Мнение ⟩ Мы умные урезатели или глупые мученики?

Политолог Отть Луми. Фото: Erakogu

Принцип устойчивого антироста был риторически затронут в 2013 году в контексте эстонских СМИ Хансом Х. Луйком, написавшим, что, являясь предпринимателем, он постоянно видит, как эстонское государство растрачивает свои ресурсы, как происходит масштабное транжирство и бессмысленная бюрократическая двойная деятельность. Так что поначалу этот термин приобрел в сознании эстонцев вполне правый оттенок, пишет преподаватель политологии ТЛУ Отть Луми.

Устойчивый антирост (sustainable de-growth - англ.) на самом деле является явно левой доктриной по своей природе, берущей свое начало от французского философа Андре Горца, который в ходе публичных дебатов задал вопрос, способен ли капитализм вписаться в пределы толерантности планеты. Возникший из этого так называемый уравнительный подход подчеркивает необходимость ограничения глобального потребления и производства и продвигает социально справедливый и экологически устойчивый общественный порядок, при котором развитие оценивается не ростом ВВП, а показателями благосостояния человека.

В реальной жизни различные воплощения доктрины равного развития ЕС начали появляться около 15 лет назад, и в эстонском контексте они были прежде всего выражением климатической политики ЕС, к которой подавляющее большинство эстонского бизнеса относилось со скептицизмом, но которую эстонские бюрократы проводили явно более агрессивно, чем в старой Европе.

Чуть позже выяснилось, что эстонские политики были скорее последователями, чем лидерами. В общем-то, можно было бы сказать: неважно, переживем, но в случае с небольшими обществами такая практика может обойтись очень дорого.

И дело не в том, что большим не приходится платить еще больше, а в том, что у маленьких неизбежно меньше жировая прослойка, чтобы сделать шаг назад и списать сделанное. Можно было бы ожидать, что чиновники с такой же серьезностью отнесутся к призыву, обращенному к фон дер Ляйен главами правительств на последнем саммите в Будапеште, упростить бюрократию, связанную с зеленым поворотом.

И, несомненно, это не прямой упрек политикам, потому что, как сказал академик Аавиксоо на конференции, которую я недавно посетил, эстонское государство должно осознать, что, будучи размером с Гамбург, мы должны более адекватно осознавать ограничения, исходя из нашего размера и признать, что над нашими головами ведутся игры (мысль, а не цитата). Возможно, мы могли бы осознать свои пределы, - такова первая мораль этой истории.

Если наше правительство посчитало, что стратегия нашей страны основана на устойчивом антиросте (и, что наиболее важно, также получило значительный мандат на эту политику), то, вероятно, уместно спросить, как у нас на самом деле обстоят дела? Мы умные урезатели или глупые мученики? И в качестве ответа здесь я ожидаю не обычное гарканье оппозиции о том, что все кончено, и не различные громкие заявления правящей коалиции о том, что скоро все будет хорошо. Я бы мыслил шире.

Существует ряд институциональных теорий, которые постулируют, что в малых странах управление всегда более неформально, чем в среднем в мире, и что достаточно узкой элите определить направление развития государства, а затем общество в целом движется в этом направлении (Корбетт 2015; Corbett и Венендал 2018). Логика здесь исходит из того, что недостаток разнообразия на уровне элиты (неизбежная проблема для малых стран) может привести к большей концентрации власти и ситуации, когда модель отношений элиты менее идеологична, чем в среднем. Очень похоже на ситуацию в Эстонии.

В такой ситуации можно попробовать ввести традиционные партии, но в конечном итоге правят все равно кланы.

Вышеупомянутые авторы утверждают, что если население страны составляет менее 1,5 млн человек, то управление в таких обществах в среднем более стабильно, но при этом в них гораздо чаще встречаются патронажные отношения. Любопытным примером могут служить островные государства Тихого океана (Тувалу, Науру и др.), которые, несмотря на то, что по различным индексам демократии объявлены демократиями, там отсутствуют партии. Бывшие французские, английские и американские колониальные державы, управлявшие этими островными государствами, неоднократно пытались ввести партийное управление, но безуспешно, поскольку в регионе доминирует клановая структура. В такой ситуации можно попробовать ввести традиционные партии, но в конечном итоге правят все равно кланы. 

Приведенным примером я не хочу сказать, что эстонское общество должно и может управляться по клановой модели, но на его основе можно поставить вопрос о том, насколько адекватно продолжать придерживаться вертикальной модели государственного управления XX века в ситуации, когда она функционирует с «большими дырами».

Есть множество примеров того, как общество само начинает активно заниматься этими «проблемами» и решает их без вмешательства государства. Например, самый простой пример - в области спорта, где мы уже привыкли к тому, что наши лучшие люди тренируются и живут в больших странах, потому что у нас нет условий для тренировок и компетенций.

Общий социальный ресурс просто ограничен. Об этом говорит тот факт, что в XXI веке (спустя более 30 лет после окончания советской эпохи) у нас нет ни большого спортивного зала для международных игр с мячом, ни бассейна, пригодного для топовых соревнований, где спортсменам не приходилось бы делить место с учащимися второго класса. Крах политики заливки бетона, как мне кажется. Тем более, что заливать бетон и укладывать асфальт надо в первую очередь на дорогах Таллинн - Пярну и Таллинн - Тарту, но имеем, что имеем.

Точно так же становится нормой, что наши талантливые люди не обязательно идут учиться в эстонские вузы (хотя качество наших вузов неплохое), а выбирают в качестве варианта западноевропейские или американские университеты. Мир открыт, и мы должны быть все более интернациональными. Важно, чтобы критический процент из них возвращался обратно.

На самом деле, наши предприниматели очень хорошо интернационализировались и таким образом сделали Эстонию больше.

Нам от этого не легче. Добавим к этой формуле, что нам совершенно необходимо потратить пять процентов нашего валового национального продукта на оборону, потому что это действительно единственный способ сохранить Эстонию как таковую.

Я думаю, что мы как общество теперь должны смириться с тем фактом, что некоторые наши предприниматели уезжают за границу для налаживания производства, потому что они широко заявили, что эстонское государственное управление просто не предлагает им хороших и устойчивых вариантов, необходимых для развития. Единственное, что мы можем сделать, - это не стоять слишком долго на пути у этих талантливых предпринимателей. Фактически, наши предприниматели очень хорошо интернационализировались и таким образом сделали Эстонию больше. Нельзя в некоторых случаях отрицать вспомогательную роль государства, но мерилом нашего административного потенциала является нечто, называемое справедливым «переходным фондом». 

Несомненно, есть области, в случае с которыми нам нужно очень серьезно посмотреть в зеркало и спросить себя, действительно ли с нами что-то не так. Одной из таких областей, безусловно, является социальная сфера и здравоохранение. Почему-то власть, которая управляет этим сектором, во всей своей полноте по-прежнему отвергает решения частного сектора для «умного» здравоохранения и в целом смотрит на сектор здравоохранения так, словно это система бюрократии, прославившая Бисмарка в конце XIX века.

В то же время вы можете прочитать в газетах, что дефицит в нашем здравоохранении колоссален и что, с точки зрения качества обслуживания, мы все являемся свидетелями надвигающегося краха системы здравоохранения, базирующейся на семейных врачах.

Когда речь заходит о различных вопросах, касающихся управления государством, мне вспоминается высказывание моего бывшего коллеги по политической жизни (он тоже больше не занимается политикой): «Дорогие люди, давайте посмотрим, какое государство мы в состоянии содержать на сорока пяти тысячах квадратных километров с населением в 1,3 миллиона человек». Иногда это напоминание отрезвляло его коллег-политиков, иногда нет.