Невзоров развенчал российскую госидеологию "Православие, Самодержавие, Народность" и топорную клерикализацию

Александр Невзоров. Фото: Kryuchkov Nikita/COVI

Неприятие церкви и церковников в сегодняшнем контексте трактуется как русофобство и нечто крайне антипатриотичное, так как, по мысли служителей культа, весь смысл существования России заключается только в содержании РПЦ, пишет сегодня петербургский публицист Александр Невзоров в своей статье в "Московском комсомольце".

По его мнению, топорная клерикализация дает свои первые плоды и они иные, чем те, что ожидались кремлевскими садоводами, и отмечает, что Церковь становится посмешищем. Но жертвами клерикального разгула стали и госидеология в целом, и тщательно взращиваемый последние двадцать лет казенный патриотизм.

В Кремле который год пытаются сложить три компонента новой госидеологии - православие, самодержавие, народность. Эти игры имели определенный успех - "трехсоставную игрушку удалось скомбинировать и отполировать так, что ею вполне можно было дурить школьников 4–6-х классов и умилять до слез администрацию государства". Усилиями центральных телеканалов этой идеологии даже удалось обеспечить на информационном рынке почетное 225-е место. Немножко портили картину бородатые маргиналы, которые использовали идеологическую конструкцию для актов публичного самоудовлетворения. Но вскоре к этому выработалось общественное привыкание.

"Основное население РФ созерцало жизнь кремлевской идеологемы на телеэкранах, воспринимая ее даже с некоторым интересом и умилением, примерно как лося, забредшего в супермаркет, - пишет Невзоров в МК. - Иными словами, была себе у РФ некоторая идеология, даже не хуже, чем, к примеру, у ацтеков, но, в отличие от ацтекской, все человеческие жертвоприношения делались на периферии и особо не рекламировались. В обычной жизни она никого особо не беспокоила. Ее откровенная средневековость, конечно, проявлялась в нелогичности госустройства, маразме и взаимной озлобленности. Но в контексте того, что никто, собственно, никогда и не воспринимал РФ как пространство, пригодное для нормальной жизни, то и о причинах задумываться было не принято. Как и не принято было пристально разглядывать составляющие элементы госидеологии".

Но "жертвоприношение" в Хамовническом суде, вторжение попов в школы, размах безнаказанного хулиганства служителей культа, бюджетное обеспечение их любых проказ и роскоши повредили нехитрую конструкцию из трех элементов, утверждает издание. Огорчительно, но казенно-патриотические символы обычно становятся первой жертвой, на волю вырываются реальные факты и лопаются мыльные идеологические пузыри.

Автор приводит пример с малоприятной историей с Бородинской "победой", в праздновании 200-летия которой РПЦ приняла активнейшее участие. "Желание церкви "потереться о ее ноги" обязывает нас вспомнить факты массового предательства духовенства в 1812 году, когда две трети служителей культа Могилевской епархии "учинили присягу на верность врагу", а православный клир Смоленска встречал Наполеона с образами и колоколами", - напоминает Невзоров.

С самой победой все обстоит еще печальнее. Отступали так позорно, что бросили в селе Можайском и на самом Бородинском поле около 10 тысяч своих раненых солдат. Главный хирург наполеоновской армии Доминик Жан Ларей подробно описывает эту ситуацию, равно как Белло де Кергорр и Мерсье, которые, впрочем, приводят цифры даже чуть большие, чем 10 тысяч. Или уж совсем некстати всплывет тот факт, что пока война с Францией шла на территории Российской империи - дезертиров действительно было немного, поскольку бежать было некуда; русский пейзаж и тогда был богат капитан-исправниками, колодками и каторгами. Но как только русская армия перешла границу Франции - примерно четверть ее личного состава (около 40 тысяч человек) дезертировала, рассосавшись по французским провинциям и нанимаясь к фермерам Гиени, Пикардии и Монбельяра грести навоз из-под галльской скотины. А. М. Баранович, автор записок "Русские солдаты во Франции в 1813–1814 годах", оговаривает, что речь идет лишь о рядовых и унтерах, т. е. о рабах системы, для которых вольное батрачество у врага было куда соблазнительней, чем роль крепостного воина-победоносца православной державы.

Чуть смущенный этим фактом Александр I за счет казны намеревался возвратить дезертиров в Россию, всем пообещав прощение, и даже дважды обращался за помощью в этом вопросе к Людовику XVIII, но вернуть удалось лишь около десятка человек.

Но такие вещи не должны становиться известны, ибо они смертельны для казенного патриотизма, наспех сляпанного из "помятых киверов", "стойкостей" и профиля артиста Николая Черкасова, отмечает журналист.

Невзоров рекомендует показывать "иконки госидеологии" редко, кратко и по возможности издали. Потому как если совать их под нос народонаселению, то возникает опасность их пристального изучения. И рано или поздно такая топорная клерикализация общества спровоцирует совсем уже страшный вопрос: а чьей, собственно, религией было православие? Какого такого народа? Дело в том, что понятие "народ" очень сложно коррелируется с понятием "рабы".

"Рабу немыслимо любить ту систему, которая предполагает возможность его продажи, публичной порки, тихого убийства, истязаний подневольным трудом, его безграмотность и жизнь в дикости и грязи. Раб не может быть ни патриотом, ни гражданином. А таких рабов, крепостных, в Российской империи до 1861 года было почти 88% населения. Так что, это ИХ религия?", - пишет Александр Невзоров.