Презумпция национальной виновности

Анди (Александр Синякович) и Сара (Татьяна Егорушкина) любят друг друга, но странной любовью. Фото: Русский театр

Русский театр представил публике спектакль «Обрезание» – мощную метафору отношений эстонцев и русских. Или латышей и русских. Или любых межнациональных конфликтов.

Стоит добавить «видимо», потому что такие вещи всегда в глазах смотрящего. Но, ей-богу, данную конкретную постановку в предложенных условиях воспринять иначе сложно, тем более что и автор пьесы (она же режиссер спектакля) Галина Полищук – из Латвии, где про национализм знают не понаслышке. Отрадно, что наконец-то Русский театр предложил остросоциальную постановку – и, будем надеяться, лиха беда начало.

Он, она и нацвопрос

Если коротко: наше время, США, она и он. Она – американская еврейка, он – немец из Германии. Они любят друг друга. Только она никак не может забыть, что он немец, а значит, по определению имеет прямое отношение к Холокосту. Отчаявшись, он решает доказать ей, что ради любимой готов порвать со своим народом, своей культурой, своей национальностью...

В этой пьесе помимо главных героев есть еще масса второстепенных, представленных огромными фотографиями: «темнокожий», «толстый американец», «еврейка в Аушвице» и так далее. Временами эти персонажи «оживают» – на картон проецируется чье-нибудь говорящее лицо (дядю Аарона оживляет Александр Окунев, отца Анди – Леонид Шевцов, Рахиль – Алина Кармазина), герои вступают с картоном в диалоги, объясняют ему что-то, спорят с ним, но в любом случае бумажные персонажи – лишь статисты. Как и безликие «еврокомиссары» (Татьяна Каур и Вадим Малышкин), изрекающие банальности про положение меньшинств в Европе. Героев драмы – ровно и только два: он и она. Анди и Сара. Немец и еврейка. На их месте могли бы быть русский и эстонка. Почему нет?

Анди долго не может понять, в чем же тут подвох. Сам он не слишком ощущает себя немцем, но родственники Сары все время ему об этом напоминают. «Что делал ваш отец во время войны?» Масла в огонь подливает то, что отец Анди воевал, естественно, на стороне Третьего рейха – во Франции, России, Италии; во Франции «занимался экспортом зерна и вина», в Италии был советником правительства Муссолини, в России... ну, понятно. Да, «война закончилась много лет назад», не имеет смысла поминать старое... но только когда об этом говорит отец Анди, правильные, в общем-то, слова чуть обесцениваются. Неясно, есть ли у солдата рейха моральное право их произносить.

В «Обрезании» много двусмысленностей – и это хорошо: любая мораль в финале воспринималась бы как вымученная. Никто тут не без греха, о безусловном интернационализме одной стороны конфликта речь не идет: немецкие друзья Анди тоже не в восторге от того, что он нашел себе еврейку. Просто Анди не задумывается над своей идентичностью и куда более терпим. Но не оттого ли Анди терпим, что он – немец? В конце концов, разве не немцы причинили евреям столько зла? Разве не немцы стали причиной того, что евреи еще острее ощутили себя евреями? «Хорошо, – говорит Анди, – а что, если я начну говорить про тебя точно так же? Если я буду смотреть на тебя как на еврейку, а не как на человека?» На что Сара, вся в слезах, восклицает: «Как ты можешь?..»

Несмотря на то, что ты немец

По ходу спектакля Анди не раз и не два задается вопросом: «Терпеть только себе подобных – разве это не расизм, шовинизм или религиозный фанатизм?» Любой здравомыслящий человек скажет, что это он, но мы-то живем в странах, власти которых возвели моноэтничность в ранг высшего закона. Казалось бы, перед явью человеческих отношений всякие «национальные вопросы» должны пасовать, ведь они иллюзорны (не зря в «Обрезании» появляется мотив «Матрицы»), – но только вот не пасуют, а наоборот. Культура и пресловутый менталитет становятся препятствием для самой любви. И это – очень страшно.

Во всем, что делает Анди, Сара видит что-то типично немецкое: заметил он шутливо, что у нее дырки на рукавах, – это немецкое чистоплюйство; сделал какой-то вывод – «как это по-немецки: выстраивать схемы, разбивать на категории!..»; возмутился чем-то – «это в тебе говорит нацист!» Даже в любви Сара признается своеобразно: «Я влюбилась в тебя через три дня после знакомства, несмотря на то, что ты немец». Несмотря на!

С другой стороны, кто может упрекнуть человека в том, что он не справился с психотравмой, если она оставила печать на всех его родных и близких? После совместной поездки в Германию и экскурсии в Аушвиц Анди начинает видеть кошмары: он – в нацистской форме, она – в робе с желтой звездой Давида... Сохранить себя – равно предательству, решает он. И делает обрезание. Но в том и ужас ситуации, что если наша жертва воспринимается как нечто само собой разумеющееся, из отношений исчезает равенство. А кому нужны отношения без равенства?..

«Обрезание» – очень физиологичный спектакль: как ни крути, тема обязывает. Александр Синякович и Татьяна Егорушкина играют проникновенно, может быть, оттого, что по сути эта постановка – не об абстрактных немце и еврейке, а о «нас и них» почти в любом историческом контексте. И в местном, эстонском, тоже. Когда тебя как инородца попрекают депортациями и оккупацией, к которым лично ты не имеешь никакого отношения, поневоле задумаешься, что же надо сделать, чтобы эта родина тебя все-таки полюбила. Сменить фамилию? Забыть родной язык? Порвать с родными, принести в жертву свое прошлое, свои мысли? Но как родина примет эту жертву? И не разумнее ли послать подальше все национальные вопросы в мире – чтобы быть приличным человеком? В конце концов, если в тебе видят только твою национальность, это диагноз – и вовсе не твой.