«Бронзовая ночь» поставила перед Эстонией ряд вопросов. Во многом в том, что тогда зародилось, кроется ответ на вопрос о том, в какой Эстонии мы живем, кто такие эстонцы, кто такие русские, кто такие «мы», пишет колумнист Ахто Лобьякас.
Как стать европейцами, оставаясь эстонцами?
Обращаем ваше внимание, что статье более пяти лет и она находится в нашем архиве. Мы не несем ответственности за содержание архивов, таким образом, может оказаться необходимым ознакомиться и с более новыми источниками.
Эстония шагает по дороге, ведущей в Европу, — но только одной ногой. В будущем за это придется расплачиваться: в лучшем случае надо будет признать нынешнюю ситуацию доевропейским анахронизмом, наверное, даже сожалея об этом; в худшем это закончится мрачным полуевропейским полицейским государством.
Во многих, если не в большинстве стран Европы была своя гражданская война или что-то в этом роде. Насильственное разделение, когда одна часть народа пошла против другой. Падение, после которого удалось подняться и двинуться дальше.
То, что было силой разлучено, добро воссоединяло вновь. В ходе примирения что-то прояснялось — зачастую то, что было главным. Когда пытаешься заглянуть в самого себя, рождается самоосознание — рождается и (новое) Я, и смысл. Это очень европейский ход мысли.
В Эстонии всего этого не произошло. Мятеж коммунистов в 1924 году стал попыткой скопировать в миниатюре большевистскую «октябрьскую революцию». Советская власть, когда она, наконец, пришла, внесла раскол, но он в меньшей мере проявился в том советском настоящем, нежели это произошло потом при осмыслении прошлого. Раскол тлел и никак не разрешался. «Сердце» народа оставалось безутешным. И не собранным вновь воедино. С европейской точки зрения, это очень жаль.
На самом деле в Эстонии раскол существует, но мы его не признаем. «Бронзовая ночь» стала для нас событием, за последние сто лет наиболее близко подошедшим к пониманию того, что такое гражданская война.
Косвенно это предлагало нам возможность посмотреть на себя взглядом европейца, разойтись, задуматься о самоидентификации в перспективе будущего, а не прошлого. В ключе «кем мы хотим стать» — наряду и вместо прежнего «кем мы стали». Но, кажется, эта возможность упущена.
Рассмотрим это с точки зрения европейской перспективы. Она кантианская по сути, в нынешнем виде ее сформулировал немецкий мыслитель Юрген Хабермас: лицо и дело Европы, ее внутренняя толерантность и внешнее стремление к равенству — это результат расколов, дробления, децентрализации, критической работы мысли и «институционализации диспутов».
«Институционализация диспутов» здесь имеет решающее значение. Исторически в эстонском языке у понятия «диспут» есть много соответствий — от споров-дискуссий до раздела земель, а у понятия «институционализации» — нет ни одного. Но именно институты, рождающиеся под влиянием истории и людей, — то, что мы должны создавать. Прибавочная стоимость человеческой жизни — то, что остается, на чем все должно строиться.
«Бронзовая ночь» задала Эстонии вопрос. Не в виде того, что происходило на улицах (последнее было далеко не однозначно, если рассматривать с национальных позиций). Это вопрос, который мы задаем себе задним числом, поскольку во многом, что тогда родилось, скрывается и ответ. Ответ на вопрос, в какой Эстонии мы живем, кто такие эстонцы, кто такие русские, кто такие «мы».
В Европе в последние двести лет произошло столкновение двух традиций: свобода «старых» и «новых». Корни первой уходят через Руссо к Аристотелю. Свобода и права, согласно их учению, — плод политической воли общества или общины.
Другую точку зрения представляют Локк, Кант, Милль. Согласно ей, свобода и права человека — это стена, защищающая от всего внешнего, прежде всего от государства и власти.
В Европе две эти традиции сегодня переплетаются, хотя и не всегда удачно. В Эстонии этого не произошло.
Нашу реальность, к сожалению, характеризует парафраз пропагандистского штампа российских времен: по форме — либеральное, по сути — национальное государство.
В Эстонии национальность и государство тесно сплелись между собой. С исторической точки зрения это неумолимо превращает нас в восточноевропейскую страну. В Северных странах и на Западе сначала было государство, а потом сформировалась нация, на Востоке и в Центральной Европе сначала была нация, а потом пришло государство. Центральная Европа означает здесь, естественно, Германию, которая на сегодняшний день стала европейским государством, заплатив за это очень высокую цену.
В плане нашего переплетения нации и государства, ситуация в конституционном смысле очень проста: государство принадлежит нации. Отсюда возникает вопрос о судьбе остальных.
В первую очередь, это вопрос о русских, представителях другой нации. Но это касается и тех, кто, подобно эстонцам, определяет себя как европейцев. В национальном государстве русские имеют право на ассимиляцию.
В лучшем случае они могут надеяться на то, что различие будут терпеть, но не на институционализацию через диалог. Контраст с западной исторической и политической практикой разителен. С точки зрения той традиции, речь идет о проблеме меньшинства. Эстонцы в большинстве, русские в меньшинстве, у тех и других есть права и обязанности. Их выяснение и приспособление друг к другу — европейский вызов для Эстонии (Макс Ван дер Стул был европейцем).
Как уже было сказано, Европа приветствует парадоксы. Будучи преодоленными однажды, они в результате дают более ясное осмысление самого себя. Для рационального плода века Просвещения (т.е. человека) последнее само собой разумеется как наивысшая ценность.
Европейская самоидентификация основана на саморазличении, цитируя французского философа Жака Деррида, на отличии от самого себя, на осознании бытия как «больше одного». Это история Европы, но в то же время и европейский «капитал» (снова Деррида).
Это могло бы вообще не касаться эстонцев, если бы они не решили связать свое будущее с Европой. Вызов для Эстонии, вопрос «бронзовой ночи» теперь можно сформулировать в классической форме: как стать европейцами, оставаясь эстонцами? В этом уравнении дано: европейскость, надо дать ответ на вопрос: как остаться эстонцами?
Оставаясь европейскими эстонцами, мы должны учитывать, что там «горизонт ожидания» будущего (понятие немецкого историка Райнхарта Козеллека) определяет то, что ощущается в настоящем, а через него — и то, каким мы видим и истолковываем прошлое.
Как бы парадоксально это ни было, но Эстония в этом смысле стоит перед тем же порогом, за которым уж стоят президенты США, извинившиеся за свое обращение с чернокожими, и европейские страны, осудившие свое колониальное прошлое.
Те границы, которые разделяют и объединяют людей, просто изменились. Как уже отмечал немецкий философ Вальтер Беньямин, этический универсализм (признание человеческого тождества) переходит через поколения. Если так пойдет дальше, то наши (эстонцев. — Ред.) потомки будут извиняться за нас перед русскими.
Естественно, этого не может случиться, если Европа снова от нас отдалится — или если мы сами отойдем от Европы. Последний вариант приблизило представление государственной власти о «бронзовой ночи» как о почти эксклюзивном вопросе безопасности национального государства. Возможность такой трактовки одновременно демонстрирует слабость Эстонии как европейского государства.
Доминирующий орган безопасности — КаПо — стал, по сути, (национальной) государственной партией, что предоставляет ему возможность заниматься политикой, не имея на это демократического мандата.
В СМИ имели широкое хождение две характерные цитаты из высказываний гендиректора Райво Аэга: «Мы выражаем наше мнение, поскольку считаем себя частью общества Эстонии» и «Кылварт явно использовал свои конституционные права и свободы и не преступил при этом черту».
Любой из них в западноевропейской стране хватило бы, чтобы человек, занимающий такой пост, как Аэг, слетел бы с него. Границы полномочий политика и чиновника здесь явны смешаны. Возникает вопрос о т.н. гражданском контроле: кто реально контролирует КаПо и контролирует ли? И у кого в нынешней Эстонии это можно было бы спросить на полном серьезе?
Это лишь вопрос времени, когда какой-нибудь гражданин Эстонии поставит в Европейском суде вопрос о своих правах. Европейский суд занимается основными правами с 1969 года.
Едва ли это то, чего хочет и что нужно Эстонии. Чтобы этого избежать, необходимо: а) прекратить издание ежегодника КаПо (в числе прочего там занимаются политикой в отношении меньшинств и России) и б) запретить КаПо «публиковать свои мнения» на общественные темы.
Публичные выступления и осуществление власти (с европейской точки зрения) должны остаться на долю тех, у кого есть для этого демократический мандат и к кому в случае нарушений можно применить прозрачные механизмы, чтобы этот мандат отобрать.