Режиссер из Санкт-Петербурга Лев Эренбург приезжал в Таллинн с мастер-классом для эстонских актеров.
Мастер Лев
Через мастер-класс режиссера Льва Эренбурга, длившийся в течение недели, прошла пара десятков эстонских актеров. И служащие в театре, и т.н. свободные художники, и молодые, и опытные актеры — большинство продержалось до конца курса.
Под конец мастер-класса Эренбург был почти уверен, что в Эстонии он поставит спектакль «Лев зимой» Джеймса Голдмена. В его планах приехать в Эстонию в апреле и после второго мастер-класса решить, кто точно будет играть в спектакле.
Как можно сыграть любовь?
Мне кажется, что сыграть любовь нельзя. Сыграть можно какие-то конкретные вещи. Например: я хочу затащить ее в постель. Чему мешает это, это и это.
Ну, для того чтобы залезть в постель к женщине, не обязательно любить.
Я про это и говорю. Любовь — это категория, любовь — это Христос, любовь — это жертва. В чистом виде Христос — это любовь, любовь, когда отдают жизнь за других людей.
В чистом виде любви в жизни не встретишь, поскольку в любви у всех нас так или иначе есть какой-то реальный, конкретный эгоистический интерес. Говоря о том, как играть любовь, мы имеем в виду что-то совсем другое. Любовь — это понимание, и в чистом виде ее в жизни нет.
Есть у вас свои режиссерские методы?
Разумеется. Все пьесы, которые я ставил, начинались с этюдов. Думаю, что грамоте обучен каждый актер. Я не устраиваю тесты на чтение. Этот метод — метод моих учителей (Лев Эренбург учился у Георгия Товстоногова. — Ред.). Методологически все то, что я умею, восходит к Станиславскому. Конечно, есть и немного лично моего.
Когда я работаю с эстонскими актерами, то в какой-то мере мой сформировавшийся стиль трансформируется. Но это рождается не сознательно, скорее подсознательно. Я смотрю в глаза конкретных людей, исхожу из своих представлений о них... Все это очень трудно выразить словами.
Как рождается физическая партитура роли, о которой вы говорили на своем мастер-классе?
Иногда актеры сами предлагают что-то, иногда даже что-то такое, что, разглядев это, я понимаю — это надо. Это сотрудничество, в ходе которого они пытаются сделать что-то через свое тело, а я, наблюдая за ними, пытаюсь осмыслить это.
Какими вам видятся эстонские актеры?
Они очень вдумчивые, а внутри — подчеркиваю: внутри — намного темпераментнее. Они очень сосредоточены, очень дисциплинированы, как кажется. Может, даже осторожные. Разумеется, все это намного сложнее, чем я сейчас говорю.
Как получилось, что вас пригласили провести мастер-класс?
Mярт Меос, продюсер театра R.A.A.A.M., пригласил и организовал. Я почувствовал его бескорыстный интерес. Теперь мастер-класс окончен, и я могу сказать, что это начало более длительного процесса, в завершение которого будет поставлен спектакль в Эстонии и с эстонскими актерами.
Когда я собирался сюда, мне казалось, что для Эстонии больше всего подойдет именно «Лев зимой». Теперь, когда я уже знаю ваших актеров, думаю, что я не ошибся. Я уже вижу некоторых актеров, кто мог бы играть в этой постановке, некоторых — еще нет. Все, как говорится, еще в процессе.
У вас в Петербурге свой театр?
Да, Небольшой драматический театр.
Какая у вас там должность?
Художественный руководитель. Во всем, что касается искусства, я полный хозяин. В этом театре ничего не делается без моего приказа или согласия. Труппа состоит, в основном, из моих бывших студентов. Ответственность за всю творческую и не только творческую деятельность лежит на моих плечах.
В таком случае при распределении ролей вы следите, чтобы ваши актеры развивались?
К сожалению, нет. При выборе репертуара я исхожу из двух вещей: во-первых, чтобы материал подошел всей труппе. Это обусловлено тем, что по разным причинам я в театре единственный, кто ставит спектакли. Другие режиссеры не ставят.
Работаю я над постановкой долго. Это театр-лаборатория. Один спектакль ставится примерно два года. Я должен заниматься всеми актерами. Артист не вынесет два года ничегонеделания. А я не хочу терять актеров. Во-вторых, я всегда выбираю спектакли, которые нравятся лично мне.
Что делает из режиссера режиссера?
Способность анализировать. Самое важное: он должен быть личностью. Личностью, которая чувствует нынешнее время и его болевые точки. Это главное. Режиссер должен обладать харизмой, и он должен быть лидером. Должны быть воля, энергия и профессиональные навыки, колоссальная инициатива.
Умение подчинять себе чужую волю. Подчинять ее или растворять ее в своей воле.
Ваш учитель Георгий Товстоногов...
...был крупнейшим театральным деятелем второй половины прошлого века наряду с Анатолием Эфросом. Эфрос, может, в чем-то был более чувствительным и тонким художником, но в мире театра, в построении театрального искусства Товстоновов по масштабу был больше.
Почему театр?
Я думаю, что театр, как и любое искусство, нужен только для того, чтобы пробуждать души людей. Душа человека хочет жить и для этого ее надо тренировать, надо возиться с ней.
Если смотреть великие произведения, то душа пробуждается, раскрывается, приходит в движение.
В коммуникативность искусства я чуть-чуть верю. Но совсем не верю в его воспитательную силу. Если посадить 300 преступников смотреть великолепный спектакль, то и после его просмотра они останутся преступниками.
Я бы...
...да, может, сразу после спектакля они и не пойдут убивать. Они пойдут убивать попозже. В просветительскую функцию искусства я верю. Безусловно, искусство расширяет кругозор. Театр должен заставлять шевелиться человеческую душу — и все. И это уже немало.
Разумеется, в каждом произведении искусства есть своя тайна. И если убрать из творчества эту тайну, то останется только анализ, а это, как правило, неинтересно.
Актеры ранимы, чувствительны, склонны к срывам. Уходят из театра, начинают пить, колоться... Как вы им помогаете?
Люди с подвижной психикой — а хорошие актеры бесспорно и являются такими — склонны к таким вещам.
Кстати, ваши актеры играют в сериалах?
Да, играют, им нужны деньги, чтобы кормить семьи.
Вы им это не запрещаете?
Они сами понимают, когда пришло время притормозить.
Если говорить об алкоголизме, то это очень тяжелая болезнь — психическая, физическая и социальная. Я пытаюсь лечить словом. Словом, которое делает хождение по этому опасному пути еще более трудным. Знаю, что слово в большинстве случаев не помогает. Помогает то, насколько человек заинтересован в том, что он делает.
Если человек действительно хочет заниматься тем, что он делает, и чувствует, что его страсти мешают ему, то пытается от них избавиться, отказаться от чего-то во имя чего-то лучшего. Конечно, я пытаюсь объяснить, что искусство и театр — это не лечебница для алкоголиков, не лечебное учреждение. Скорее наоборот.
Из одного вашего замечания актерам я понял, что вы не верите в Бога.
По-моему, все люди верующие в широком смысле этого слова. Я не придерживаюсь никакой конфессии и не принадлежу ни одной церкви. Мне кажется, что сразу, как человек признает существование совести, он становится верующим. И все. Сразу, как ты признаешь существование любви, ты становишься верующим в широком смысле этого слова.
Разумеется, я не верю в сидящего на облаке седого дяденьку или в компьютер, который управляет всем этим миром. Все это гораздо сложнее, и я полагаю, что об этом мы даже не должны говорить, поскольку, как только мы говорим «вера», то должны убрать из рассуждений слово «анализ». Если есть вера, то анализировать уже нельзя. Вера — это аксиома.
Лев Эренбург (1953)