Пярт поцеловал «грязные» руки

Обращаем ваше внимание, что статье более пяти лет и она находится в нашем архиве. Мы не несем ответственности за содержание архивов, таким образом, может оказаться необходимым ознакомиться и с более новыми источниками.
Праздничный и легкий балет «Привал кавалерии» на музыку Ивана Армс­геймера Михайловский театр показал на вечере классического балета.
Праздничный и легкий балет «Привал кавалерии» на музыку Ивана Армс­геймера Михайловский театр показал на вечере классического балета. Фото: Станислав Левшин

Фестиваль. На минувших выходных Йыхви по праву можно было называть эстонской столицей балета: V Балетный фестиваль показал нам мировой уровень этого вида искусства.

Балеты созданы почти на все, во всяком случае, на очень многие произведения Арво Пярта, но сам он для балетной сцены никогда и ничего не писал.

«Всего лишь один раз, — рассказал он на пресс-конференции V Балетного фестиваля в Йыхви, — я взялся написать балет по мотивам новеллы Таммсааре «Мальчик и бабочка» для театра «Эстония». Заключил договор, получил аванс.

Дисцип­линированно сел к роялю и только тут понял, что мне совершенно нечего сказать балетной сцене, я пуст… Что ж, аванс пришлось вернуть теат­ру, и больше я за балеты не брался. Да и с чего бы? Танцевать я не умею!

Далеко не все балеты на свою музыку я видел. И в основном по компьютеру, а не в зале… Но, если говорить всерьез, то, в конце концов, композитор сочиняет музыку, рассчитанную на дирижерский жест, взлетание дирижерской палочки, а это взлетание сродни взмаху кисти живописца, и оно, в свою очередь, похоже на изгибы тела танцующих. Так что мы все занимаемся одним делом, разве что пластика у нас разная».

Внутри музыки
Пярт приехал в Йыхви посмот­реть балет выдающегося испанского хореографа Начо Дуато, возглавляющего сейчас балет Петербургского Михайловского театра, который по праву считается одним из лучших в мире. Балет создан на музыку Пярта «Nunc Dimittis» («Ныне отпущаеши...»).

Произведение поражает, прежде всего, тем, как тела артистов балета вписываются в музыку, словно сами, на наших глазах, сочиняют ее: они становятся языками колоколов, звонарями, самим звоном и его эхом. Они взлетают к небу — не только телом, но и духом, они преображаются в души и напрямую обращаются к небесам.

Мягкость и какая-то эфемерность почти «бестелесных» тел ведет спектакль к молитвенной чистоте, насыщенной прощением и прощанием. И в финале, когда изысканнейшая прима театра Екатерина Борченко виснет на алых лентах и поднимается на них все выше и выше, то картину эту можно принять не только и не столько за распятие, сколько за успокоение спящего, уснувшего навсегда в покое исполненного желания.

Начо Дуато, рассказывая о своем отношении к музыке Пярта, все время возвращался к теме принципиальной для него первичности музыки над пластикой: «Ни в коем случае и никогда я не пытаюсь приспособить музыку к своей хореографической идее; мне всегда страшно прикоснуться к музыкальной святыне своими грязными руками, что-то испортить, переиначить, восторжествовать над композитором».

И вот, когда Начо Дуато сказал о своих «грязных» руках, Пярт наклонился и поцеловал его руку. И в этом обмене реплики и жеста была видна моцартовская повадка обоих.

Не так часто доводится бывать на пресс-конференции такого уровня, который был обеспечен главным организатором фестиваля, директором Йыхвиского концертного дома Пийей Тамм: она вела беседу на трех языках, дав возможность всем присутствующим чувствовать себя лингвис­тически комфортно.

Солист балета Леонид Сарафанов, перешедший в Михайловский театр из Мариинского, сказал, что в России по-прежнему нет своих выдающихся хореографов, работающих в пространстве современной балетной пластики, и Начо Дуато дал ему возможность испытать себя и на этом необычном для русского артиста поприще. Начо Дуато на это ответил: только с артистами классической русской школы можно создать настоящий сов­ременный балет.

В результате этого союза Михайловский театр стал затмевать сейчас другие российские театры — символы великого русского балета: на его спектакли билеты распроданы на месяцы вперед. И приезд коллектива в Йыхви — огромное достижение фестиваля.

Без слов
«Без слов» — так, я бы сказала, забавно для балета, наз­ван спектакль Дуато по песням Шуберта. Он, может быть, наиболее тесно связан с эстетикой учителя Дуато — Иржи Килиана, глядя на спектакли которого, всегда изумляешься абсолютной естественности виртуозной пластики его артистов. Словно танцоры — мягкая глина, охотно и легко меняющая форму, принимающая любые идеи постановщика.

В спектакле «Без слов» любовь и смерть, соединение и расторжение, вплетенные в музыку, помогают догадаться, о чем думал композитор, оказавшийся во власти вдохновения; что именно скрывалось за химическими формулами его нотных знаков; как выглядит то, что не имеет вида; какой запах источает то, что не предназначено для обоняния.

Движения артистов в пространстве чем-то напоминают быстрое рисование иероглифов умелой рукой. Их вовсе не обязательно читать, достаточно любоваться…

Третий спектакль, показанный в Йыхви, — «Дуэнде» на музыку Дебюсси. Представьте себе лес в сгущенных сумерках, темно-зеленый, полный причудливых теней — тени шьют своими игольчатыми точечными движениями музыку, складывая ее из отдельных нот.
Следующий день Михайловский театр посвятил классическому балету.

«Можно уходить куда угодно от классики, но все равно к ней вернешься, без нее балет мертв», — с нажимом говорил на пресс-конференции Фарух Рузиматов, которого зрители увидели как раз в спектакле, далеком от классики — в «Паване мавра» Генри Пёрселла, созданного по мотивам «Отелло».

Зал приветствовал Рузиматова стоя. Страстность и сила, с которой он исполнил роль мавра, равна была шекспировской. Темная стихия ревности и безумия наполняла сдержанные движения артиста, опаляя пространство предчувствием катастрофы.

Вечер, начавшийся легким и праздничным балетом Ивана Армсгеймера «Привал кавалерии», завершился гала-концертом, в котором участвовали все ведущие солисты теат­ра. И вновь на фоне восходящих и взошедших звезд, демонстрировавших высочайший класс исполнения, выделялся танец Фаруха Рузиматова — пластическое осмысление «Болеро» Равеля.

Два балетных дня в Йыхви показали нам мировой уровень этого вида искусства; не только профессионалам, но и зрителям важно знать, как выглядит вершина и как на ней дышится.

Добавим, что в рамках фес­тиваля его художественный руководитель Теэт Каськ показал три своих одноактных балета в Раквере с участием выдающейся грузинской артистки Нины Ананиашвили.

А в Йыхви за день до выступ­ления мэтров сцена была предоставлена детским коллективам и студиям, открылись выставки, посвященные балету, был показан документальный фильм об эстонской приме Кайе Кырб.

Балетная столица Эстонии утопает в зелени. У концертного дома стоят машины не только с эстонскими, но и российскими номерами: ради тех спектаклей, на которые не попасть в Петербурге, есть смысл приехать в Йыхви.

Балет

V Балетный фестиваль
в Йыхви
17-20 мая 2012
Йыхви и Раквере
Главный гость —
Санкт-Петербургский
Михайловский театр

Ключевые слова

Наверх