/nginx/o/2013/04/24/1711600t1h0478.jpg)
Это совсем не романтическая история. И не экшн. Пираты (сомалийские) в фильме датчанина Тобиаса Линдхольма «Угон» — грязные, тощие и оборванные отморозки с «калашами» китайского производства, а судовой кок Миккель Хартманн (Пилу Асбэк), огромный, бородатый, похожий на викинга, чудес героизма не проявляет и покорно терпит унижения.
Фильм сделан вполне в скандинавском духе. То есть неторопливо, подробно, с элементами натурализма и очень сильным социальным подтекстом, заставляющим зрителя задуматься над вопросами, которые ставит режиссер, не давая на них ответы — ответы вы должны найти самостоятельно.
167 дней на грани жизни и смерти
Сухогруз «Розен» с экипажем из семи человек направляется в Мумбаи. Больше всего ждет прибытия в порт Миккель Хартманн — в Мумбаи он должен сдать дела сменщику и вернуться в Данию к горячо любимым жене и маленькой дочке. Обручальное кольцо он носит на цепочке на шее, как талисман.
Как сомалийские пираты захватили судно, в фильме не показано. Отчасти потому, что картина малобюджетная и откровенно не кассовая (хотя достойна, чтобы ее смотрели!). Отчасти потому, что эффектные кадры с пальбой, страшными выпученными глазами морских разбойников и отчаянным, но безнадежным сопротивлением экипажа — не в жанре фильма.
Напряжение достигается иным способом.
У картины два места действия: дрейфующий в Индийском океане захваченный пиратами «Розен» и офис судоходной компании. Топ-менеджер Питер Людвигсен (Сёрен Маллинг) из офиса ведет переговоры с пиратами. Те требуют выкуп — 15 миллионов долларов. Людвигсен торгуется: он знает, что собственники столько не заплатят, судно — старое корыто, груз тоже ничего не стоит, единственная ценность — семь человеческих жизней.
Больше пяти месяцев дело стоит на мертвой точке.
Питеру неизвестно, что творится на борту. Захватчики заставляют Миккеля вести с ним переговоры: человек, чья жизнь висит на волоске, постарается убедить хозяев платить. И когда переговоры прерываются и раздаются пистолетные выстрелы, первая реакция Питера: жив ли Миккель.
Неизвестность, игра на нервах — главный козырь пиратов на переговорах.
Уступить террористам?
Возможно, тут есть кое-какие натяжки. Во-первых, судно лежит в дрейфе почти полгода, сравнительно недалеко от берега: когда кончается еда, пираты доставляют на борт двух коз. Определить координаты — проще простого.
А остальное дело техники: ближайшее к месту происшествия военно-морское соединение высылает фрегат и десантный корабль, под наведенными на «Розен» орудиями пираты капитулируют — и экипаж спасен. В менее гуманные эпохи пиратов вешали на реях (жестоко, но справедливо!), однако и в наше время морские разбойники вне закона.
Но в таком случае и фильма не было бы.
Принцип всех государств: не делать уступки террористам, не идти у них на поводу. Но здесь речь о частной компании. Ее владельцы требуют секретности: родственникам заложников не рекомендуется сообщать о случившемся в СМИ, не выкладывать информацию в Интернете.
Какова цена человеческой жизни?
Вот главная проблема фильма Линдхольма. Ясно, что для пиратов чужая жизнь — копейка, а человеческое достоинство для них — то, на что можно давить, чтобы добиться своего. Поначалу моряков запирают в тесном кубрике, не позволяют им ходить в гальюн: приспичило — справляйте нужду там, где находитесь!
Террористы всюду одинаковы. В истории с «Норд-Остом» все было точно так же: чеченские бандиты не выпускали людей из зала, заставляя справлять нужду в оркестровой яме.
В фильме потом морякам делают некоторые послабления.
Они уже не заперты в тесном пространстве, им позволяют дышать воздухом. Продукты кончаются, моряки находят в кладовке спиннинги и выуживают огромную рыбину. Застолье почти что сплачивает преступников и жертв, они вместе веселятся, распевают песни.
Это и есть т.н. «стокгольм-ский синдром». В какой-то момент заложники начинают испытывать к своим мучителям нечто вроде доверия. В споре между похитителями, требующими выкупа, и пароходной компанией, отказывающейся платить, заложники на стороне пиратов: не так-то много требуют от вас эти тощие оборванцы, а от вашего согласия зависят наши жизни. Чего же вы, гады, не платите? Неужели семь жизней не стоят нескольких миллионов долларов? Вот ведь в чем вопрос!
Два подневольных переговорщика
Поэтому самый проблемный образ в фильме — Питер Людвигсен.
Сёрен Маллинг играет типичного топ-менеджера нашего времени. Трудоголика, человека холодного, расчетливого и самоувереннного. В начале фильма Питер блестяще проводит переговоры, убедив вообще-то неуступчивых японцев снизить цену с 21 до 14,5 миллиона долларов.
Но здесь он действовал с позиции силы. Когда с позиции силы действует противник, Питер растерян.
От имени пиратов переговоры ведет некий Омар (Абдихакин Асгар), он выгодно выделяется на фоне остальных интеллектом и умением убеждать. Омар — не пират. Его профессия — переговорщик; если ему не удастся выторговать у судоходной компании нужные деньги, его ждет смерть.
Выходит, за исполнителями, тупыми и нищими бандитами, пьянеющими от того, что они могут играть чужими жизнями, стоит кто-то повыше, для кого это — бизнес? Так же, как у владельцев компании, на которых трудится Питер.
Положение Омара и Питера примерно равное.
Само собой, Питеру смерть не угрожает, но собственники очень недовольны, что он все время тратит на переговоры, которые им кажутся бесплодными, и совершенно забросил свои прямые обязанности. Т.е. разница в степени цивилизованности, но не в сути.
Мягко, но вполне понятно владельцы намекают, что пора заканчивать эти нудные препирательства с кем-то, о ком имеешь представление только по голосу, звучащему в трубке спутникового телефона, и по изредка приходящим факсам.
Одним словом, все упирается в прозаическую тему: соотношение цены и качества.
За сколько можно купить жизни своих работников и за сколько можно продать их жизни.
Эта тема возникает в картине Тобиаса Линдхольма исподволь, зритель обнаруживает ее не сразу: он сопереживает пленным морякам, в нем, как и в героях картины, надежды то гаснут, то вновь рождаются.
Но когда в финале видишь совершенно опустошенного Питера и настолько изнуренного, что сил радоваться освобождению не осталось, Миккеля, начинаешь догадываться о подтексте, без которого картина просто-напросто осталась бы достаточно искусно снятым репортажем, без второго плана и без социальных обобщений.