltics

Пока нельзя говорить о прямой связи между очередными перезахоронениями и новостью о том, что погранслужба России начала передвигать маркировочные буи, обозначающие ее территориальные воды. Хотя и понятно, что так называемый российский МИД (сложно без оговорок называть это ведомство) уже подняло привычный крик по поводу «осквернения» могил. Любой перенос останков, произведенный с принятыми почестями к павшим, Россией традиционно используется как инструмент риторического давления на страны, где этот перенос происходит. Может ли на этот раз давление перерасти риторическую фазу?

Увы, может. Россия явно ищет повода, облизываясь, как кошка, которая видит птичку в руках у орнитолога. Цапнуть пока нельзя, но это дело времени – человек рано или поздно ослабит внимание. Может последовать наказание, но соблазн кошки слишком велик. Зачем только птичка делает все, чтобы кошка не просто облизывалась, но еще и злилась, ясно не совсем. Кошке уже изменило самообладание с другой жертвой, которая на поверку оказалась очень сильной. Но что здесь именно птичка, кошка видит очень и очень отчетливо. Зачем петь в метре от ее сопящего носа?

Логика государственных решений понятна – когда же еще, если так неймется, и так далее. Но создавать условия, чтобы еще и внутри птичьего гнезда обнаружился ярый союзник кошки? Именно сейчас, когда так важно всем обитателям этого маленького дома держаться вместе? Я не говорю об отказе от проекта торжественных подъездных путей к «настоящему», «единственно верному» памятнику на солдатском кладбище. Но почему сейчас? Положим, Россия все равно до чего-то да докопается, но зачем убеждать внушительную группу своих же жителей, что их страх и недоверие – это хорошо, это пусть?