Фламандцы жаждут развода, а валлоны ищут примирения

Фото: SCANPIX

Постоянное противостояние двух крупнейших языковых групп населения Бельгии привело уже к шестой государственной реформе за последние пятьдесят лет.

Если вы увидите объявление о приеме на работу, в котором написано, что требуется двуязычный кандидат, то наверняка предприниматель хочет нанять фламандца, но по другому высказать это без нарушения закона не может, утверждает франкоязычный бельгиец Франсуа Деро.

Фламандцы предполагают, что валлоны даже не знают второго государственного языка, хотя на самом деле работодатель хочет получить человека с фламандским мышлением, считает Деро. «Недавно пробовал устроится в одно адвокатское бюро, так мне прямо и сказали: «Ваш фламандский очень хороший, но когда вы будете вести переговоры по-фламандски, то вам это будет очень сложно. Я боюсь, что вам это не удастся», — рассказал он.

У Деро голубые глаза и светлые волосы — его друзья говорят, что внешне он типичный фламандец. Его родители и были фламандцы, которые переехали в Валлонию, когда там процветала промышленность, и ассимилировались. Он живет в Брюсселе, но вырос в столице Валлонии Намуре.

«Вообще это действительно так, фламандцы лучше говорят по-французски, чем мы по-фламандски», — говорит Деро. Сам он говорит по-французски, поскольку выучил его в процессе работы.

«Все немного знают фламандский, но они не привыкли говорить на нем и стесняются. Фламандцы специально прилагают усилия, чтобы говорить по-французски, — описывает Деро. — Вторая причина, среди валлонов больше рабочих, а они меньше склонны говорить на других языках».

Бельгийское центральное правительство не сделало обязательным обучение второму государственному языку по всей Бельгии. Чиновники системы образования Фландрии требуют, чтобы во фламандских школах изучали французский язык, а в Валлонии учить фламандский в школе не надо. Оба языка в централизованном порядке обязательны только в Брюсселе.

Из-за свой нынешней должности пожелавший остаться анонимным валлон еще недавно служил командиром взвода на единственной в стране двуязычной военной базе. Так как во всех видах войск имеются как франкоязычные, так и фламандскоязычные подразделения, то в его подразделении служили представители обеих языковых групп.

«Но даже там были отдельные фламандские и французские взводы, и только офицеры общаются между собой. Эти люди служат на одной базе и могут между собой говорить, — описал он. — Офицерам приходилось говорить на двух языках. Правило было — всегда говорить на языке младшего по званию».

Камень преткновения — налоги
По словам бывшего военнослужащего, общинная сепарация никогда не вызывала в их части напряжения, но надо сказать, что о политике там никогда не говорили. Частично потому, что армия это такая сфера, куда стараются проникнуть рьяные националисты, уже только поэтому для сохранения рабочего мира следует избегать таких тем.

«Кое-кто утверждает, что фламандцам легче получить повышение по службе, но я в это не верю. В армии все идет хорошо — это последний государственный институт», — считает он. Как офицеру ему было необходимо уметь общаться по-фламандски, и следующее место после начальной школы, где ему пришлось это делать, была армия.

«Я немного говорю по-фламандски, понимаю, читаю газеты, но мне, бывает, не хватает слов, и я начинаю их искать», — описывает он уровень своего владения фламандским, добавляя, что было бы нормально, если бы оба народа в двуязычной стране изучали оба языка.

В детстве он шесть лет прожил во Фландрии, но родители переехали в Валлонию, поскольку считали, что во Фландрии им не рады. Это был фламандский город на границе с Валлонией, один из тех, по его словам, где чиновники зачастую не имеют права ни слова говорить по-французски, даже если они им прекрасно владеют.

«И если ты пойдешь туда и попытаешься заговорить по-французски, то чиновник скажет тебе, мол, извините, я не говорю по-французски, — рассказал он. — Ты должен говорить на голландском (фламандский — диалект голландского. — Ред.), а если докажешь, что ты иностранец, то можно и по-английски».

По словам того же анонимного источника, со своими фламандскими друзьями он говорит в основном по-французски, поскольку они владеют языком лучше. Но если в компании попадется кто-то, кто не говорит по-французски, то он пытается говорить по-фламандски. Иногда приходится пользоваться английским языком.

Самый известный валлон, у которого проблемы со вторым государственным языком, — бельгийский премьер-министр социалист Элио Ди Рупо.

Бернар Делеманс, заместитель руководителя Фламандского народного движения (Vlaamse Volksbeweging), отстаивающего независимость Фландрии, сказал как бы утешающим тоном, что речь идет о первом премьер-министре валлоне после Эдмона Лебуртона, который был у власти в 1973–1974 годы, и который вообще не знал фламандского языка.

«Отличие состоит в том, что в нынешнее время то обстоятельство, что премьер-министр не знает голландского языка, является проблемой, — сказал Делеманс. — Но это совершенно очевидный дефект:

Элио ди Рупо не в состоянии вести дебаты в голландскоязычных средствах массовой информации. Он может только зачитать перед парламентом текст на голландском языке и ответить в интервью на один-два самых простых вопроса».

Пожелавший сохранить анонимность валлон отозвался как о большом шоке о выборах 2010 года, когда во Фландрии больше всего голосов, то есть примерно 40 процентов, получил Новый фламандский альянс (нидерл. Nieuw-Vlaamse Alliantie — N-VA), значительную часть программы которого составило отделение от Бельгии.

«Раньше мы знали, что некоторые фламандцы утверждают, будто их угнетают, но такие всегда были в меньшинстве, — сказал он. — Когда стали известны результаты выборов, я был шокирован».

Согласно оценке депутата парламента от оппозиционного альянса N-VA Бена Вейтса, раскол между фламандцами и франкоязычным населением увеличивается с каждым месяцем. «Валлонское правительство ни на что не соглашается — на то, чтобы добиться договоренности, всегда уходит несколько месяцев.

И каждый раз, когда удается договориться, все счастливы из-за того, что сумели достичь договоренности, а не из-за самой сути договоренности», — пояснил он.

По словам Вейтса, нынешняя цель N-VA состоит в том, чтобы от федерации прийти к конфедерации. «Самая большая проблема — это то, что у некоторых очень мало автономии на уровне финансов», — сказал он.

Одним из камней преткновения является, например, налоговая политика: Фландрия хотела бы понизить налоги для предприятий, чтобы привлечь больше инвесторов, однако левая Валлония, несмотря на то, что в северной части государства уровень безработицы в два раза выше, не заинтересована в этом, поскольку у них работает намного меньше предприятий.
Политологи утверждают, что один из аспектов бельгийского раскола носит идеологический характер.

Единых общегосударственных партий нет, у валлонов свои партии, а у фламандцев — свои. Валлоны, многие из которых — выходцы из рабочего класса, выбирают левые партии, в основном социал-демократов, а фламандцы — христианских демократов и либералов, и даже их соцдемы имеют весьма правую направленность.

Правдоподобная лже-новость
«Мы хотим решать свои проблемы, применяя собственные решения, под свою ответственность и на свои деньги», — сказал Вейтс, выступающий против системы, в которой 80 процентов дохода более богатой Фландрии перераспределяется через федеральное правительство.

Делеманс считает, что в мыслях людей Бельгия уже распалась. «Между фламандцами и франкоязычными жителями нет контакта, — сказал он. — Например, некоторые события серьезно освещаются во фламандской прессе, тогда как франкоязычные даже не знают, что нечто подобное происходило».

Заместитель руководителя фламандского движения вспомнил об одной лже-новости, обнародованной франкоязычным каналом, — будто Бельгию уже разделили. «Это была шутка в чистом виде, однако никто из франкоязычных жителей не догадался посмотреть фламандские каналы, чтобы узнать, подтвердят ли они эту информацию.

Оказалось, что 80-90 процентов франкоговорящих людей были уверены, что фламандцы обрели независимость», — сказал Делеманс.

Директор действующего в Бельгии своего рода «мозгового центра» института Itinera Марк де Вос, отметив, что Бельгия находится на грани распада с 1830 года, добавил: «Перефразируя Марка Твена, можно сказать, что слухи о смерти Бельгии преувеличены».

Тем не менее де Вос признает, что сейчас сложилась сложная ситуация, и доказательством этого может служить хотя бы тот факт, что Бельгия попала в Книгу рекордов Гиннесса, после того как 541 день просуществовала без правительства. Таким образом, Бельгия побила рекорд разрушенного войной Ирака, которому понадобилось 249 дней для того, чтобы образовать правительство.

«Мы — федеральное государство без федеральных партий. Поскольку каждая партия с момента своего существования имеет региональную ориентацию, это привело к существованию в политической системе партий, которым сложно после выборов прийти к компромиссу, — отметил Марк де Вос. — В конечном итоге мы смогли образовать правительство только потому, что нам удалось оттеснить в сторону самую большую партию — националистический Новый фламандский альянс».

По словам Делеманса, это обстоятельство, по сути, говорит о том, что Фландрией руководит центральное правительство, не имеющее в этом регионе демократической основы, — в сторону оттеснена партия, получившая наибольшее количество голосов фламандцев, и хотя фламандцы составляют 60 процентов населения страны, в кабинете премьер-министра Элио ди Рупо они имеют всего семь мест из 15.

Как заметил де Вос, если N-VA одержит победу на федеральных выборах в будущем году и получит больше, чем сейчас, мест в парламенте, то образовать правительство без него будет невозможно. Сейчас, по крайней мере, популярность N-VA не снижается, и на прошедших в прошлом году местных выборах партия одержала победу.

Де Вос подчеркнул, что сам он не является националистом в том смысле, что поддерживает преимущество какого-то одного языка, и не является фанатиком одной бельгийской нации.

«Меня не интересует, как будет называться страна, я не считаю, что национальное государство, существование которого было оправдано в 19-м веке, должно быть и в 21-м веке, — сказал он. — Меня беспокоит, может ли система работать, эффективны ли принимаемые решения, и я вижу, что нет».

«Мы пережили уже шестую реформу с 1970 года. Помогло это нам стать эффективнее?» — задался вопросом де Вос и сам ответил, что нет. После каждой реформы центральная власть предоставляла регионам больше ответственности, но полностью не передавала ее, и до сих пор любой вопрос решается на каждом уровне.

Франсуа Дере верит, что ситуация изменится к лучшему. «В Валлонии и Брюсселе много двуязычных школ, во Фландрии их нет. Это пример того, что франкоязычные действительно стараются изменить положение дел», — сказал он.

Еще одним хорошим начинанием Дере считает шестую государственную реформу, в результате которой через десять лет Фландрия уже не будет направлять свои деньги Валлонии. «Надеюсь, что после этого фламандцы проявят большее понимание», — добавил он.

По мнению Вейтса, сейчас и во Фландрии вопрос об отделении не может быть решен без референдума. Он считает, что валлоны могли бы сами активнее настаивать на отделении. Когда в изначально франкоязычной Бельгии фламандское большинство стало требовать, чтобы ему были предоставлены права, это напугало валлонов.

«Они не хотели государства, в котором приняты два языка, опасаясь, что если Валлония станет двуязычной, им придется учить фламандский язык, и на них станет давить большинство. Они первыми захотели, чтобы в стране был федерализм — в Валлонии говорят на французском, во Фландрии на фламандском, в Брюсселе на обоих языках», — сказал Вейтс.

Брюссель — полукровка без родительской опеки

Одним из парадоксов Бельгии является Брюссель — расположенный посреди Фландрии в основном франкоязычный город, где из-за находящихся там международных организаций совершенно не в бельгийском контексте живут десятки тысяч иностранцев.

«Брюссель напоминает ребенка во время развода родителей, — сказал Мартин Лахос, работающий фотографом в Европарламенте. — Ты не можешь развестись и забыть о ребенке, его нужно кормить и одевать. Брюсселю нужны дома и дороги. Это вопрос, который двое родителей — Фландрия и Валлония — зачастую игнорируют».