/nginx/o/2023/09/14/15591328t1he4c5.jpg)
Уже почти два года в Таллинне работает Центр для детей украинских беженцев OGOGO, в стенах которого юные украинцы могут не просто проводить свое время, но и получить какие-то знания, развиваться физически и интеллектуально, рассказывает организатор и идейный вдохновитель центра, гражданка России и политическая беженка Александра Российкина.
Руководитель таллиннского центра для детей украинских беженцев: «У многих ребят – ПТСР, нужны психологи»
Александра пришла в «Украинскую студию» Rus.Postimees, и рассказала ведущему о проблемах, с которыми волонтерам и преподавателям центра приходится сталкиваться, о посттравматическом синдроме у детей, о том, кто помогает детям беженцев хоть немного, но вернуть частичку детства.
/nginx/o/2024/07/25/16243679t1hd931.jpg)
– Александра, 1 августа вашему центру исполнится два года. Сколько всего удалось наработать за это время, каким опытом вы можете похвалиться?
– Проект сильно видоизменился за эти два года. Изначально мы работали на пароме для беженцев. Это большое судно, куда в первое время заселяли беженцев из Украины. Это был такой филиал Украины внутри Таллинна. Люди там жили, и им было необходимо за короткий период времени найти работу, жилье, оформить все необходимые документы. Поскольку большинство беженцев – одинокие мамы, им было довольно сложно было заниматься бытовыми вопросами с детьми на головах, и мы предложили помочь. Родители могли оставить детей с нами на пароме. До 12 лет дети самостоятельно находиться на корабле не могли, поэтому мы договорились с социальной службой. В итоге, мы стали работать по будням, чтобы как-то облегчить родителям ситуацию.
Паром просуществовал до мая 2023 года, все это время мы там работали, и за это время расширили нашу деятельность. Потом приняли решение, что будем принимать на работу только украинских педагогов, потому что они здесь без знания эстонского языка устроиться на работу не могут, и это стало второй частью проекта. С одной стороны помогаем семьям, с другой – украинским педагогам. Когда паром расселили, мы переехали в свое собственное помещение. В школьное время мы работаем семь дней в неделю. В будни у нас в основном малыши-дошкольники, а в выходные – в основном дети школьного возраста. Для них у нас организовано огромное количество всяких развлечений: это и занятия, и подготовка к школе, и кружки, и все, что угодно, вплоть до логопеда.
/nginx/o/2024/07/25/16243680t1h6367.jpg)
– Как вы придумываете эти кружки и секции для детей?
– Изначально была задача просто помочь присмотреть за детьми, а потом стали понемногу внедрять разные активности и занятия. Так получилось, что одна из воспитателей, она по образованию художник, начала проводить с детьми занятия по рисованию. Потом там же на пароме жил прекрасный мужчина, шахматист, который к нам пришел и предложил преподавать шахматы. Наш старший воспитатель хорошо владеет программами подготовки к школе и занимается с детьми в этом направлении. Еще один воспитатель имеет хобби, рукоделие, поэтому она учит этому детей. В качестве волонтера у нас есть молодой человек из России, который учит детей английскому языку.
– Как вы принимаете решение о том, что тот или иной кружок будет необходим?
– Конечно, все обсуждаем в команде, принимаем запросы от родителей. Мы знали, что у нас есть дети, которые плохо говорят, поэтому добавили логопеда.
/nginx/o/2024/07/25/16243683t1h489d.jpg)
– Как пришла идея создания этого центра? Я слышал, что для этого вы провели опрос родителей еще на пароме. Это так?
– Когда два года назад мы только начинали, это был формат городских лагерей. Провели две смены для ребят с парома, и когда начался учебный год, мы пришли на судно, поговорили с родителями, надо ли нам далее продолжать эту деятельность, и, естественно, получили положительный ответ.
– Какие планы на ближайшее будущее?
– Собираемся переехать в более комфортное помещение. Собираемся взять психолога на работу. Дети у нас в травме, но пока что нам не удалось взять психолога в штат. У нас был приходящий психолог по специальной программе «Дети и война», которая функционировала первые полгода после начала полномасштабной войны. Но этого, конечно, мало. Многие дети травмированы до сих пор, но пока нанять психолога нет финансовой возможности.
/nginx/o/2024/07/25/16243687t1h193c.jpg)
– Как вы замечаете, что дети травмированы, в чем это проявляется?
– Сначала это было очень ярко. Они могли реагировать на громкие звуки, внезапно плакать, могли начать рисовать войну. Это было видно. Сейчас уже спокойнее, но мы знаем от родителей, что проблема существует. И также мы приглашали психолога для проведения такой диагностики. И у большинства из тех детей, которых тестировали, было выявлено посттравматическое расстройство.
– Как в вашем центре поддерживается украинская идентичность детей? Есть ли какие-то курсы на украинском языке?
– У нас центр в принципе работает на украинском языке, но часть детей у нас не владеет украинским, для них это небольшое испытание. Тем не менее, наши воспитатели владеют и русским, поэтому, если необходимо, то повторяют что-то на русском.
У нас есть уроки чтения на украинском, и я точно знаю, что у нас есть часть детей, которые в принципе никогда не читали на украинском, а сейчас уже читают.
/nginx/o/2024/07/25/16243688t1hcfe3.jpg)
– А для вас это не было шоком, что многие украинцы не говорят на украинском языке?
– Не знаю, как это получилось, но с самого начала я прекрасно понимала украинский язык. Может быть, не говорю, но понимаю все. Но шока не было, я прекрасно знала всю эту ситуацию.
– Как вы внедряете эстонский язык в своей работе, особенно учитывая то, что Эстония переходит на эстонский язык в обучении?
– У нас совершенно потрясающий учитель эстонского языка. Она очень опытная, и у нее разработана собственная методика для малышей дошкольного возраста, и она дважды в неделю приходит работать с ними. Мы начали работать год назад, и за это время мы увидели хороший прогресс. То есть поступать этим детям в эстонские школы будет немного проще.
/nginx/o/2024/07/25/16243689t1h0242.jpg)
– А почему вы решили заняться помощью украинским беженцам?
– Проектами в области семьи и детства я занимаюсь уже более четырнадцати лет. Это моя основная деятельность. Этим я занималась в России, помощью детям-сиротам. Там осталась моя благотворительная организация. К счастью, тот проект продолжает свою работу, потому что детей-сирот в России стало только больше.
Но когда началась война, я уже была в Европе и сразу пыталась понять, что я могу сделать. Понятно, что остановить войну не в моих силах, но 25 февраля 2022 года я подписала антивоенное обращение от имени всех НКО.
– Как вы финансируетесь?
– Наш проект живет в основном за счет частных пожертвований и мини-грантов. Под большие гранты мы не попадаем по антивоенным критериям. Основные наши доноры – это граждане Украины, России и Беларуси.
– А кто эти люди?
– В основном это женщины, и, вопреки расхожему мнению, это очень простые люди. Многие люди делали какие-то накопления, но потом поняли, что кому-то нужнее. Но так же у нас есть и крупные доноры, которые просто хотят помочь. На военную технику или реабилитацию проще найти деньги. Поэтому у нас это очень сложная тема.
– То есть, все ваше свободное и несвободное время вы тратите на то, чтобы найти спонсоров для центра?
– Сейчас да, по большей части. Но со временем становится хуже с этим. Люди устают, привыкают к войне. Но это касается не только нашего проекта, в похожей ситуации все антивоенные проекты. Стало труднее деньги собирать.
– А как вы продвигаете свой проект?
– Очень по-разному. Это такая многогранная история, и самые большие сборы у нас происходят всегда после упоминания о нас от каких-то медийных персон, лидеров мнений, и это абсолютно разные люди: артисты, музыканты, политики, общественные деятели, которые имеют какой-то вес. Но также я пишу письма в разные организации.
/nginx/o/2024/07/25/16243690t1h3fbd.jpg)
– А город вам помогает как-то?
– Нет, но у нас есть благодарность от социального департамента, которую мы получили в декабре 2022 года.
Полную версию беседы смотрите на видео.