Дмитрий Муратов: аудитория нашей газеты — интеллигенция

После церемонии вручения государственных наград Эстонии 23 февраля 2013 года главный редактор московской «Новой газеты» Дмитрий Муратов подарил президенту Тоомасу Хендрику Ильвесу новую книгу Михаила Горбачева «Наедине с собой», которая увидела свет, в том числе, и в результате сотрудничества автора с «Новой газетой». Фото: Тоомас Хуйк

Среди 99 награжденных государственными знаками отличия в связи с 95-й годовщиной ЭР был и главный редактор российской «Новой газеты» Дмитрий Муратов.
 

23 февраля президент Эстонии Тоомас Хендрик Ильвес вручил главному редактору «Новой газеты» Дмитрию Муратову орден Креста Маарьямаа 3-го класса.
Мы встретились с Дмитрием Муратовым за час до вручения награды, и хотя главный редактор «Новой газеты» считает ситуацию, при которой журналист берет интервью у журналиста, «формой инцеста», он все-таки согласился ответить на несколько вопросов.

Дмитрий, объясните, каким образом у вашей газеты на фоне полного торжества желтой прессы могли появиться читатели, да еще в таком невероятном количестве? Вы объединили вокруг своего издания лучших писателей, пуб­лицистов, стихотворцев, художников; среди ваших авторов и сотрудников Юрий Рост, Александр Генис, Дмитрий Быков, Дина Рубина, Сергей Юрский, Юрий Норштейн, Евгений Бунимович, Олег Хлебников, и у вас до полумиллиона просмотров в день!

Все против правил — обычно газета ищет аудиторию, а мы в какой-то момент решили: пусть аудитория ищет нас.

И в результате наша аудитория оказалась умнее нас. Сначала, в 1993-95-м, нас читали те, кого мы называем шестидесятниками, а еще мои любимые старые москвичи: они всю жизнь проводят в ГУЛАГе на своей кухне, выходят в булочную, покупают газету, и опять возвращаются в ГУЛАГ; потом у них выросли дети, внуки, и тоже стали нас читать.

У нас около двадцати процентов читателей в возрасте от 19 до 24 лет. Они, конечно, читают нас на айпадах, а любимое мое поколение шуршит бумагой, нюхает типографскую краску. И большинство авторов хочет печататься на бумаге, считая, что бумажная от интернетовской версии отличается так же, как расписка на салфетке от нотариально заверенного документа.

Наша аудитория — ученые, учителя, врачи, артисты. Интеллигенция. Интеллигенция, у которой есть сознание среднего класса, но нет денег среднего класса. У бандитов нет сознания среднего класса, а бабло есть, которое делает их жизнь достойной среднего класса. Но дети и внуки наших первых читателей живут уже лучше, богаче, сохраняя интеллигентское сознание.

Быть журналистом вашей газеты опасно.

Знаете, безопасно делать газету, которая не пишет о коррупции, ситуации на Северном Кавказе, специальных службах и неонацизме. Но это как раз те темы, которые волнуют интеллигентных людей, любящих свою Родину и мечтающих о том, чтобы она была прекрасной.

Гибель Анны Политковской несомненно связана с ее расследовательской деятельностью на Кавказе. Смерть Юрия Щекочихина — с расследованием коррупции в спецслужбах и высших эшелонах власти… Убийство Игоря Дом­никова было, несомненно, заказным…

Я даже хотел закрыть газету после гибели Ани Политковской, поскольку газета стала опасна для людей, которые в ней работают. Но коллектив со мной не согласился, газета продолжает выходить, но, признаюсь, я трушу, я стал менее авантюрным. Я пришиб­лен смертями. Мы можем писать, что не знаем страха, но он есть.

Когда люди просят командировки в опасные точки, я отговариваю их. Потому что понимаю, что никакая правда не стоит не то что жизни — волоса с головы моего коллеги и друга. И все-таки вопреки страхам мы продолжаем работать.

А мне-то казалось, что печатное слово давным-давно ни для кого не представляет опасности. Отчего же именно ваши сотрудники вызывают такое яростное желание их убить?

Существует такой миф советской или российской интеллигенции: газеты пишут, ничего не меняется. Это неправда. В условиях автократического режима люди, о которых мы пишем, страшно боятся тех двух-трех наших читателей, которые находятся на вершине карьерной лестницы.

У нас в газете есть служба гражданской требовательности или служба обратной связи. Мы пишем, что кому-то не дали несправедливо квартиру, или федеральную трассу прокладывают прямо через монастырь, где живут в приюте дети, или тормозят строительство спасателя подводных лодок, а служба требовательности следит за реакцией на наши расследования.

И после нашей статьи министр переносит трассу на полтора километра в сторону. И майору милиции, больному раком, дают квартиру. Кто-то после наших публикаций попадает под следствие. А кого-то выпускают из тюрьмы.

А если нам не отвечают, не реагируют на публикацию, то в дело включается наша юридическая служба и, пользуясь соответствующими положениями российского законодательства, заставляет отвечать нам по суду. Это, разумеется, не главная наша цель. Наше дело — эмоционально информировать людей!

Мы — рассерженная демократическая интеллигенция. И мы очень ответственно относимся к соснам, которые срубают, чтобы на бумаге, сделанной из них, печаталась наша газета. И власть, несомненно, находится в диалоге со свободными СМИ; не случайно они идут и к нам, и на «Эхо Москвы», чтобы объясниться с нашей аудиторией.

В вашей газете нет бездарных, плохо пишущих людей. Так не бывает!

Сейчас мы самая цитируемая газета, и не только в России, мы попадаем во все самые престижные рейтинги, но было время, когда спрашивали в киоске нашу газету, а киоскер отвечал: новая-то новая, а как называется?

Мы собирали коллектив постепенно. Я прочитал «Дов­латов и окрестности» Гениса, и у меня появилась мечта с ним работать, я прочитал стихи Бунимовича, и захотел пригласить его в газету. Потихоньку собрали команду, в которой отсутствуют корреспонденты, которые пишут коррес­понденции.

Отсутствует у нас это серое, интригующее, подсиживающее звено, которому я бы сдавал по очень высоким ценам русский язык в аренду. Нельзя бездарно пользоваться русским языком, он подразумевает талантливость.

У нас появилось молодое, наглое, потрясающе талантливое поколение и есть признанные звезды, и нет промежутка. И они очень любят друг друга, хотя и могут поругаться на планерках. Мы хотели сделать и сделали газету, которая сохраняет таланты, оберегает таланты, пестует таланты, и это не менее благородная цель, чем любая другая вселенского масштаба.
Вы пишете сами что-то?

В своей газете? Боже упаси!

Не обязательно в своей. Может быть, пишете книгу?

Я написал роман, состоящий из одной фразы: «Живые люди портятся быстрее, чем мертвые». С этого начинается роман и этой же фразой заканчивается, лучше я не напишу.

Что вас связывает с Эстонией?

Я приезжал сюда корреспондентом в тяжелые времена, когда были танки в Вильнюсе, стрельба в Риге, противостояние в Таллинне. И было ясно, что режим рушится безвозвратно, и все — кроме старой и бессильной уже номенклатуры — этого хотят. Тогда я себе и представить не мог, что до такой степени обострятся этнические противостояния.

Я очень внимательно слежу за тем, что происходит в Эстонии. Одни втягивают носом воздух: не прогревают ли российские танки дизели, чтобы прийти и навести здесь в Эстонии порядок, другие запугивают: а не прогревают ли российские танки дизели, чтобы отнять у Эстонии свободу? Насколько я знаю планы русских танков, они не собираются входить в Эстонию...

Удивительная вещь: в «Одном дне Ивана Денисовича» Шухов, русский мужик, говорит в зоне, на Колыме, в минус сорок, что плохих мужиков среди эстонцев не встречал. Значит, в условиях несвободы русский зэк и эстонский зэк могут сосуществовать. А мы не можем договориться в условиях свободы!

Нам надо бы вместе бороться с глобальной коррупцией, которая лишает мир будущего. По делу Магнитского получается, что десять миллионов долларов прошли через Эстонию, об этом нам следует поговорить, вернуть деньги российским налогоплательщикам, не дать Эстонии попасть в неприятную ситуацию.

Но есть вопросы, которые я не стану затрагивать, поскольку они требуют особой тонкости, деликатности и большей глубины понимания. Есть незажившие раны; даже если в них воткнуть цветочек, все равно будет больно...

Дмитрий Муратов

• Родился в 1961 году в Куйбышеве.