Пражская осень эстонского батальона

Фото: foto-post.blogspot.com

21 августа 2015 года исполнилось 47 лет со дня ввода в Чехословакию войск пяти стран Варшавского договора

В должности заместителя командира роты 397-го отдельного автомобильного батальона по политической части мне пришлось участвовать в «освободительном» походе в одну из самых преданных Советскому Союзу социалистических стран.

Когда убеждения бессильны

Человек в погонах служит исправно, когда понимает важность своей роли в решении поставленной задачи. Поэтому замполитам всех уровней заранее промывали мозги: читали лекции о внутриполитическом положении ЧССР, в тревожных тонах рассказывали, что верх там берут контрреволюционные силы и требовали, чтобы мы доходчиво довели до сознания военнослужащих основную мысль: социалистические завоевания в Чехословакии под угрозой.

В то время я в эту пропаганду искренне верил. Откуда я мог знать, что о вводе войск генсек ЦК КПСС Леонид Брежнев проинформировал президента США Линдона Джонсона и последний нисколечко не возмутился: наоборот, дал понять, что Ялтинские соглашения о разделе сфер влияния в Европе никто не отменял. Джонсон не только знал, что военная сила будет применена, но наверняка был этому рад: пусть СССР создаст себе в Европе новые проблемы. Да и что возмущаться? У Америки у самой рыльце в пуху: свержение правительства Гуларта в Бразилии; войска в Доминиканской Респуб­лике; война во Вьетнаме... Это уж потом Запад протрубит: агрессия, оккупация.

Начавшиеся после смерти Сталина процессы либерализации закончились в СССР с приходом Брежнева, а в Чехословакии привели к власти Александра Дубчека. Став во главе КПЧ, он сам, «сверху», возглавил перестройку (Горбачев в этом плане не был оригинален). Но при авторитарном режиме опасно отпус­кать поводок, процессы могут стать не­управляемыми, что и случилось. Первый официальный сигнал на Дубчека поступил в июле 1967 года от президента ЧССР Новотного, который жаловался Брежневу, что Дубчек идет на поводу у нездоровых сил. Информацию Брежнев воспринял как обычные внутрипартийные склоки. На первых порах в Москве считали, что Дубчек свой в доску, а диктатура пролетариата для него святыня. Действительно, как можно заподозрить в отступничестве коммуниста и антифашиста, выросшего в СССР?

Советский Союз оказывал на ЧССР различные виды воздействия, и в первую очередь это был политический нажим. В ходе многочисленных встреч Дубчеку пытались разъяснить, к каким последствиям может привести его политика. Не подействовало. Предложили разместить на территории ЧССР советский воинский контингент – категорический отказ. Использовали психологическое давление: войска СССР, ГДР и Польши проводили вблизи границ ЧССР крупномасштабные учения. Рассматривался и вопрос о введении против Чехословакии экономических санкций. Однако санкции эффективны, когда у страны, против которой они применяются, нет в друзьях государств, желающих прийти ей на помощь, или когда нет с этими странами общей границы. У Чехословакии все это было.

Обсуждался и вариант военного вмешательства. Думаю, что к возможному вводу войск в ЧССР начали готовиться еще в январе 1968 года. Военные понимали, что без резервистов не обойтись, поэтому началась переподготовка большой группы офицеров запаса. В Таллинне курсы проходили при 144-й мотострелковой дивизии, в составе одной из групп прошел обучение и я. Имея техническое образование, я состоял в то время в резерве как младший техник-лейтенант железнодорожных войск, после курсов стал лейтенантом.

К маю 1968 года Генштабом была разработана операция «Дунай», которая пре­дусматривала задействовать вооруженные силы стран-членов блока. Но вводить войска в мае было преждевременно, да и политическая ситуация в Европе весной была взрывоопасной: Францию охватила небывалая волна студенческих выступлений. К июню обстановка несколько успокоилась, но начался чемпионат Европы по футболу, к тому же еще оставалась надежда решить проблему мирно.

Влтава – Дунаю

Но увещевания результатов не дали, и Политбюро ЦК КПСС принимает решение в пользу военной операции. 20 августа в 22 часа 15 минут в эфире прозвучит условный сигнал «Влтава 666»: операция «Дунай» началась. На территорию Чехословакии ввели полумиллионную армию из войск СССР, ГДР, Польши, Венг­рии и Болгарии (последняя, не имея с ЧССР общей границы, послала туда дивизию ВДВ).

Министр обороны ЧССР генерал-полковник Друздь дал армии приказ не оказывать сопротивления, и к рассвету вся территория страны оказалась под конт­ролем союзных войск. В 5 часов утра 21 августа советский танк Т-55 занял позицию у моста Влтавы и повернул башню с пушкой в сторону здания ЦК КПЧ, определив целью окно кабинета Дубчека.

В Таллинне информацию о событиях в ЧССР мы получали, в основном, из газеты «Правда» и официальных радиосообщений. Тема была предметом обсуждения в коллективах и, пожалуй, в каждой семье. Мнения людей были разными, в моем кругу резко осуждавших ввод войск было мало, в основном люди были нейтральны или поддерживали принятое решение.

Огромное количество военной техники требовало много горючего, и его было необходимо срочно доставить из СССР. В западных районах страны мобилизовали из резерва автомобильные батальоны: в структурах республиканских минис­терств автомобильного транспорта и шоссейных дорог были автобазы и автоколонны. Автоколонны комплектовались из числа лиц, прошедших воинскую службу и зачисленных в резерв для использования в так называемый особый период (ОП), под которым обычно подразумевалось военное время. Структуры гражданских автоколонн максимально соответствовали структурам армейских автомобильных батальонов. Директор автоколонны в ОП становился командиром батальона, начальники отрядов – командирами рот, секретари, парторги и комсорги оставались на своих должностях и в автобатах. С вводом союзных войск в Чехословакию ОП наступил.

Партизаны: в дым и в хим-дым

В Эстонии было пять автоколонн, Коплиская и Ласнамяэская располагались в Таллинне. По тревоге подняли Ласна­мяэскую. Ранним воскресным утром 25 августа 1968 года в мою квартиру постучал запыхавшийся курсант мореходного училища и вручил мне повестку с пометкой «срочно». Спрашиваю, что случилось, он в ответ: «Тревога! Собирают команду на целину, Казахстану надо помочь урожай собрать». Читаю повестку: она обязывает меня в течение часа явиться в райвоенкомат, иметь с собой паспорт, военный билет, 10 рублей, еду на двое суток, пару чистого белья, носки, два носовых платка, карманный ножик, кружку, ложку, вилку, нитки и иголку.

Прибегаю. Военком сообщает, что я назначен заместителем командира роты в автомобильный батальон, необходимо срочно ехать в гарнизон Клоога и представиться командиру батальона капитану Голикову. «Так что, на целину?» – интересуюсь у военкома. Мы оба хорошо понимаем, для каких целей формируется автобат, но подполковник дает дипломатичный ответ: «Там на месте все расскажут». Прибыл в гарнизон, получаю от комбата указание вместе с командиром роты собрать из солдат-водителей роту, пройти санобработку («хим-дым») и готовиться к маршу.

В Клоога суматоха. На ЗИЛах, «Колхидах», МАЗах, ГАЗах прибывают поднятые по тревоге водители. У многих в кабинах жены или девушки, некоторые выпившие или с похмелья. Одному надо дозаправиться, у другого машина неисправна, третьему плохо. Командир роты громкоголосый, он на войне ротой командовал. Знает большинство водителей лично, поэтому ему ничего не стоит оглушить кого-нибудь крепким словом. «Не батальон, а партизанский отряд» – злится он. С окриками, матом к вечеру роту сколотили, оделись в военную форму, немного отдохнули и выдвинулись из гарнизона. Солдаты обсуждают: «Поедем в сторону Тарту – значит, дальше на Псков и на целину, повернем на Ригу – считай, в Чехословакию. Выехали на Пярнуское шоссе, оттуда прямая дорога на Латвию. Все ясно.

Без остановок доехали до Багратионовска Калининградской области, машины загрузили бочками с горючим, погрузили на железнодорожные платформы и эшелонами, через всю Польшу, доставили к чехословацкой границе. Разгрузились на польской стороне, расположились лагерем и стали готовиться к выполнению «важного правительственного задания». Без дисциплины его не выполнить, поэтому читали солдатам устав, проводили строевые занятия, собирали и разбирали оружие. Через несколько дней «партизанский отряд» стал походить на более или менее приличное воинское формирование, и батальон вооружили: солдат – АК, офицеров – ТТ, выдали противогазы и каски.

За Биляка ответил козел

В Чехословакию двинулись ранним утром. Один бронетранспортер шел впереди, другой замыкал колонну. У комбата своей военной машины нет, он следовал на белой служебной «Волге». На границе рядом стояли советский солдат с автоматом и чех – то ли пограничник, то ли таможенник – без оружия.

С границы нас некоторое время сопровождала чешская машина, в ее кузове был установлен столб, на котором вниз головой, с перерезанным горлом, висел козел. На туше прикреплена дощечка с надписью «Биляк». Что такое «Биляк», мы не знали. Газета «Правда» писала, что войска ввели по просьбе группы чехословацких товарищей. Долгое время гадали, действительно ли было такое обращение, и если да, то кто под ним подписался. Позже стало известно, что обращение было, и одним из подписавшихся был секретарь ЦК КПЧ Биляк.

Без сопровождения мы сами не сориентировались бы: карты старые, еще военного времени, дорожные столбики с указателями сломаны или переставлены. Только одни показывали правильное направление – «На Москву». Кругом свежие плакаты, в памяти остались такие: «Ленин, проснись, Брежнев сошел с ума!», «Мы вас не звали!», «Прага – не для вас!».

Особых происшествий в пути не произошло, если не считать небольшого инцидента. На узкой улочке малоопытный водитель не справился на повороте с управлением, сломал забор и влетел во двор, чем изрядно напугал хозяина дома. Но солдат самостоятельно, лучше опытного дипломата, разрешил возникшую проблему: выкатил чеху бочку с бензином. «По рукам?» – «Спасибо, пан», – согласился чех. Бензин стоил там дорого, чех не ожидал, что ему так щедро возместят незначительный ущерб: судя по выражению его лица, он был готов на повторный испуг.

Пункт временной дислокации нам определили на лесной поляне под городом Чаславом. Разбили палатки, развернули походные кухню и баню. По периметру на всякий случай вырыли окопы, выставили караул. Часть машин задействовали на вывозе из Праги чешского оружия.

Замполит я был никудышный, я же технарь, хозяйственник. Сверху предлагают организовать в ротах выпуск «боевых листков», но заставить уставших водителей заняться никчемным делом невозможно. Зато интересует другое. В 1968 году был ажиотаж вокруг переведенной на русский язык книги врача-сексолога Рудольфа Нойберта «Новая книга о супружестве», в которой развратный немец откровенно пишет, как грешным делом лучше заниматься. Каюсь, ажиотаж охватил и меня, с большими трудностями я эту книгу раздобыл и перед отъездом из дома бросил в «тревожный» чемоданчик. Книга пригодилась, ее с упоением читала вся рота, даже капитан-особист попросил «только на вечер».

Форель как поклонница Ленина

«Освободительный» поход, слава богу, обошелся без больших потерь. Разные источники называют разные цифры погибших и раненых. В этом не надо искать злого умысла: авторы публикаций рассматривают различные по сроку пери­оды. В основном, цифры сводятся примерно к ста погибшим. Думаю, это верно. Непосредственно боевых потерь было мало: от обстрелов, диверсий и других враждебных действий погибло только 12 военнослужащих. Гибель остальных произошла в результате неосторожного обращения с оружием, боевой техникой, транспортных и летных происшествий. Были случаи гибели от безалаберности и пьянства.

В моей роте погиб белорусский парень, сержант. Группу машин с грузом направили в Германию, старшим назначили комвзвода младшего лейтенанта Б. Командир роты Губенко проводил инструктаж: «Ни в пути, ни на отдыхе не пить, в самоволку не ходить». К взводному обратился особо строго: «Держи дисциплину, не дай бог, что случится». Но комвзвода и сам в Дрездене выпил, и солдатам позволил. В результате двое водителей на спор прыгнули с моста в Эльбу, а это высота 21 метр. Один отделался испугом: полицейский выловил его в нескольких сотнях метров от моста, отлупил дубинкой и доставил в советскую военную комендатуру. А сержант не вынырнул, его труп унесло вниз по Эльбе и через неделю прибило к берегу на территории ФРГ.

Несколько сот человек было ранено и травмировано. Среди них – мой родственник Александр Карлович Пооль. Он служил в Группе советских войск в Германии. Танковые войска первыми вошли в ЧССР, дорогу колонне преградили люди, и она остановилась. Сзади шли немцы, которые объехали советские танки и расчистили им дорогу. Александр, командир танка, ехал стоя в открытом люке и получил в живот пулю от чешского снайпера. Ранение, к счастью, оказалось не смертельным, но жизнь ему сократило.

В Чехословакии нам строго-настрого запрещалось наносить вред окружающей среде: не то что дерево спилить, ветку нельзя было сломать. Но чешские сливы мы ели без спроса. Они там росли повсюду, и было невозможно проехать мимо. А еще некоторые солдаты в чистой горной речке при помощи подручных средств тайком ловили рыбу. Один заядлый рыбак умудрился использовать в качестве блесны комсомольский значок: желтый лик Ленина на красной эмали манил к себе чешскую форель.

Наступил октябрь, стало холодать. Всем до чертиков надоело, дисциплина падает. Солдаты и некоторые офицеры стали продавать горючее, выпивать. В следующий раз, когда готовили группу водителей для командировки в Дрезден, старшими назначили двух заместителей командира роты, одним из которых был я. Отряд состоял из десяти больших машин с прицепами. В незнакомой местности, в условиях, когда чехи развернули или вовсе убрали дорожные указатели, ориентироваться было трудно. В одном городе мы долго крутились, перекрыли движение, чехи злились, били по окнам машин. В итоге ко мне в кабину сел мальчик лет 13 и вывел отряд из города. Вначале мы опасались, что это чешский Сусанин, но обошлось.

В Дрездене разгрузились, автоматы оставили в советской воинской части и пошли в Дрезденскую галерею. После экскурсии на выходе нас ожидал советский военный комендант. Я представился и доложил, что группа солдат, командированных из Чехословакии в Дрезден, организованно посетила картинную галерею. Комендант посмотрел мне на правый бок, где в кобуре был «ТТ», и спросил: «Это вы при оружии ходили в галерею?» – «Так точно, товарищ подполковник». – «На гауптвахту». Но когда он узнал, что мы все из запаса и что я не кад­ровый военный, смилостивился и даже пригласил меня на чай.

Едем обратно, видим впереди радостную разноцветную толпу, люди размахивают платками. В первый раз встречаем приветливых чехов! Остановились. Подходят смуглые женщины: «Пан офицер, погадаем?». Отвечаю, что у пана денег нет. «А что у тебя есть?» – решительно напирают смуглянки. – «Сухой паек». Цыганка забирает консервы, берет мою руку: «Пан офицер долго жить будет, детей в семье будет много, большим начальником будешь, богатым станешь». И в чем-то она оказалась права: позади золотая свадьба, 75-летний юбилей, у нас двое детей, внук, три внучки, уже правнучка родилась – чем не богатство?

Едем дальше – и опять сюрприз. Стоит с десяток военных машин, окна кабин побиты. Польский капитан просит нас остановиться, сам матерится: «Матка боска, курва мать! Чехи стекла побили, позор польской армии». Капитану стыдно за случившееся, он объясняет, что инцидент произошел, когда его не было на месте. Но я понимаю, что не для того он нас остановил, чтобы выплакать позор польской армии. У него бензин кончился, просит: «Славяне, отлейте немного». Мы не славяне, мы угрофинны, но бензина отлили.

Предсказание для Латвии

Ввод войск чехи и словаки переживали болезненно. Не встречал ни одного человека, который поддерживал бы вторжение. Местные жители говорили: зачем пришли, сами разберемся. Многие офицеры чехословацкой армии были выпускниками советских военных училищ и академий, имели советские воинские награды. При разоружении армии они плакали, срывали с себя и кидали на пол советские академические значки, медали. Некоторые офицеры не вынесли позора, застрелились. В Чехословакии резко возросли антисоветские и антирусские настроения.

С помощью танков обстановка стала понемногу стабилизироваться, партийный аппарат изрядно почистили, из армии уволили недовольных, войскам вернули изъятое оружие, на важные посты усадили послушных руководителей. А наш батальон отправился назад своим ходом: 31 октября мы пересекли польскую границу и – домой. Наконец колонна остановилась у границы Латвии. Впереди огромный щит на столбе: «Латвийская ССР». Стоим долго, ждем, когда подтянется растянувшийся на километры хвост. Водители вышли, стоят у машин, как суслики у нор. Слышу, как моего водителя Антса молодой русский парень спрашивает: «Спроси лейтенанта, чё стоим?»

Антс, человек малоразговорчивый, но с юмором, глухо произнося букву «д», ему в ответ: «Ты турак?» И показывает на щит – «Латвийская ССР». – «Ну, и чё?» – «А то, что латыши границу закрыли. Видишь, белой „Волги” нет, комбат на переговоры уехал». – «А если действительно не пустят, чё делать будем?» – продолжает интересоваться парень. – «Чё делать, чё делать… Развернемся и въедем в Эстонию через Псковскую область».

Парень пошел назад и стал сообщать другим услышанную новость: «Латыши через свою территорию не пускают!». Могли ли мы тогда представить, что еще при нашей жизни не будет ни Латвийской ССР, ни СССР, ни самой социалистической системы, что новые государства действительно закроют границы, и наша тогдашняя «братская помощь» будет называться оккупацией…

Ноябрьские праздники я отмечал дома. Автомобильный батальон снова стал автоколонной, комбат Голиков – ее директором. Комвзвода Б., допустившего в Дрездене пьянство, Голиков грозился разжаловать. Ходатайствовал ли он об этом перед округом, я не знаю.