:format(webp)/nginx/o/2024/12/26/16563647t1h663d.jpg)
Дмитрий Крымов - волшебник. Волшебство лучше не объяснять словами. В его спектаклях всегда - а в «Записках сумасшедших», может быть, больше, чем раньше - того, что в переводе с театрального языка, сочиненного Крымовым, на язык слов, общеупотребительный, окажется бледным, неполным. Передать в слове - безнадежно.
Но я пытаюсь.
Так выпьем за успех нашего безнадежного дела!
Итак: два великолепных актера, Максим Суханов и Чулпан Хаматова…
Или начать не с этого? А с того, что перво-наперво видишь на сцене. Тесная холостяцкая квартирка. Немолодой грузный лысый мужчина проснулся, заставляет себя (ох как не хочется!) встать. Идет в санузел, деликатно заслоняется от нас ширмой. На газовой плите жарит яичницу; неправдоподобно высоко взлетает пламя горелки, и вообще в этой квартирке какая-то загадка, что-то ирреальное: в одной ее половины за окном желтоватый свет раннего утра, в другой - за шторами густая тьма, ее разрывают сполохи. (Фары проезжающих мимо машин?)
Автор идеи, инсценировки и режиссер - Дмитрий Крымов
Сценография - Дмитрий Крымов, Петр Вознесенский
Видеохудожник - Петр Вознесенский
Художник по костюмам - Татьяна Долматовская
Художник по свету - Оскар Паулиньш
/nginx/o/2024/12/26/16563648t1h22aa.jpg)
То, что мы видим из зала, происходит на растянутом во всю сцену широком и невысоком экране. Но: Суханов экранный, плоскостное видеоизображение, выходит из квартиры на лестничную площадку, отворяет еще одну дверь и - уже живой, реальный Суханов! - входит на сцену.
Стареющий, одинокий, нездоровый (у него одышка) человек начинает разговаривать с залом. Это не актерский монолог в публику, хотя в нем есть и актерская байка, герой, он себя называет Максюля, вспоминает о том, как играл с Валентином Гафтом в какой-то «Коллекции», и это обрывок реальной, проходившей когда-то где-то там, в параллельном крымовской постановки, жизни; я видел этот спектакль по комедии Гарольда Пинтера, в нем играли Гафт, Суханов, Сергей Маковецкий и Елена Шанина - и было это в самом начале тысячелетия. Потом Чулпан Хаматова - тоже в долгом и как бы обращенном в зал монологе вспомнит, как она снималась в первой своей кинороли, и оператор кричал «Глаза втяни!», актриса втягивала их - чуть ли не до задней стенки черепа, а кричал-то он «Глаза в тени!»… Но, во-первых, эти два воспоминания задуманы не как общение с залом, а как публичное одиночество людей, которым не с кем поделиться ни воспоминаниями, ни тем, что накопилось на душе к сегодняшнему дню.
Максюля говорит о болезнях, т.е. о том, что не может не волновать стареющего мужчину, тем более - одинокого, тем более - находящегося в глубокой депрессии; он не востребован в профессии. По каким причинам - каждый зритель пусть додумывает сам, в крымовских постановках зрителю предоставляется свобода понимать, расшифровывать (если зритель уверен, что тут есть шифр!), а главное - чувствовать! Со-чувствовать (и это тоже!)
А еще Максюля напоминает нам, что в его герое, как, верится, в очень многих мужчинах еще не умер мальчишка, живо интересующийся всякими машинками, особенно военными; он очень убедительно сравнивает технико-тактические характеристики российского танка Т-90 и германского «Леопард-2».
Герой Суханова - солиден, нетороплив, он очень земной, даже приземленный, физиологичный. Героиня Хаматовой - существо легкое, невесомое, оно влетает на сцене в костюме божьей коровки, в следующем появлении - то ли стрекоза, то ли таракан, что-то членистоногое, с несколькими пар лапок и прозрачными крылышками. Забирается в ванную - и Максюля гонит ее (то ли как актрису, вообразившую себя тараканом, то ли как настоящего таракана, в этой постановке возможно что угодно, любые перевоплощения - как у Франца Кафки, герой которого Грегор Замза вдруг проснулся насекомым!).
Наверно все-таки стрекоза! Своими порханиями, своей тараторящей речью, она раздражает Максюлю, как у Лафонтена и Крылова Стрекоза раздражала Муравья; и во время ее монолога у Максюли-экранного изо рта вылетает пламя: достала-таки она его настолько, что превратила в Дракона. Правда, безобидного.
Причем это легонькое существо невероятно неуклюже, постоянно что-то роняет, опрокидывает. В очередной раз она вваливается на сцену с большим макетом машины (чуть меньше настоящей микролитражки вроде SMART или «Оки») и целой кучей падающих из рук вещей. Может быть, это бегство, от войны, куда глаза глядят, торопливое, безоглядное, рвущее с привычным укладом вещей, с благополучностью и уверенностью в завтрашнем дне? Потому что такого завтра не надо?
Может быть! Крымов в своих постановках опускает слишком явные и однозначные связки, обходится без того, что и так должно быть понятно, без для кого-то «необходимого»; потому что волшебник оперирует теми категориями, которые уныло начетническому мировоззрению кажутся излишними.
/nginx/o/2024/12/26/16563649t1h8e01.jpg)
В одной из первых рецензий на «Записки сумасшедших», тогда еще я не знал, привезут ли их в Таллинн, потому и прочел, было сказано: «Суханов и Хаматова изображают альтернативные версии самих себя - двух актеров-неудачников, изголодавшихся по работе… Именно здесь и кроется проблема премьеры. Суханов и Хаматова, бесспорно, лишились многого, как и Крымов и все прочие, кто бросил карьеру в российском театре, лишь бы не иметь дела с государством-агрессором. Многого, но не всего. Как эмигранты они исключительно успешны. Между тем великое множество художников-эмигрантов лишены возможности заниматься профессией, а их соотечественники в России сталкиваются с цензурой и преследованиями. Поэтому, когда Крымов подает нам Хаматову и Суханова как пример обездоленных артистов, - это вызывает недоумение».
Это опубликовано в «Медузе». Такую логику легко довести до абсурда: если твоя мама, овдовев при невыясненных обстоятельствах, не вышла тут же замуж за типа, который вокруг нее увивался, а оба твоих родителя живы, и у вас в семье прекрасные отношения, будь ты хоть талантливее Камбербэтча, тебе играть Гамлета неэтично! Но у Крымова-то не «альтернативные версии», а то, что он писал в своей книге «Курс»: как рассказать чужую историю, одновременно рассказывая свою.
В постановке - три плана (минимум, если очень глубоко проникнуть, найдется и больше), Актеры как таковые: реальные Чулпан Хаматова и Максим Суханов. Актеры - условные персонажи со своими судьбами, где много взято от судеб Хаматовой и Суханова, но помещен в пространство художественного обобщения и свободного вымысла. Максюля не Максим Суханов реальный, а сыгранный Мухановым персонаж. Образ. И третий план - те роли, которые они играют - для самих себя, потому что талант должен прорываться сквозь любые обстоятельства, пробивать стену. Даже если этого никто не увидит!
«Записки сумасшедших» - не реалистический спектакль, а фантасмагория, о людях, которые потерялись в пространстве и времени, обстоятельства запрещают им реализовать их еще далеко не исчерпанный творческий потенциал, мир вокруг сошел с ума, и только безумцы (с точки зрения этого мира!) нормальны. Человечны. Безумный мир захватил собой то пространство, что на экране, но мы вольны подлезть под ковер и выбраться на голую сцену, поставить на ней минимальный реквизит - и играть!
Они играют сцену на балконе из «Ромео и Джульетты», сцену Антигоны и Креона из «Антигоны» Жана Ануя и кусочек из «Дневника Анны Франк». Во время этой захватывающей игры вдруг возникают и трогательная и невероятная для таких актеров, какими были персонажи Суханова и Хаматовой неумелость, и гениальное проникновение туда, куда еще никто не добирался.
В «Ромео и Джульетте» они поначалу примериваются к (забытой?) игре, возникают прелестные нелепости, им никак не найти удобную мизансцену. («Какая тяжелая у тебя нога!» говорит «Джульетта»; «Ромео» нахлобучивает шапку-ушанку, вместо волос, ведь юный влюбленный не может быть лысым). И тут сквозь комичную неуклюжесть прорастает нечто, без чего нельзя представить тот мир, который Дмитрий Крымов создавал в своих спектаклях до отъезда из РФ.
Мир, в котором завораживала и обезоруживала гениальная, уморительно смешная, до клоунады и проникновенно трагичная степень постижения мира через образы певички в дешевом баре Ларисы-БеЗприданницы; неуклюже и храбро лезущей включать прожектор Анны Карениной; девочки-школьницы, которая пришла на репетицию «Му-му» и захотела перевоплотиться в собачку; озлобленного на весь мир подростка с брекетами на зубах, его попросили сыграть Самозванца в «Борисе Годунове» - и когда он заорал: «Тень Грозного меня усыновила, Димитрием из гроба нарекла», мороз пробрал по коже - из таких заброшенных детей вырастают проклятия для всего человечества.
Во всех трех фрагментах, которые играли (блистательно!) Суханов и Хаматова мне чудилась тень (?) актрисы, которая в той музыке, какой есть любой спектакль Крымова, была очень важной нотой. Возможно, камертоном. Хрупкая сила, надорванность, гипертрофированность боли. Клоунада на грани трагедии - и трагедия, которая для наблюдателя, лишенного эмпатии, покажется только клоунадой.
Я про Марию Смольникову. Может быть, ошибаюсь, только кажется, что ее тень удочерила Джульетту, Антигону и Анну Франк, которых в «Записках сумасшедших» играет Чулпан Хаматова. А может быть - это крымовский почерк, требующий, чтобы именно такой женский образ, вобравший в себя всю суть мира, проходил через его постановки.
/nginx/o/2024/12/26/16563650t1h95bc.jpg)
В сцене из «Ромеи Джульетты» есть легкая иронию по отношению к тому, что называется синдромом самозванца. Это вовсе не то, что вы думаете. Синдром самозванца - это когда ты не уверен в своих силах, почти что убежден, что рубишь дерево не по себе, и руки начинают опускаться, и ты откладываешь начало и, проклиная все и вся, наконец, приступаешь… Кстати, в результате может очень даже хорошо получиться. А самозанство настоящее - типа: если есть Дмитрий Крымов, то где-то непременно всплывет Лжедимитрий - это совсем иное.
Фрагмент из Антигоны - супер!
«Антигону» Ануя я видел в разных постановках. С Аарне Юкскюла - Креоном и Марией Петерсон. С Олегом Басилашвили - Креоном и Марией Лавровой - Антигоной. И т.д. В пьесе Ануя сталкиваются две правды: государственническая и божественная (т.е. человечная), на их трагически неразрешимом противоречии строится конфликт. Крымов идет от государства (чья правда всегда, раньше или позже, окажется ложью, а ложь сама по себе не трагична) к человеческому уровню, уровню родственных связей и личных симпатий. Огромный, громогласный Креон, то ли президент или, ниже, губернатор, то ли пахан какой-то ОП, (манеры одинаковы, да и разница невелика), очень любит Анттигону, как родственницу, как невесту сына, отчаянно хочет спасти ее, оттого орет и матерится, что не видит - как. Т.е. спасти можно, но Антигона не хочет, и Креон ревет, как раненый зверь. От своего бессилия. От того, что в этом безумном мире ему отведена роль, не имеющая ничего общего с человечностью, а стряхнуть эту роль с плеч нельзя - подберет какой-нибудь совсем уж явный подонок. И будет хуже. Всем.
В «Дневнике Анны Франк» Суханов - дневник, Анна пишет на его белой рубахе, места не хватает, она уже исписала все, может, где-то под мышкой осталось место. А на экране, за окном, проносят флаг со свастикой, потом в комнату входят два эсэсовца, А потом - взрыв, на экране все рушится, летят обломки; тьма: голос «Иди ко мне!», и начинается последняя игра: в Черного Ворона и Белого Лебедя.
Высокая степень безумства - отважиться делать театр тогда, когда все обрушено, кругом и впереди - бездна, сплошная черная дыра. Бегство в безумие? Да нет, в искусство! Оно становится последней станцией, на которой задерживаешься, когда происходит крушение всего и вся, и на пути возникает зловещий силуэт Черного Ворона. Или Злодея из «Лебединого». И ОНА, героиня спектакля улетает в провал окна, как в черную дыру.
Камера панорамирует по зимнему двору, крыша, с нее сбрасывают снег, камера смотрит вниз и там - маленькая ОНА в балетной пачке. И кровь на снегу.
И стайкою наискосок
Уходят запахи и звуки.
Это - из того романса на стихи Беллы Ахмадулиной, который поет Лариса в фильме Рязанова. В нем есть и такое:
С ума схожу, или восхожу
К высокой степени безумства
Для нас ключевое слово - высокая степень. Высшая степень мастерства.
Невероятная, фантастическая постановка, при всем трагизме своем легкая. Иногда - веселая, потому что даже «бездны мрачной на краю» необходимо время от времени смеяться. Иначе полный мрак. (Как замечательно чувствуют это Чулпан Хаматова и Максим Суханов!) И чрезвычайно глубокая. В ней нет однозначно конкретных ссылок на какие-то обстоятельства, и все - горькая и завораживающая правда жизни, пропущенная (простите за штамп) через магический кристалл искусства Дмитрия Крымова.
/nginx/o/2017/02/14/6339817t1hbced.png)