Множественные «я» Максима Суханова

Максим Суханов в театре (роль Фернана в спектакле «Ветер шумит в тополях») и в жизни. Фото: архив «Золотой Маски в Эстонии»

Чулпан Хаматова сказала про него: «При такой фактуре – фактуре убийцы – совсем другое содержание». Однако актеру Максиму Суханову «фактура убийцы» ничуть не мешает. Содержание в его случае явно важнее.

«Я вообще не думаю о своей фактуре, особенно когда репетирую или работаю на съемочной площадке, – говорит актер Театра им. Вахтангова, приехавший в Таллинн на фестиваль «Золотая Маска в Эстонии» вместе со спектаклем «Ветер шумит в тополях». – Тут скорее надо спрашивать людей, которые моей фактурой пользовались. Может, я и не сыграл какие-то роли из-за фактуры, но мне никогда об этом не говорили...»

Частное актера плюс частное зрителя

– Художественный руководитель Театра Вахтангова Римас Туминас, когда берешь у него интервью, кажется практически Буддой. Каково актеру работать с таким режиссером?

– Надо начать с того, что Римас – один из немногих талантливых режиссеров, а талантливый режиссер – это, как правило, хорошо. Могут быть и сложности, но к талантливому всегда хочется приобщаться. Загадочность талантливых режиссеров притягивает, стремишься быть причастным к тому, что они сочиняют. На мой взгляд, для нашего театра Римас Туминас – огромный подарок. Он будет развивать театр, тот не будет стоять на месте. Любые трудности тут работают на результат, а не против него.

– Говорят, Туминас как-то раз при актерах обматерил систему Станиславского, а еще он считает, что особенность русской театральной школы – это исключительное самомнение, индивидуализм, и что надо «обламывать шипы у этой розы». Вы согласны?

– Такие вещи нельзя обобщать, мне кажется. Где-то надо обламывать шипы. У кого-то дикое самомнение. У людей, которые давно чем-то занимаются, есть склонность к тому, чтобы любую систему, не обязательно Станиславского, принимать близко к сердцу и чувствовать, будто никто лучше их ее не понимает... Все зависит от развития человека, от его эстетики. Я не слышал, как Туминас обматерил систему Станиславского, но думаю, что в контексте это наверняка было справедливо – в тот момент он явно ощутил тупик в работе с актерами, и не факт, что этот тупик возник из-за него, а не из-за актеров, не хотевших соглашаться с какими-то предложениями режиссера.

– Вы не раз говорили, что для вас важно говорить с режиссером на одном языке, важно взаимодействие. Но ведь режиссер и актер – они не на равных изначально. Нет ли здесь врожденного конфликта?

– Это, знаете, из разряда летучих фраз: мол, актер – профессия, зависимая настолько, что предполагает либо конфликт, либо полное подчинение режиссеру... Нет, все и проще, и сложнее. Чем прекрасна зависимость актера? Тем, что режиссер – это точка отсчета для драматического спектакля или для фильма. Он показывает свой мир и приглашает туда актеров, которые, по мнению режиссера, лучше всего отразят его комплексы, страхи, фантазии. Дальше все зависит от актера. Будет он творить вместе с режиссером или нет? Станет самостоятельной личностью в этом мире или нет? Когда актер начинает творить без режиссера, это, на мой взгляд, самодеятельность. Режиссер иерархически выше актера, потому что он начинает акт творения и затягивает в него актеров. Конфликт неминуем только тогда, когда люди не понимают друг друга, когда у них совсем разные эстетические принципы, какое-то химическое несовпадение. А те, кто хочет работать вместе, стараются понять и почувствовать друг друга.

– Кредо Римаса Туминаса, а значит, и кредо Театра им. Вахтангова – «охранять святую святых театра от посягательств», очевидно, профанов...

– Это было бы идеально – все мы стремимся к перфекционизму. Театр – действительно территория сакральная, и чем серьезнее и ответственнее человек к нему относится, чем непоколебимее вера актера, тем больше прав он имеет говорить о своем частном – и присоединять к этому частному частное зрителя. А зритель должен желать этого, чтобы говорить с самим собой. Именно о частном, а не об общественном!

Полезная аритмия микробизнеса

– Вы не только актер, вы еще и ресторатор. Впечатление такое, что каждый второй актер, музыкант и писатель идет в рестораторы. Как вас занесло на эти галеры?

– Я сейчас совсем не занимаюсь бизнесом... Вообще же – я всегда занимался самыми разными вещами. Учась в школе, я разводил рыбок и продавал их на рынке. Когда было не достать импортной одежды, я шил джинсы и продавал их. Если у человека есть силы, он может себя пробовать в чем угодно, главное – не дойти до уровня собственной некомпетентности. Некоторые занятия требуют полного поглощения – вряд ли я бы мог заниматься нефтяным бизнесом и оставаться актером, – а есть микробизнес, аритмия которого может быть даже полезна для того, чем я занимаюсь в театре и в кино.

– Вы – тот редкий актер-интеллектуал, который часто поминает в интервью философов вроде Мамардашвили, Лакана, Хайдеггера. Насколько легко в современном мире быть сложным человеком?

– Всем нам то легко, то совсем не легко. В жизни есть самые разные периоды: то жажда деятельности, то полная апатия. Важно уметь абстрагироваться от эмоций и находить язык, на котором можно разговаривать с различными жизненными обстоятельствами. Сказать, что это дико трудно, я не могу. Всегда интереснее, когда сложнее.

– Вам часто приходится прятать свою сложность и играть на публику? Вот вы в компании людей, которые Лакана не читали, а увлекаются, допустим, рыбалкой...

– Мы всегда пытаемся налаживать контакты, опираясь на свои множественные «я». Я никогда не поверю, что у человека есть единственное «я». Другое дело, что у кого-то их десять, у кого-то три, у кого-то сто. Но они все искренние. В зависимости от того, с кем ты встречаешься, ты ищешь то, что интересно именно этому человеку. Хотя вот ловить рыбу и ходить на охоту я никогда не любил... (Смеется.) Но можно и об этом поговорить.

– Вы говорите про множественные «я». Это всё вы или?..

– Это всё я, да. Неправильно выстраивать внутри этих множественных «я» искусственную иерархию – она всегда зависит от веры, которой ты служишь. Служишь не потому, что ты сознательно выбрал эту веру, не потому, что авторитетное большинство выбрало эту веру за тебя, а потому, что это твой стержень. Это как один человек выбирает другого, зная, что это именно его человек, что их энергии не могут друг без друга существовать. То же с верой. Любой из нас должен понимать, во что он верит.

– А какой вере служите вы?

– Я настолько верую в драматическое искусство, что никакой другой веры рядом быть не должно. Я верю в театральную иллюзию, которая развивает людей и стремится сделать этот мир лучше и правильнее.

Не чувствовать себя мертвым

– В недавнем интервью вы сказали: «Чтобы добиться своего, сейчас необязательно настаивать на том, что хочешь. Достаточно не делать того, чего не хочешь». Обычно считается, что все наоборот и под лежачий камень вода не течет...

– Есть действие, направленное вовне, а есть действие интровертное, и это тоже действие. Речь ведь не о том, чтобы просто сидеть на берегу...

– ...И ждать, пока мимо проплывет труп врага?

– Да. Хотя и это занятие достаточно тяжелое. Всем представляется река и сидящий человек, занимающийся непонятно чем, но это не так просто же. Когда человек сидит и ждет, он проделывает огромную внутреннюю работу по притягиванию того, что ему на данный момент необходимо как кислород и как жизнь. Это тоже усилие, и оно взаимодействует с миром. Да, я далеко не материалист...

– Вас не зря называют «ценителем абсурда и метафор», и спектакль «Ветер шумит в тополях», сыгранный в Таллинне, вы цените в том числе за абсурд. Чем абсурдизм вам так мил?

– Талантливая абсурдистская пьеса содержит очень много важных составляющих – и психологических, и развивающих фантазию, и связанных с нашим детством, с нашими комплексами. Такие пьесы повествуют о внутреннем мире, которого мы часто страшимся и с которым не умеем разговаривать. Абсурдистская драматургия как никакая другая позволяет изучать полярные вещи и соединять их, получая на выходе очень интересные энергетические вибрации. И еще абсурдистские пьесы притягивают будущее. В них есть нечто пророческое.

– В театре вы играете сейчас в двух постановках – «Ветер шумит в тополях» и «Сирано». Означает ли это, что вы переключаетесь на кино?

– Еще недавно спектаклей было четыре, но в прошлом году два из них сняли. Они прожили достаточно долго, надо сказать. Еще есть спектакль «Предательство» по Гарольду Пинтеру, моя продюсерская работа, которую я перенес из театра Станиславского. Римас, посмотрев этот спектакль, предложил мне его играть на сцене Театра Вахтангова в репертуаре, на что я, естественно, согласился. Что касается кино, я там играю столько же, сколько играл, – одну роль в год, иногда чаще.

– Вы дважды Сталин кинематографа – в «Детях Арбата» и в «Утомленных солнцем-2». Насколько вы ощущали себя Сталиным, когда играли эту роль?

– Я всегда ощущаю себя персонажем, которого играю, и исхожу при этом из собственной фантазии. Не могу сказать, что я наигрался этим персонажем в том объеме, в котором мне предложено было играть Сталина в этих проектах. Я бы с удовольствием сыграл Сталина в фильме о нем, если бы там нужно было показать Сталина, неизвестного публике. Неизвестного в плане перипетий существования, конечно.

– Ваш последний кинопроект – «Борис Годунов». Чем эта роль, этот сюжет, этот фильм вам интересны?

– Этот фильм предложил делать режиссер Владимир Мирзоев, а с ним работать всегда интересно. Сюжет перенесен в наше время, нет ни исторических костюмов, ни особых декораций, и пушкинский текст не сопротивляется такому переносу. В целом – я не очень люблю анализировать свои роли... Когда ты берешься за гениальное произведение с режиссером, которому полностью доверяешь, этих двух причин достаточно для того, чтобы... не чувствовать себя мертвым.

***

Справка «ДД»:

Максим Александрович Суханов родился 10 ноября 1963 года в Москве. В 1985 году окончил Театральное училище имени Щукина, с того же года – актер театра имени Евгения Вахтангова. Сотрудничает с «Ленкомом», Театром имени Станиславского, Театром имени Маяковского.

Лауреат Государственной премии (за спектакль «Хлестаков»), премий «Ника» (за фильмы «Страна глухих» и «Человек, который знал все»), «Золотой овен» (за фильм «Женщин обижать не рекомендуется»), «Золотая Маска» (за спектакль «Сирано де Бержерак»), «Чайка» (за лучший актерский дуэт, с Александром Сириным).

Сыграл более чем в двадцати фильмах, в их числе – «Страна глухих», «Театральный роман», «Богиня: как я полюбила», «Дети Арбата», «Обитаемый остров», «Утомленные солнцем-2», «Борис Годунов», «Святитель Алексий».