Минусом тактики полиции была слабая фиксация проступков

Фото: Лийс Трейманн

эстонская полиция. К переносу Бронзового солдата полиция готовилась заранее, и согласно оценке зарубежных    экспертов, хорошо показала себя в ситуации массовых беспорядков.
 

Неверно полагать, будто большинство задержанных участников событий «бронзовых ночей» — это русскоязычная молодежь, на самом деле около половины участников беспорядков были эстонцами, утверждает полиция спустя пять лет.

Правда, сразу следует уточнить, что к вандализму эстонцы непричастны, на третий-четвертый день беспорядков они собирались на улицах с целью устроить суд над мародерами.

Но в конечном счете половину задержанных все-таки составляли эстонцы, преимущественно в возрасте 16-24 лет, отмечает заместитель директора Департамента полиции и погранохраны Тармо Мийлитс. Во время «бронзовых ночей» Мийлитс возглавлял располагавшийся в Пыхьяской префектуре оперативный штаб.

За десять дней, без перерыва проведенных на работе, он похудел на восемь кило и после первых трех напряженных дней обнаружил, что с пальцев правой руки у него слезает кожа. «Переговоров по радио в эти дни было так много, что даже отвечать на звонки мобильного телефона времени не было», — вспоминает он.

Перенос Бронзового солдата с Тынисмяги был политическим решением, к которому полиция готовилась. В рапорте полиции безопасности говорилось об угрозе массовых беспорядков, и поэтому к составлению плана действий приступили уже 13 апреля.

«Мы не знали, в какой день состоится перенос. Полиция готовилась ко дню Х», — говорит Мийлитс. Ставка делалась на силы Пыхьяской префектуры, заранее в Таллинн прибыли значительные дополнительные силы — 300 служащих из Лыунаской префектуры, 235 — из Идаской и 205 — из Ляэнеской. Первые из них прибыли 23 апреля, последние — два дня спустя.

Людей разместили в академии МВД и в отелях Tallink City и Männiku Dzingel. Все прошли ускоренный курс обу­чения по противодействию массовым беспорядкам. Рабочий график был напряженным — восемь часов на улицах в патрулях, восемь на обу­чение и восемь на отдых.

Задним числом можно сказать, что подготовка полицейских была блестящим решением. «Когда массы видят хорошо организованные действия полиции, то люди становятся менее агрессивными», — говорит Мийлитс.

Обычная тактика предусматривает, что полицейские должны иметь численное преимущество. Но последующие события показали, что полиция постоянно оказывалась в меньшинстве. «Только позже мы поняли, что благодаря недавнему обучению двадцать хорошо подготовленных полицейских сумели управиться с шестью десятками бесчинствующих», — сказал Мийлитс.

День Х
Днем Х стало 26 апреля. К вечеру страсти на Тынисмяги накалились до предела, в воздух полетели камни. Чтобы сдержать толпу, полиция взяла на вооружение порошковые огнетушители. «Это психологическое оружие», — говорит Мийлитс.

В конце концов, было решено очистить Тынисмяги от народа, и обозленная толпа двинулась в другое место. Полицию не раз упрекали в том, что пока стражи порядка стояли на Тынисмяги и разгоняли людей на улице Эндла, примерно в двухстах метрах, на Пярнуском шоссе, хулиганы беспрепятственно громили все подряд.

«Для нас это тоже была новая ситуация, — вспоминает Мийлитс. — В тот момент мы не знали точно, смогут ли наши подразделения без проб­лем справиться с ситуацией».

На самом деле, разгон разбушевавшейся толпы был делом нескольких часов. Помните тех хулиганов со связанными за спиной руками, которых десятками лежали на улицах Таллинна? Тактически это был идеальный ход.

Если бы каждого из них отдельно сажали в конвойный автобус, пользы от этого было бы мало. А здесь была картинка, сильно действующая психологически и очень хорошо дисциплинирующая.

Арестный дом был заранее освобожден наполовину, но никто не мог предвидеть, что за ночь полиции придется задержать сотни людей. Решить проблему помог случай — в порту, в терминале D, оказались свободными помещения, подходившие для размещения задержанных.
Однако возникли и неожиданные препятствия.

В Таллинн из Мурруской тюрьмы привезли водомет, но русскоязычные тюремные служащие отказались применить его против народа.

Полицейские, севшие за руль водяной пушки, не знали, что управлять ею можно только стоя. Поэтому попытка ударить струей по толпе на ходу закончилась поломкой сцеп­ления водомета. Напор пропал, и вода из ствола водомета била примерно на расстояние двух метров.

Из Латвии поспешила на помощь подготовленная команда вместе с водометом. Полицейские встретили латвийских коллег аплодисментами.

Но тут возникла другая проблема. Для безопасного использования водяной пушки нужно было отключить трамвайные и троллейбусные линии высокого напряжения. Тогдашний городской секретарь Тоомас Сепп отдал соответствующее распоряжение, которое было тут же исполнено. Правда, сочувствовавшая возмутителям спкойствия столичная мэрия посмотрела на это довольно косо.

Были и другие проблемы. За первую ночь полиция израсходовала 60 процентов запаса резиновых пуль. Большинство их них было выпущено для устрашения, над головами людей. Под конец второго дня запасы иссякли, поэтому резиновые пули пришлось доставить самолетом из соседних стран. «Теперь мы очень хорошо знаем, какие у соседей запасы на случай массовых беспорядков», — говорит Мийлитс.

Нельзя было забывать и о разведке. Особенно, когда стало известно, что из продажи исчезла горючая жидкость, припасенная к сезону гриля, а в строймагазинах раскупили пистолеты-гвоздезабиватели. «К счастью, гвоздезабиватели не были пущены в ход. Зато в результате разведывательной работы удалось задержать несколько автомобилей, в багажниках которых был найден пресловутый коктейль Молотова», — поясняет Мийлитс.

Задним числом эксперты назвали блестящим решение, принятое утром второго дня — с целью идентификации разместить в Интернете фотографии нарушителей порядка. К вечеру выяснилось, что эта мера возымела действие — родители просто больше не выпустили своих отпрыс­ков из дома. Угроза наказания дисцип­линировала.

На третий день ситуация находилась уже под контролем. Однако открылись новые нюансы. Дело в том, что некоторые отряды не принимали непосредственного участия в подавлении беспорядков. И у людей было такое чувство, что, мол, что же они, вернутся домой, а рассказать им будет нечего, если в самый разгар событий они сидели в гостиничном номере. Поэтому после окончания смены часть полицейских вернулись на улицы.

«Честно говоря, нас разозлило такое поведение. Наш план был выстроен так, чтобы при таком рабочем графике мы могли две недели контролировать ситуацию. Последовательность была очень важной», — говорит Мийлитс.

Но еще более неприятным сюрпризом стали проблемы со здоровьем. Мало того, что полицейских увозили в больницу с сердечным приступом, были случаи, когда люди просто теряли сознание из-за физического перенапряжения.

Для контроля здоровья во всех местах ночевки полицейских дежурили бригады «скорой». Прекратили выдачу дешевой пищи в пакетах и выделили деньги на нормальные блюда из пасты. Основное меню полицейских состояло из макарон, Coca-Cola и Snickers.
Полная боевая готовность сохранялась десять суток. 

Слабое место
По оценке зарубежных экспертов, в Таллинне хорошо справились с ликвидацией массовых беспорядков. Но Мийлитс считает, что действия полиции можно оценить только на «четверку». «Слабое место — это документирование виновных деяний и поиск доказательственных материалов. Задним числом мы, конечно, все привели в порядок. У нас есть используемые при задержании опросники и пр., но тогда мы не сумели оценить важность этого, и многие избежали наказания».

Последствия «бронзовых ночей» еще несколько лет сказывались в работе полиции. Выяснилось, что среди лиц, оформленных на время беспорядков помощниками полицейских, оказались неподходящие люди — как с точки зрения политических взглядов, так и не самого законопослушного поведения. 

Случалось и другое. Например, некоторым полицейским, особенно из Ида-Вирумаа, дома пришлось столк­нуться с осуждением своих близких, находившихся в сфере влияния российских СМИ. Одна возмущенная женщина даже была готова подать на развод.

Очевидцы апрельских событий 2007 года вспоминают

Мужчина (35), русский, родился и вырос в Таллинне
Как мне кажется, мы все надеялись, что когда люди соберутся вместе, то власти одумаются и не будут переносить памятник. И чем больше нас придет, тем понятнее будет власти, что мы этого переноса не хотим.

Конечно, после того дня мое отношение к руководству страны поменялось, говорить о демократии и свободе слова у нас не приходится. Сам я во время протестной акции не пострадал, поскольку в прямой конфликт не вступал, но видел все это со стороны.

Также был свидетелем случая мародерства — при мне разбили витрину около кинотеатра «Космос», и я считаю, что эти люди никакого отношения к защитникам Бронзового солдата не имеют. И тот, кто первый кинул камень, по-моему, был провокатор, поскольку больше в толпе я его не видел.

Страшно в те дни мне не было, было неприятно в душе. И все же я считаю Военное кладбище подходящим местом для памятника, я к нему ходил раньше на Тынисмяги и продолжаю ходить сейчас, но я не понимаю, как можно говорить о том, что солдаты, кому поставлен памятник, — оккупанты, ведь они погибли при освобождении страны. В моей семье тоже есть погибшие на той войне.

Надо сказать, что мы обсуждали с коллегами и знакомыми эстонцами эту проблему, разногласия были, но скорее это был обмен мнениями.

Я считаю, что это был чисто политический ход, наша страна находилась в плохом экономическом положении, и тогда это было проделано для того, чтобы отвлечь народ от насущных проблем. 

Мужчина (27), русский, родился и вырос в Таллинне
Меня этот вопрос не трогал поначалу, поскольку все было как будто цент­рализовано и культурно. Понятно, что город развивается, и в центре нет места этому памятнику, хотя война была и ее надо помнить всегда. И до последнего момента я не был против переноса.

Но когда я узнал из СМИ, что памятник поделили на три части, я поехал к нему, один. Мне стало обидно за русский дух, за то, что надругались над памятью. Я счел такой поступок властей оскорблением для себя.

У памятника я увидел родственника, мы взялись за руки и встали в первый ряд защитников. Я пришел, чтобы выразить недовольство и видел, как собравшиеся что-то хотят сказать или сделать, но побаиваются.

Я тоже не знал, с чего начать, и мне тоже было страшновато.
Мы взялись за руки. Я кричал лозунги, сегодня даже не помню — какие. Нас стали бить дубинками, я упал, встал, отбросил ударившего меня полицейского и начал выбираться из оцепления. Почувствовал сильную боль в ноге, подумал, что это от удара.

За мной бежали другие люди. Я добежал до кинотеатра «Космос», осмотрел себя и увидел кровь. Я не думаю, что стрелял тот, кто меня ударил, я же его оттолк­нул и он упал, он лежал и не мог этого сделать.

Я шел и шел, сколько было сил, добрался до родственников, попросил деда вытащить пули.
Но мне вызвали «скорую», с которой приехали пять полицейских. Я им объяснил, где получил ранение, но дальше ничего не последовало, меня не задержали. 

Мужчина (34), русский, родился и вырос в Таллинне
В тот день вечером я был в Пирита и увидел, как по набережной со стороны гавани едет длинный эскорт из 20-30 полицейских автомобилей. Поскольку тема переноса памятника уже давно обсуждалась в прессе и на телевидении, на Тынисмяги уже не первый день велись раскопки, и в тот вечер там собирались митингующие, мне сразу же стало ясно, что назревают беспорядки.

Я приехал к Национальной библиотеке где-то за полчаса до начала разгона митингующих. Поначалу все было относительно спокойно — в толпе периодически раздавались протестные возгласы, кто-то передвигался с плакатами. Особо активные стояли на лестнице здания библиотеки ближе к улице Эндла. Вскоре со стороны церкви Каарли прибыли полицейские отряды в защитных шлемах, а за оцеп­лением я увидел водометы. С этого момента ситуация на площади стала развиваться по нарастающей.

Сначала в мегафоны обратились с требованием разойтись, но в ответ в полицейских полетели плас­тиковые бутылки с водой, а на углу Эндла и Тоомпуйес­теэ было видно, как митингующие пытаются прорвать оцепление.

Тут же раздались взрывы первых шумовых гранат, в воздухе появились клубы белого дыма, а над головами протестующих замелькали резиновые дубинки.

Постепенно люди стали отходить к улице Тынисмяги и многие разгоряченные в рукопашной битве с полицейскими стали ломать шлагбаумы и дорожные знаки. Когда же основная масса вышла на Пярнуское шоссе, там уже начинали крушить ларьки на трамвайной остановке.

Мне такое поведение сразу не понравилось, но попытки успокоить особо буйных были обречены на провал. Я не хотел участвовать в этой начавшейся вакханалии, которая не имела ничего общего с выражением несогласия по поводу переноса памятника, и пошел к припаркованной неподалеку машине.

Мое отношение к государству и госдеятелям после этого особо не изменилось. Я был согласен с тем, что рано или поздно памятник и захоронение надо будет переносить, несмотря на то, что для двух сосуществующих общин он имеет абсолютно разное значение.

Конечно же, надо понять, что Вторая мировая не была войной Эстонии. Эта была война двух диктаторов — Сталина и Гитлера, а солдаты в форме Красной Армии принесли эстонской земле не меньше горя, чем добра, потому как даже немцы эстонцев не депортировали и не расстреливали. Но для живущего в Эстонии русскоязычного населения этот памятник — символ победы над нацизмом, а ни в коем случае не памятник убийцам-энкавэдэшникам.

Главная ошибка власти, устроившей перенос памятника, — очень слабая информационная подготовка к очень важному для города и страны событию, которое по сути раскололо общество на две части. Да и момент был выбран далеко не самый лучший.

По-моему, стоило подождать с переносом до тех пор, пока еще живы последние ветераны той войны. Хотя бы просто из человеческого уважения. А в это время вести разъяснительную работу, устраивать встречи, форумы, вес­ти исторические диспуты, в ходе которых обе стороны могли бы донести свое видение истории и попытаться договориться по сущест­вующей проблеме.

Однако решения принимались очень быстро и без должной информационной поддержки, что и привело к недосказанности, домыслам, обидам, которые в итоге вылились в агрессию и уличные беспорядки.

К тому же, если бы власти отнеслись к этому событию более серьезно и организовали торжественную церемонию перезахоронения, с заранее объявленной официальной программой, в которую могли войти и краткая речь президента, и воинский салют, и городское шествие, то городских погромов с большой долей вероятности можно было бы избежать.

Мне тогда казалось и сейчас кажется, что в том, что произошло, были виноваты обе стороны — власти, которые намеренно или нет организовали провокацию, и митингующие, которые на эту провокацию охотно пошли.

Это, в свою очередь, не снимает ответственности с тех негодяев, которые устроили погромы, крушили витрины магазинов,
жгли ларьки и перед объективами телекамер размахивали украденными джинсами с криками «это все наше». Тем самым они плюнули в душу тем, кто действительно имел право на недовольство, и в душу тем, кто пришел проводить останки погибших на место их нового упокоения.

После случившегося у меня были довольно жаркие споры с эстонцами, которые были очень воинственно настроены, тем более, что у многих из них родственники были сосланы в Сибирь или расстреляны. Были и такие, кто собирался отстаивать свой город в рядах помощников полицейских.

Но в беседе нам все-таки удавалось приходить к общему мнению, что гораздо правильнее будет вместо этого идти помощниками учителей на уроки истории в школы и другие учебные заведения, где и попытаться донести до ребят обеих национальностей те замысловатые вехи истории, которые порой так больно бьют по потомкам даже спустя многие годы после тяжелых испытаний, невзгод и потери самых близких и любимых на свете людей.

Сегодня я уже не чувствую последствий тех событий. Мне кажется, что сейчас все улеглось: обиды и обоюдная злость прошли и, может, даже и не стоит часто вспоминать про то, что случилось.

Я надеюсь, что все извлекли из случившегося хороший урок и поняли, что для того, чтобы было меньше подобных потрясений, нужно просто-напросто больше общаться друг с другом, говорить о своем отношении к тем или иным событиям и пытаться услышать друг друга. Потому что мы живем бок о бок в одной стране и, я надеюсь, будем в ней жить и дальше.

муж (39), эстонец
Жена (36), русская
Муж: Я из эстонской семьи, мои родители умеют, но не говорят по-русски. Мы, конечно, обсуждали эти события. Жена была за русских, поскольку, как она считала, их обманули, у властей же просили хотя бы дать отметить
9 мая. Я на это возразил — страна суверенная, что хотим, то и делаем. И закрыл эту тему, чтобы избежать дальнейших конфликтов.

Жена: Мы в день переноса памятника на месте не были, смотрели новости по телевизору, читали разные СМИ. На следующий день сходили, посмот­рели на погромы. Дома апрельские события не обсуждаем, чтобы не ссориться. Слава богу, наш семейный бизнес не зависит от России, поэтому в экономическом плане мы последствий не ощущаем. 

Муж (36), эстонец, его мать выросла в депортации
жена (36), местная русская

Муж: я работаю в фирме, которая занимается продажей профессионального оборудования, и у нас было много клиентов из России, очень многие ушли по принципиальным соображениям. Количество заказов сильно упало, из-за этого у нас сократили половину сотрудников.

Я считаю перенос памятника в такой форме — с экономической точки зрения — глупым решением, поскольку в итоге пострадал обычный гражданин, не русский, не эстонец, а простой житель страны. До сих пор объемы заказов у нас не восстановились, российские клиенты к нам не вернулись, одно время даже была опасность, что фирма обанкротится, но все же ей удалось остаться на плаву.

Жена: Мы в семье к Эстонскому государству относимся лояльно. Все свободно говорим на эстонском языке, дети учатся в эстонской школе, домашний язык — наполовину русский, наполовину эстонский.

Никаких конфликтов пять лет назад внутри семьи по поводу апрельских событий не было, но считаем, что виноваты все стороны — правительство, что перенесло памятник таким образом и в такое время, а защитники виноваты в том, что если уж защищать свои права, то защищать достойно и без погромов.

Короче говоря, защитники памятника не смогли себя достойно проявить, а правительство воспользовалось их неорганизованностью. Хотя мы все же считаем, что виноваты и провокаторы, которые, скорее всего, были в той толпе.