Марина Влади: Володя живет во мне – всегда

Марина Влади: «У меня, видимо, есть внутри какая-то сила. И физически я сильная тоже. Я была как мужик, таскала Володю на плечах...» Фото: Станислав Мошков

Накануне приезда в Эстонию ей сказали, что публика у нас холодная. «Но это неправда! – говорит актриса, сыгравшая моноспектакль „Владимир, или Прерванный полет“ в Центре русской культуры. – Она у вас замечательная!..»

Пришедших на спектакль зрителей ждало непривычное зрелище. Во-первых, «Владимир...» играется на французском языке, единственное исключение – песни Высоцкого, которые его вдова исполняет по-русски. Во-вторых, это все-таки не спектакль в общепринятом смысле слова. Каждый раз Марина Влади заново проживает на сцене огромную, может быть, самую важную часть своей жизни. «Но это и не исповедь, – возражает она. – Это концерт. Монолог актрисы, которая поет и рассказывает о своей жизни. Такие концерты делают во Франции, делали их и в Советском Союзе... Просто рассказываю я при этом нашу историю». Но ведь плачет на сцене не актриса – плачет живой человек, с которым все это произошло на самом деле? «Конечно. Но я умею плакать и как актриса, между прочим. Когда я играла Любовь Андреевну в “Вишневом саде”, в последнем акте просто ревела под стук топора...»

Играть Гамлета после Высоцкого?

– Почему вы согласились сыграть этот спектакль?

– А зачем я согласилась написать книгу «Владимир, или Прерванный полет»? Я должна была рассказать о том, как мы жили. И почему Володя умер в сорок два года – все-таки люди редко умирают такими молодыми, да еще в такой форме, он же был гимнаст... Я решилась написать книгу – и это был успех, только во Франции ее продали тиражом сто тысяч экземпляров, что для моей страны – очень много. Бестселлер! Книгу перевели на 17 языков. Значит, в этой истории есть что-то такое, что трогает людей. Тут и трагедия, и история СССР, смешанная с нашей личной историей... И когда Питер Брук попросил меня сделать спектакль о Высоцком, я взяла текст из книги – и добавила Володиных песен и стихов... Правильно «стихов», да? Ох, падежи. Мой русский исчезает, я ведь ни с кем не разговариваю. В моей семье тех, кто говорили по-русски, уже не осталось. Только что умер мой последний брат. Раз в месяц мы созваниваемся с Юлей Абдуловой, моей переводчицей, но... Язык исчезает! Хотя я много читаю, перечитываю Чехова...

– Как спектакль принимали во Франции? Он ведь двуязычный...

– Я дублирую русский текст французским, а песни пою под французские субтитры. Я два сезона играла спектакль в театре «Буфф дю Нор»: сначала 15 раз, как это принято, моноспектакли всегда играются 15 раз, и через год – еще 15 раз. Меня снова позвали в «Буфф дю Нор» – такого просто не бывает... Это замечательный театр Питера Брука, он расположен в сгоревшем здании, от которого осталась одна стенка. Люди сидят на полу, сцены нет, актеры играют в метре от публики, позади тебя – пустота. Я там играла в «Гамлете». Гертруду. Не Гамлета...

– Сара Бернар играла Гамлета...

– Это было до Володи. Я бы не посмела после Высоцкого играть Гамлета. После него играть эту роль невозможно – так, как он играл, не играл никто, это признают и англичане, которые видели Володю в этой роли в Париже. Они говорили мне, что это уникальный Гамлет. А Гертруду я играть обожала! Для женщины это чудесная роль: матери, любовницы...

– В 2003 году во Франции вышла книга баллад Высоцкого с вашим предисловием. Какое место он занимает в современной французской культуре?

– Маленькое. Не скажу, что его считают гениальным поэтом, но у него есть множество поклонников. Его песни часто звучат на радио. Высоцкого любят многие наши певцы...

– Но они вряд ли понимают, о чем он поет.

– Теперь понимают, в книге есть французские переводы его стихов. Это и тем, кто учит русский, очень полезно. Стихи Володи непереводимы как стихи, поэтому их перевели дословно. Я попросила не рифмовать переводы.

Мы не существуем для кино

– А советские реалии французам понятны? Это ведь проблема не столько языков, сколько двух совсем разных эпох...

– Это французам вообще недоступно – когда Высоцкий поет о коммуналках, о туалетах на пятьдесят человек. Но юмор, и трагика, и лирика – воспринимаются очень хорошо.

– Песни Высоцкого о Париже оставляют впечатление, что во Франции он ощущал себя чужаком...

– По сравнению с СССР – конечно. Вы же представляете, кем был Высоцкий в Советском Союзе? Он был бог! Мы однажды улетали в Одессу и опаздывали на самолет, так он позвонил в аэропорт – и самолет остановили на взлетной полосе! Мы по ней прошли и поднялись на борт по лестнице для пилотов. Я купила Володе большой мерседес, такой же, как у Брежнева, и первые дни милиционеры ему отдавали честь – думали, что едет Брежнев. А потом узнали, что это Высоцкий. И продолжали отдавать честь... Он умер в том числе от этого. У него была растерзана душа, он не мог понять, за что его так любят – и почему так ненавидят. Он был патриотом. Володя говорил, что он не диссидент, а поэт. Он мог уехать на Запад и там остаться, но не хотел. «Не надейтесь, я не уеду...» Многие желали, чтобы он эмигрировал, чтобы его выгнали, как Солженицына или Шемякина.

– И Аксёнова...

– Ну, Вася... Хотя Васю не выгоняли, он сам уехал, как и Бродский. Это все наши друзья, близкие друзья. Их тоже уже нет. Я в ужасе – все умирают. Беллочка Ахмадулина умерла полтора года назад...

– Вы не хотите написать книгу об этих людях?

– Это колоссальная работа. Я сейчас пишу одну книгу, но... Сочинительство берет много времени, а у меня большие театральные проекты. В феврале я буду играть в постановке «Всадника одинокого» Жака Одиберти, там у меня три роли – императрица, старуха и мать. Чудо, а не пьеса. В основном я сейчас работаю в театре. Три месяца назад была на гастролях со спектаклем «Дамы четверга». Это очень интересная постановка для пожилых актрис, там для них три замечательные роли, а это редко бывает. В театре еще есть хоть что-то, а в кино для женщин в возрасте вообще ничего нет. Мы не существуем для кино...

– Тем не менее два года назад вы после перерыва снялись в фильме Амора Хаккара «Несколько дней отсрочки». Чем вас привлек этот фильм?

– Это история двух иранских гомосексуалистов, которые бегут из страны, чтобы избежать казни, и попадают во Франции к старой женщине, которая дает одному из них работу. Когда в ее доме появляется мужик, она расцветает. Это очень красивая роль... В финале героев высылают из Франции, и в Иране их вешают. Для меня важен мессидж фильма...

Володя был бы в отчаянии

– Тут сказалась ваша гражданская позиция?

– Именно. И политическая. В свое время я даже состояла во французской компартии – две недели. Больше не выдержала. Два раза была на заседаниях партийной ячейки и поняла, что не могу. Они все были такие сталинисты! Это было в июне 1968 года, целая группа деятелей кино вступила в компартию, чтобы как-то изменить положение. Только мы ничего не смогли сделать. Партия потом скончалась сама по себе, а в итоге повезло Высоцкому – если бы я не состояла в компартии, меня не пускали бы в СССР так часто. Я же семьдесят раз прилетала его спасать. Семьдесят раз! Я писала в книге, что если бы он каждый раз дарил мне бусину, у меня были бы бусы по пояс... Знаете, мой дед – я рассказывала о нем Володе, мы много смеялись, – мой дед в Москве ездил кутить в «Яр», гулял две недели – цыгане, бабы и так далее, – и когда он возвращался домой, лакей его мыл, дед надевал белую рубашку и преподносил бабушке бриллиант. Так это делалось в то время. Я рассказала Володьке, он сказал: «Я не могу тебе дарить бриллианты», – но все-таки делал мне подарки. Чудесная история была с соболями, я описала ее в книге.

– Как моноспектакль приняли в России?

– Чудесно! Букеты, подарки... Надарили столько всего, что больше я подарков не принимаю, у меня уже полный чемодан книг, фотографий, чего угодно.

– Бронзовых Высоцкого и Влади в Екатеринбурге вы видели?

– Конечно. Мне было смешно видеть себя в бронзе... Я говорю: я еще не умерла, ребята!.. А скульптор, очень хороший человек, кстати, сказал: это не памятник, это скульптура. И он прав, конечно. Это реализм, не современное искусство, но все равно красиво. И мне нравится то, что фигуры там нормального размера. Я ненавидела памятник, который родители поставили Володе на могилу – он там шибздик, карлик, еще и лошади эти, и гитары... ужас какой-то, страшно смотреть. А тут – очень мило все. Люди кладут к этим скульптурам цветы, я сама положила громадный букет, который мне подарили. Они стоят у 54-этажного небоскреба, это самое высокое здание в России за пределами Москвы, называется «Высоцкий». Володя был бы в отчаянии... (Смеется.)

– Вы негативно отнеслись к фильму «Спасибо, что живой», отрывки которого видели в Интернете. Целиком смотреть будете?

– Нет. Зачем? Это гадость. Я так среагировала, потому что сын Высоцкого сделал из силикона копию посмертной маски, которую я сама снимала. Если бы я была верующая, я бы сказала, что это грех. И кого они показали в фильме? Какого-то бедного наркомана, которому девчонка привозит наркоту... Еще и врут к тому же: Володя был у меня дома за месяц до смерти. Да, у него были бабенки, но это неважно, об этом все знают, я сама об этом писала в книге... Володя был кто угодно, но только не жалкий человек! Он всю жизнь работал, играл самые тяжелые в истории театра роли в «Гамлете», «Галилее», Свидригайлова в «Преступлении и наказании». Утром он снимался в кино, вечером выходил на сцену, днем репетировал, а ночью писал стихи. И что из этого они показали? Ничего. А люди, которые Высоцкого не знают, решат, что он такой и был. Вот что ужасно.

Один и тот же сон

– Вы, кроме прочего, писатель, автор десяти книг...

– Я поняла после «Владимира...», что умею писать. Стала сочинять трагикомические рассказы, как у Чехова. Написала роман про кино, про старую актрису и ее сумасшедшего поклонника, – книга пошла замечательно. Тогда я решила написать книгу про афганскую войну. Мне друг рассказал историю, которую я не могла не описать. Это антивоенная книга. Войны ужасны – афганская, чеченская, наша алжирская... Они калечат и тела, и души людей...

– Вы до сих пор по взглядам левая, «гош», да?

– Конечно. Я ультра-гош! Я больше гош, чем коммунисты. Коммунизм – чудесная идея, хоть и утопия. Я утопистка. И я люблю людей. Думаю, люди могли бы жить по-другому, если бы их по-другому воспитывали. Всегдашняя история...

– Вы довольны тем, как сложилась судьба ваших детей?

– Володька, мой младший сын, много ездил по миру. Десять лет жил на Таити, выращивал жемчуг, подарил мне вот это ожерелье (показывает). Я бы его не носила, если бы это было не его изделие... Потом Володька разводил скот в Парагвае – тоже десять лет. Потом держал ресторан в Кейптауне. Каждый раз разводился, женился. Сейчас вернулся на Таити к прежней любви. Охотится на громадных рыб... Старшие сыновья живут на юге Франции. Пьер играет на гитаре, балалайке, на всех инструментах, он музыкант и актер. А старший сын, Игорь, 16 лет назад попал в аварию. Он был прекрасным художником, теперь не рисует, говорит: «Мой шедевр – это моя жизнь!» Понятно – после стольких операций... Ему чуть было не ампутировали ногу. Он был красивый мужик и попал к женщине-хирургу, она сказала: «Я не могу отрезать ногу такому красавцу!» – и штопала его семь часов, теперь он ходит. А после аварии он был в коме пять недель, и мне сказали, что он никогда не будет говорить. Я с ним возилась – и он заговорил. Но у него полностью поменялся характер, он был щедрым, а стал как пенсионер – считает денежки...

– Вы герой – все время спасаете близких...

– А меня спасает работа. Когда в 2003 году умер мой муж Леон Шварценберг, я три года просто валялась на полу. Выпала из жизни. А потом стала писать книгу и ожила. У меня, видимо, есть внутри какая-то сила... И физически я сильная тоже. Я была как мужик, таскала Володю на плечах. Сейчас я уже не такая, все-таки возраст. Хотя – занимаюсь спортом...

– Когда вы в спектакле поете песни, которые Высоцкий написал из любви к вам, вы проживаете две жизни сразу – и свою, и его. Чувствуете ли вы, что он рядом?

– Он живет во мне – всегда. Я не только играю спектакли о нем и пою его песни, я думаю о нем каждый день. Выходя на сцену, я думаю о родителях – и о нем тоже. Театр – это наша с ним общая страсть. Конечно, можно сказать, что когда я пою его песни о себе, я показываю, как он меня любил. Нет! Я их пою, потому что это чудесные песни о любви.

– Вы видите его во сне?

– Много реже, чем раньше, но – да, бывает. И почти всегда это один и тот же сон. Будто он жив, постарел, как и я, мы встречаемся на улице, я говорю ему: почему мне сказали, что ты умер? Он женат, у него дети, он показывает мне свой дом, мы с ним друзья, он нежно меня целует... Я просыпаюсь в ужасе...

***

Справка «ДД»:

Легенда французского кинематографа Марина Влади (Екатерина-Марина Владимировна Полякова-Байдарова) родилась в 1938 году в Париже в семье русских эмигрантов.

Сыграла множество ролей в театре и кино, записала несколько музыкальных альбомов, выпустила десять книг.

Была замужем за актером и режиссером Робером Оссейном (1955-1959), летчиком Жаном-Клодом Бруйе (1963-1966), актером и певцом Владимиром Высоцким (1970-1980), онкологом Леоном Шварценбергом (1981-2003).