«Харбинские мотыльки» Андрея Иванова

Андрей Иванов написал потрясающий роман о русской эмиграции в Эстонии между мировыми войнами. Фото: Тоомас Татар

Критик Дмитрий Бавильский назвал «Харбинских мотыльков» лучшим русским романом года, а Андрея Иванова – самым перспективным и интересным русским писателем, и это не преувеличение, пишет еженедельник «День за Днем».

Во всяком случае, вышедший в таллиннском издательстве «Авенариус» роман «Харбинские мотыльки» сложно даже сравнить с современным русским мэйнстримом. Андрей Иванов, автор «Путешествия Ханумана на Лолланд», «Копенгаги» и других книг, действие которых происходит то в Дании, то в Эстонии, но всегда в современности, неожиданно написал роман о русских эмигрантах между Октябрем и Гитлером. Главный герой романа Борис Ребров – сирота, изгнанник, неудачник, бедняк, кокаинщик и блудодей, создатель гениального коллажа «Башня», неприкаянный странник, который, как обезумевший мотылек, летит от одного источника света к другому, обжигается, падает, находит в себе силы подняться, опять кружит, бьется о стены, никуда не может приткнуться...

«Это не исторический роман, – говорит Андрей Иванов. – Это такая же книга, как “Аполлон Безобразов”, “Роман с кокаином”, “Дар”, “Улисс”, “Берлин, Александерплац”... Я давно искал способ вернуться к русскому языку, на котором писали в 20-30-е годы прошлого века. Я пытался написать такой роман в девяностые, но сжег его – он был постмодерновый, мертвый, игривый. Я хотел чего-то живого, настоящего. Наконец, я понял, как это можно сделать. А может быть, роман меня нашел сам».

«Что касается прототипов, они, конечно, есть, – продолжает автор. – Был генерал Васильковский, были Виктор фон цур Мюлен и Артур Сирк, были Черниговский-Чернявский, братья Большаковы, Вера Ивановна Крыжановская-Рочестер и многие другие... Но какая разница? Ведь это роман! А роман – это самодостаточная система координат со своим временем, пространством и гравитацией, то есть стилем, на нем все и держится. Я не разделяю общепринятую точку зрения на то, что такое “реальность”. Я убежден, что Родзаевский или, скажем, Троцкий выдуманы куда больше, чем мой Борис Ребров, или Ходжа Насреддин, или мы с вами. Только в случае с Родзаевским и Троцким выдумка запатентована. И что значит “выдуман”? Я не фантазирую, когда пишу. Выдумать можно что угодно... Роман – нечто большее, чем просто выдумка. Было бы ошибкой требовать от романиста исторической достоверности и анализа поступков исторических персонажей. Скорее так: события в романе происходят на фоне и в зависимости от того, что происходило в те годы не только в Эстонии, но и в мире. Я именно на это и хотел указать: то, что происходит в Эстонии и кажется явлением провинциальным, увы, оказывается фантомом иностранного происхождения...»

Тема изгнанничества, звучащая во всяком прежнем тексте Иванова – и не на уровне страны даже, но на уровне мироздания, в котором честный художник не может не ощущать себя изгнанником, – в «Харбинских мотыльках» уже не тема, а фон, непременное условие существования, вездесущий бэкграунд, незаметный в силу своей вездесущности, однако пронизывающий каждую букву романа, как (считали средневековые мудрецы) постоянно звучит привычная нам с рождения и потому не замечаемая нами музыка сфер. Только здесь это музыка сфер наоборот: вселенская дисгармония, выбивающая из жизни, любыми путями ведущая к гибели.

Андрей Иванов описывает эмигрантское сообщество буржуазной Эстонии скрупулезно и мастерски, вплетая информацию в ткань повествования и не скатываясь до лекций о том, какие именно кружки и общества действовали в Ревеле и Юрьеве в такие-то годы. То же самое относится к топонимам: вместо Кадриорга здесь Екатериненталь, вместо Йыхви – Йевве, вместо Копли – район Коппель, вместо Виру – улица Глиняная, есть даже Клеверная река – Хярьяпеа, которую в 1937 году увели под землю. Не менее точны и прочие исторические декорации. На периферии мелькают реальные исторические личности от Муссолини и Пятса до куда менее известных современному читателю: будущий герой французского Сопротивления лингвист Борис Вильде, основоположники русского фашизма Родзаевский и Вонсяцкий, даже японский генерал Садао Араки, поддерживавший связи с Всероссийской фашистской партией.

Где-то далеко, за пределами Эстонии и Прибалтики, вовсю веют ветры истории, творятся великие дела, гремят взрывы – и Ревель тоже качает; макрокосм штормит – микрокосм трясет, и в жизни протагониста Бориса Реброва это волнение отдается глухо, но вполне ощутимо. «Харбинских мотыльков» можно прочесть и как роман о неизбежном гниении оторванного от России эмигрантского сообщества, о том, как люди, живущие лишь прошлым, превращаются в мертвецов, в зомби (или, как в видении несчастного Тимофея, сына писательницы-оккультистки, в стальных мотыльков), как в пустотах внутри их голов и сердец медленно, но верно вызревает фашизм – теория дьявольская, хотя сами эти люди уверяют себя, что с ними Бог, ненавидящий большевиков. И вот уже то тут, то там слышится словечко «жидовский»: нансеновские паспорта – жидовская грамота, жидовский марксизм... Вот люди, казавшиеся адекватными, замыкаются в секты, превращаются в чудовищ – и гибнут тоже чудовищно.

Полную версию статьи читайте в еженедельнике «День за Днем» от 9 августа. Подписаться на газету можно по телефону 666 2503 или при помощи кнопки «Закажи газету» в верхнем правом углу сайта www.dzd.ee.