/nginx/o/2010/10/08/446038t1h5f66.jpg)
Честное слово, я пыталась абстрагироваться и не обращать внимания. И пока я разъезжала по командировкам и была в отпуске, это более-менее удавалось. Но вышла на работу – и навалилось.
Первыми меня спровоцировали гендиректор Департамента статистики Андрес Оопкауп и поддержавший его зампредседателя Партии реформ Юрген Лиги с их лозунгом «На пенсию – в 75 лет». Правда, только в 2060 году и только те, кто доживут. Сами Оопкауп и Лиги не рискуют ничем – они не доживут; слава богу, не доживу и я. То есть гипотетические шансы мы все втроем, конечно, имеем, но больше всего их у Оопкаупа: если он будет беречь здоровье, то через 47 лет ему будет всего 94 годика.
И, вполне вероятно, что даже в этом возрасте он будет еще вполне трудоспособен, поскольку работа, заключающаяся в обнародовании – как бы это помягче сказать? – собственных гениальных прогнозов, – это вам не на стройке кирпичи таскать и не оперировать людей в больницах. А по поводу статистики еще задолго до рождения г-на Оопкаупа высказались и Бенджамин Дизраэли, и Чарльз Дилк, и Марк Твен: есть ложь, есть наглая ложь и... Ну, дальше вы знаете. Но чего великие не учли, это пандемии глупости, которая накроет земной шар в начале XXI века.
Пенсия по смерти
Ни для кого не секрет, что население Эстонии уменьшается не только из-за того, что жители этого благословенного края победившей демократии охотнее умирают, чем рождаются, но и благодаря тому, что люди, вопреки всему рожденные, почему-то не слишком стремятся здесь остаться. И – что самое удивительное – не одни лишь всякие недоинтегрированные, но и представители самой что ни на есть титульной нации.
Уезжают – и всё тут. Молодежь – учиться и остаться там, где училась, уже обученные – работать и осесть там, где работают. Или вернуться к старости, чтобы жить на пенсию, заработанную за границей. Потому что размер наших зарплат и пенсий, прямо скажем, не воодушевляет, да и с работой наблюдаются некоторые проблемы. К тому же климат у нас не очень, и правительство нас не любит – всех в равной степени, вне зависимости от национальности. Только от эстонцев оно свою нелюбовь слегка скрывает, вернее, прямо ее им не выказывает.
И даже в тех областях, где рабочие руки или головы как бы и требуются, наблюдается парадокс: работодатель ищет квалифицированных специалистов с опытом работы (то есть не зеленую молодежь), но чтобы до пенсии этим специалистам было еще пахать и пахать (то есть не пожилых). Добро пожаловать, дорогие работники от 30 до 40 (в лучшем случае – от 25 до 45), а остальные идите на фиг. И вместе с ними – молодые и многодетные матери. Вы можете себе представить, как будут востребованы на нашем рынке труда 75-летние? Да за них просто драться начнут: бравые парни и лихие девицы того же возраста. Один костылем ка-ак замахнется, а другая на него на инвалидной коляске ка-ак наедет! Ой, чего будет...
Но это будет потом и далеко не со всеми, включая и представителей куда более молодых поколений, чем мы с Лиги да Оопкаупом. Потому что до 75 лет у нас доживает не каждый, не говоря уже о том, что не каждый остается в добром здравии и ясном рассудке после – ну, скажем – 65-и. А пока что люди того возраста, в котором они востребованы, потихоньку сматывают удочки за рубеж: молодым, выносливым и опытным специалистам рады везде, и радость эта в материальном выражении в той же Финляндии, например, проявляется куда сильнее. И вот им еще один дополнительный стимул: какого дьявола сегодняшние тридцатилетние будут здесь оставаться, если впереди у них маячит такая малоприятная перспектива?
А те, кому сейчас 15 и кому заслуженный отдых угрожает, видимо, лет в 90, – они захотят его дожидаться, лежа в деревянном ящике, зарытом в плодородном эстонском песочке? Вряд ли. Не-ет, наши правители точно решили расчистить площадку, причем «до основанья, а затем...» Но «затем» не будет: люди кончатся.
Честное слово, даже хочется, чтобы они кончились раньше: к тому моменту, когда на пенсию, на манер гороха, посыплются члены нашего замечательного парламента, многомудрого правительства и гениального чиновничества. А чтобы они не выжили на проценты с капитала или доходы от бурной предпринимательской деятельности, пусть уже к чертям собачьим летит вся банковская система и ошметки промышленности. Что ж нам, одним помирать? Вместе веселее. Пусть заранее учат Ахматовский «Реквием» («Я была тогда с моим народом / Там, где мой народ, к несчастью, был») и пусть прочувствуют всю силу этих слов на собственной шкуре.
Стращать и не пущать
И если сообщение о посмертном выходе на пенсию явилось новостью для всех, то в процессе подготовки статьи моей коллеги («ДД» от 9 августа, стр.8-9) мы столкнулись с тем, что вроде бы в силу своей профессии должны были знать. Но, каемся, не знали. Оказывается, в полиции на допрос детей предпочитают не пускать их родителей. Нет, закон мы читали, и в частности о том, что родственники на допросах присутствовать «не должны», но, в силу своей беспросветной наивности, полагали, что «не должны» в значении «не обязаны».
Но, как и многие наши законы, этот можно трактовать по-разному. И в полиции его решили трактовать таким образом, что это личное дело следователя – пускать родственников или не пускать. Какой логикой руководствуются полицейские, написано в вышеупомянутом материале, там же слегка намекается, что логика эта не выдерживает никакой критики. К тому же на допросе может не присутствовать ни педагог, ни психолог, если допрашивающий полицейский как-то там натаскан в области не то педагогики, не то психологии. Насколько хорошо его натаскали – вопрос из вопросов, но страшно становится в любом случае.
На допросе нервничает любой взрослый человек. Немалую часть этих нервничающих взрослых довольно легко запутать и сбить с толку. Что же тогда говорить о детях? Присягаю: при моем весьма небольшом школьном педстаже я легко смогу добиться от ребенка любых показаний, причем не угрожая и не запугивая. А ведь меня никогда не учили проводить допросы: достаточно немножечко разбираться в особенностях детского мировосприятия.
Совсем необязательно, что следователь станет действовать злонамеренно, будучи подкупленным или заинтересованным другим образом, у него может просто создаться предвзятое мнение, он может быть замотан, что-то не так понять... И если взрослый человек с ним не согласится, будет объяснять и доказывать что-то свое, откажется подписать протокол, то ребенок – нет. А уж если следователь «недонатаскан», то он и поймет ребенка неправильно, и легко нанесет его психике вред. Особенно если с устатку рассердится на маленького свидетеля, потерпевшего, подозреваемого – неважно кого.
Таким образом, у нас одна и та же многогранная тема – дети и старики, старики и дети, дети как будущие старики, явно впавшие в детство немолодые власть имущие и убежденные в собственной непогрешимости власть имущие недоросли. Самоуверенные, наглые и... беспросветно глупые.
Глупость явно распространяется воздушно-капельным путем, посмотрите, что во всем мире творится – придурки отменяют празднование Рождества, кретинки машут по всей Европе голыми сиськами, олигофрены сочетаются браком чуть ли не с собственными письменными столами, идиотки пляшут в церквях, имбецилы и дебилки их защищают и ходят на демонстрации... Надо бояться вселенской дури, а не многочисленных птичьих, свиных и прочих селедочных гриппов, которыми одни недоумки пугают других: человечество уже заражено ослиным.
Так что не зря в начале еще прошлого века «причастный тайнам плакал ребенок о том, что никто не придет назад»: кто с глузду съехал, тот не вернется.