П.И. Филимонов ⟩ Тихо умирающая книга и особенности литературы на русском языке в Эстонии

Писатель П.И. Филимонов. Фото: Madis Veltman

Мир уже совсем не литературоцентричен, книга уже не считается лучшим подарком. Писатель П.И. Филимонов делится своими размышлениями о том, почему некоторые люди продолжают считать литературу оказывающей сильное влияние на эстонское общество деятельностью.

Мертворожденная, но просуществовавшая семьдесят четыре зомбифицированных года страна Советский Союз придумала про себя миф, что она - самая читающая страна в мире. Эта страна вообще придумывала про себя много мифов, и некоторые из них плотно засели в сознании граждан, так или иначе из этой страны вылупившихся.

А это все еще значительная часть даже населения Эстонии, например. Отношение к книгам, независимо от языка их написания и прочтения, в остальном мире стремительно менялось, литература десакрализировалась, и только в отдельно существующей за железным занавесом светелке продолжали меряться с воображаемыми врагами начитанностью. Отсюда, как мне кажется, и некая двойственность в отношении к этому вопросу, в том числе, и в Эстонии, среди ее эстоноязычных и русскоязычных жителей.

Кто и зачем продолжает писать книги сейчас, когда это не сильно (объективно говоря) кому-то нужно, когда мир давным-давно перестал быть литературоцентричным?

Мне кажется, что это происходит по инерции, что люди, раз уверовавшие в силу печатного слова, в этой своей вере бывают довольно фанатичны, даже если где-то внутри себя и понимают всю смехотворность своих воззрений, вот и продолжают с упорством обреченных долбить в одну точку - просто потому, что многие из них (как вот хоть я, к примеру) не умеют ничего другого.

Потому что раз посчитав себя важным и на что-то влияющим (хотя посыл был ошибочным с самого начала) крайне сложно потом от этой идеи отказаться.

Объемы переводов упали не резко

Как ни странно, книжки продолжают и переводиться тоже. В том числе с русского на эстонский и с эстонского на русский. Конечно, объемы переводов с русского на эстонский чуть подуменьшились, но подуменьшились только за счет того, что издательства теперь не берутся переводить прямо все подряд, как было еще лет пять назад.

Тогда, до войны, казалось, что наши издательства (не буду говорить за все; выскажусь про те, на работу которых я по разным причинам обращал внимание) работали с восточным рынком по довольно простой схеме - практически любая написанная в России книга, будучи переведенной на эстонский, так или иначе продавалась.

Исторический интерес населения к тому, что происходит в культурной жизни восточного соседа, всегда был велик, а что касается отсеивания трэша от печатной продукции с формальными признаками литературы, то там действовали автоматические фильтры. Наши издатели, те люди в издательствах, которые занимались отслеживанием российских литературных трендов, выцепляли так называемые «нашумевшие» проекты и имена, выносимые на гребень новостной повестки.

Грубо говоря, печатали здесь то, о чем там говорили критики. А критики, как правило, про откровенный шлак все-таки не говорят, дорожат своим временем. Иногда же и вовсе задачу выбора возлагали на переводчиков, которые, в силу специфики профессии, были более-менее в материале.

Добавление идеологического критерия

Теперь издательствам нужно еще смотреть, на какой автор стороне в идеологическом смысле слова. Но на самом деле это не прям уж радикально сильно повлияло на количество работы у переводчиков. Как-то так получается, что большинство писателей, которых и до этого переводили на эстонский, оказались по правильную сторону в борьбе сил добра и зла. Ну, а то, что среднестатистический эстонский читатель, к примеру, лишился шансов почитать опусы Захара Прилепина (просто самый хрестоматийный пример) - оно, может быть, и к лучшему.

Чуть сложнее стало с такими неопределенными и скользкими субстанциями, как, допустим, Виктор Пелевин, которого очень много переводили. Эта - чем бы или кем бы она ни была, человеком или нейросетью - сущность никак не отреагировала на войну, и уж не знаю, связаны ли эти две вещи, но последней книгой Пелевина, переведенной на эстонский, на настоящий момент остается довоенный еще «iPhuck 10».

Что касается обратных переводов, с эстонского на русский, то принцип их появления мне тоже не всегда был понятен. Собственно, у этого процесса было два извода. В первом из них сам эстонский автор решал, что хочет быть услышан и понят, во-первых, всем населением своей страны без исключения, а во-вторых, почему бы и не распространиться на восток с его, видимо, более крупными гонорарами и более яркими возможностями.

Такой автор находил в среде своих знакомых переводчика (кого-нибудь типа коллеги Филимонова или другого там тоже автора, владеющего эстонским, с одной стороны, и имеющего представление о современной литературе, с другой) и заказывал (вариант - просил за хорошее отношение) перевести себя на русский.

Второй случай загадочнее. В Эстонии есть несколько небольших издательств, специализирующихся на выпуске книг на русском языке. Как бы ни были они маргинальны в масштабах страны, они все равно делали довольно важное дело, переводя хотя бы часть современной эстонской литературы на русский и пытаясь (как правило - безуспешно, но бывали и исключения) продвинуть ее на русском рынке. И вот принцип выбора этими издательствами авторов для перевода всегда был некой вещью в себе, черным ящиком.

Понятна история с Кивиряхком, например. Его «Последний кто знал змеиную молвь» или «Гуменщик» получили некоторую русскоязычную прессу, так что они стали в какой-то момент переводить всего Кивиряхка подряд. Остальных авторов они как будто пробовали на вкус, вероятно, руководствуясь лично вкусами руководителей этих издательств. И этот выбор не всегда отражал состояние современной эстонской литературы, хотя, надо отдать им должное, пожалуй, больше, чем в половине случаев, ими отбирались актуальные авторы.

Мертвое умереть не может

Не знаю, что сейчас стало с этой практикой и с этими переводами. Кажется, что спрос на них если и остался, то исключительно внутри страны. Ну а если они продолжают посещать книжные ярмарки и прочие подобные мероприятия на территории государства-агрессора (что меня бы, на самом деле, не удивило, потому что «а что такого») - то бог им, как говорится, судья.

В целом, то, что мертво, умереть не может, поэтому подобие жизни в этом сегменте нашей культуры продолжает свое вялое, как шизофрения, течение.