Актер Виктор Марвин: как играть диктатора Путина, творчество на русском языке и моральные границы искусства

Свобода самовыражения имеет множество проявлений: на театральной сцене, в кино, на улице и в медиа. Но что может ей мешать? Следует ли судить искусство, исходя из мировоззрения его создателя? Об этом и обо многом другом в передаче Rus.Postimees «На кухне» размышлял известный актер Виктор Марвин.

Выдержки из беседы:

- Не так давно благодаря тебе и твоим коллегам в Таллинне появилось креативное пространство PUNKT, по сути, небольшой театр. В ДНК этого театра вшито желание реагировать на то, что происходит сейчас в социальной плоскости, политике… Насколько трудно сейчас делать в Эстонии «актуальный театр»?

- Мне представляется, что если заниматься театром, то он и должен быть актуальным. Театр, на мой взгляд и на взгляд основателя и руководителя пространства Артема Гареева, должен быть площадкой, на которой возможно высказываться по поводу важных событий в любых сферах.

Как говорится, нужно играть то, о чем невозможно молчать. Например, спектакль «Война еще не началась» по пьесе современного драматурга Михаила Дурненкова, это как раз наша попытка такого высказывания и исследования… Хотя спектакль так называется, пьеса была написана еще в 2014 году. А если сейчас мы посмотрим на высказывания Трампа и его администрации, то может показаться, что для них война и сейчас еще не началась…

Если говорить о нас, то слава богу, физически она для нас не началась, но если рассуждать о том, какие истоки у нее, почему происходят такие вещи, то мы как раз пытаемся это исследовать на территории театра, в том числе в творческом пространстве PUNKT.

Виктор Марвин и Сергей Метлев. Фрагмент передачи. Фото: Мадис Вельтман

- Недавно Эстонию поразил новогодний скандал, когда на сцене Эстонского драмтеатра сыграли дрэг-шоу, где женщины переодевались в мужчин, мужчины - в женщин, высмеивалось если не материнство, то политика деторождения. Возник вопрос, можно ли допускать такие провокационные шоу на «золотые площадки». Должны ли у режиссеров быть пределы вседозволенности, есть ли какие-то темы, которые стоит обходить?

- Я думаю, что театр - это свободная территория, и что вопрос о том, пускать что-то или нет, должен зависеть только от вкуса того или иного постановщика. Неважно, национальный это театр или нет, большой он или маленький.

Консервативному зрителю что-то будет казаться очень пошлым, а для кого-то тот же самый спектакль станет биологическим шоком, ударом, который заставить задуматься. Например, в Севилье показывали спектакль «Жизнь», который длился 24 часа, в котором мужчина и женщина сутки у себя дома занимались своими делами, пили чай, кофе, и даже занимались сексом. На это можно было прийти посмотреть, и уйти в любой момент со спектакля, когда тебе это надоедало.

В театре возможно все, но главное, чтобы люди понимали, зачем и для чего они это делают. Если ты знаешь, для чего ты что-то делаешь, тогда это можно делать, почему бы и нет.

Виктор Марвин. Фрагмент передачи. Фото: Мадис Вельтман

- А что ты думаешь о том, когда т.н. нишевое искусство пытаются загнать в подвал, то есть предлагают не запрещать его вообще, но не считать настоящей культурой?

- На мой взгляд, это странная позиция, мы ведь живем в свободном обществе. Не хотите смотреть это - не смотрите, не ходите в этот театр, каким бы большим он не был. Это все точно так же как и с телевизором, у вас в руках есть волшебный инструмент, пульт, и вы в любой момент можете переключить и смотреть то, что вам нравится. Поэтому я не думаю, что нужно что-то специально ущемлять и загонять на задворки.

Виктор Марвин

Родился в 1986 году в Луганске. В Эстонии живет уже десять лет.

Окончил актерский факультет Киевского национального университета театра, кино и телевидения им. Карпенко-Карого, а также режиссерский факультет Московской школы нового кино.

С 2012 по 2014 годы - актер Нового драматического театра на Печерске (Киев).

С 2015 по 2023 годы - актер Русского театра Эстонии.

С 2024 года - участник театрального пространства PUNKT Creative Space.

- Были ли у тебя в карьере моменты, когда тебе предлагали роль, а ты думал, что она по каким-то морально-этическим причинам тебе не подходит?

- Из своего опыта не могу сразу вспомнить такого, но помню, что когда-то мы рассуждали вместе с коллегами, что делать, если тебе нужно играть ну совсем откровенного подонка. Ведь как учил Станиславский, если играешь плохого, ищи, где он добрый.

Сейчас, когда идет война, в которой любому адекватному человеку, как мне кажется, все очевидно, где черное и где белое, где тьма и где свет, то, условно говоря, играть Путина - это как играть Чикатило. Возникает вопрос, как к этому относиться, я понимаю, что тут возможны трудности.

Фрагмент передачи. Фото: Мадис Вельтман

Вообще-то в театре можно отказаться от роли по причине каких-то религиозных расхождений. Или этических, что означает, что режиссер, например, хочет, чтобы ты обнажился на сцене, а ты этого не делаешь. Заставить это сделать тебя никто не имеет права. Но в моей практике такого не было.

- Ты упомянул сейчас две фамилии, Чикатило и Путин…

- Есть что-то общее, не правда ли?

- Ну а если мы представим, что подобный проект родится в Эстонии и тебе предложат сыграть Путина, то как ты отреагируешь на это предложение?

- Я всегда предпочитаю, чтобы разговор был предметным. То есть вот будет такое предложение, и тогда я его рассмотрю. На самом деле в Vaba Lava в рамках фестиваля «Любимовка» я делал одну читку, я там был и режиссером, и в то же время там у меня была небольшая роль. И там не было написано, что эта роль - это прямо вот Путин, но все отсылки шли туда.

Там было много иронии, было ясно, что мы высмеиваем этого человека, что, как мне кажется, очень важно. Я думаю, что люди такого масштаба, такие диктаторы очень боятся смеха. Так что это оружие в этом смысле, их можно высмеивать.

Фрагмент передачи. Фото: Мадис Вельтман

- Если говорить о любом творце, вовсе не обязательно связанном с театром, что делать, если какой-то творец решает поддержать какой-то страшный режим или поддержать войну? Ну или деликатно промолчать, или что-то сделать в угоду диктатору. При этом внесенный им вклад в культуру оспорить невозможно. Как тогда относиться к его творчеству?

- Да, полномасштабная фаза этой войны стала такой лакмусовой бумажкой, когда люди проявили себя по-разному. Во многих пришлось разочароваться.

Но это же вечный спор, про художника и его творение. Человек может создать настоящее произведение искусства, которое будет вызывать восторг у публики, но в тоже время быть абсолютным дерьмом как человек. Этого никто не отменял.

Или, допустим, мы приходим в музей в каком-нибудь городе, видим картину и имя художника, которое нам ничего не говорит. Но картина блестящая, она вызывает у нас эмоции, у нас идут мурашки по коже.

Но мы ничего не знаем об ее авторе, а вдруг он бил жену или детей? Может, он кого-то даже убил…

- Или, к примеру, был рабовладельцем…

- Да. И вот как к этому относиться? В то же время у меня бывают такие странные эмоции, потому что я даже рад, что некоторые люди, творчество которых мне нравится, не дожили до этого «водораздела» и не проявили себя негативно… Хорошо вот, что Цой не дожил…

Фрагмент передачи. Фото: Мадис Вельтман

- В последние недели все ждут, что же произойдет с Русским театром в эстонском ценностном поле. Театр пытается как-то по-новому ориентироваться, театр говорит о том, что в ближайшее время сам собирается выступить с предложением о смене своего собственного названия, говорится о том, что театру надо повернуться лицом к Эстонии…

- Возможно, больше приглашать ставить эстонских режиссеров, эстонских художников…

- Да. Ты из Русского театра ушел, проработав в нем долгое время, сейчас ты можешь посмотреть на театр со стороны. Что с театром, с твоей точки зрения, происходит?

- Мне трудно это комментировать, потому что я мало знаю о происходящем там, я точно так же просто вижу какие-то заголовки в СМИ. Конечно, я знаю, что театр собирается сменить название, но глубоко этой темой не интересуюсь. Мы шли вместе до какого-то времени, потом разошлись, и эту страницу я перевернул.

Это как в жизни, бывает, что пара расходится, и люди все равно продолжают заходить на страницы друг друга в соцсетях и писать какие-то комментарии. Мне же кажется, что лучше оставлять это в прошлом. Ну а если говорить конкретно о смене названия, то я понимаю, конечно, с чем это связано. Это связано с войной, потому что из-за нее слово «русский» стало токсичным так или иначе.

Фрагмент передачи. Фото: Мадис Вельтман

А вот если говорить о русском языке, то тут многое зависит от того, какие нарративы ты этим языком продвигаешь. Можно продвигать нарративы условных Лаврова и Захаровой, а можно продвигать нарративы украинского журналиста Романа Цимбалюка. Ну и мы же отлично знаем, что многие украинские солдаты на фронте используют в обиходе русский язык.

Я думаю, что смена названия Русского театра должна не только быть сменой вывески, но и означать смену каких-то внутренних ориентиров. Но я думаю, что на эту тему вопросы нужно задавать людям, которые возглавляют Русский театр сегодня.

Смотрите в записи полную версию беседы!