Обращаем ваше внимание, что статье более пяти лет и она находится в нашем архиве. Мы не несем ответственности за содержание архивов, таким образом, может оказаться необходимым ознакомиться и с более новыми источниками.
/nginx/o/2013/09/20/2377848t1h6679.jpg)
24 сентября, в полдень, Владимир Михайлович Зимин вместе с другими жителями Палдиски, как всегда, придет с цветами к обелиску воинам Советской армии и Военно-Морского флота.
Владимир Михайлович хорошо помнит утро 24 сентября 1944 года. Двенадцатилетний мальчик, он был среди тех, кто встречал моряков и десантников, ворвавшихся в порт Палдиски на торпедных катерах. Правда, воевать им здесь было не с кем – немцы к этому времени уже покинули город. «Нас накормили, обогрели, обласкали…» – вспоминает Владимир Михайлович.
Палдиски в ту пору был небольшим поселком с населением меньше 200 человек, с частными деревянными домами.
Зимин попал в Палдиски из райцентра Карачева, что между Брянском и Орлом. «Однажды мама прибежала с работы и сообщила, что немцы вот-вот будут в городе, – рассказал Владимир Михайлович. – И они действительно вскоре пришли. Началась оккупация…»
Публичные казни мужчин и женщин, на шею которым вешали таблички «партизан», «коммунист», «комсомолка», «комиссар» – вот что такое для него оккупация. Оккупация – это когда гитлеровцы затолкали в церковь и заперли там столько русских военнопленных, что они и пошевелиться не могли, и несколько дней оттуда доносились жуткие стоны – до тех пор, пока все не умерли…
«Однажды по домам стали ходить полицаи и выгонять всех на улицу, предупредив, что мы должны покинуть город надолго, – вспоминает Владимир Михайлович. – Нас построили в колонну и погнали по проселочным дорогам в неизвестном направлении. Так продолжалось больше недели. Наконец, вышли к железной дороге, там нас погрузили в товарные вагоны».
Мучительный путь по железной дороге закончился на берегу моря. На станции стояли три вагона с паровозом. В одном всем приказали раздеться догола. Во втором вагоне был оборудован душ. «Помню, так называемые санитары развлекались, включая то холодную, то горячую воду и наблюдая, как люди шарахаются от струи в тесном вагоне, – вспоминает Владимир Михайлович. – Между собой они говорили на незнакомом языке, но точно не на немецком».
После санобработки всех опять построили и куда-то повели. Теперь путь был недолгим. Когда их ввели через ворота на территорию, огражденную колючей проволокой, люди, наконец, поняли, куда их привезли, – в лагерь. Теперь волею судьбы Владимир Николаевич живет буквально в нескольких шагах от бывшей территории лагеря, узником которого он был в детстве.
В различных источниках по-разному называют этот самый крупный из существовавших в Эстонии во время немецкой оккупации лагерей – карантинным, пересыльным, трудовым, концентрационным.
«Однако как ни назови, цифры остаются неизменными – за два с половиной года через него прошли, по архивным данным, более 105 тысяч человек, – говорит Зимин. – От 11 до 12 тысяч умерли от голода и инфекционных болезней. Тиф, менингит… Вшей мы буквально горстями сбрасывали с одежды, с тела».
Ежедневно умирали по 15-20 человек. «Трупы увозили на подводах, я сам иногда их сопровождал, – рассказывает Зимин. – Покойников закапывали возле железной дороги, без всяких обозначений на могилах».
«Хуже точно не будет…»
Мы идем по городу, а Владимир Михайлович – в роли экскурсовода. Начали с улицы Пакри. «По этой улице в свободное от службы время маршировали с сине-черно-белым флагом подразделения „Омакайтсе“, занятые наружной охраной лагеря, – говорит Зимин. – Они были в штатской одежде, только с отличительными нарукавниками. Жили они в деревянном бараке, что стоял на месте нынешнего пятиэтажного дома номер один».
Доходим до перекрестка с улицей Раэ – центр города. В здании, где долгое время был ресторан Valge Laev, а сейчас создают городской музей, показывает Зимин, располагалась администрация лагеря.
На площадке перед зданием администрации время от времени выстраивали заключенных: чтобы богатые хуторяне могли выбрать себе работников. Многие заключенные хотели попасть в их число, так как полагали, что хуже, чем в лагере, точно не будет. К тому же семьи в таких случаях не разлучали.
Напротив, в доме, где сейчас контора Krediidipank, был склад рабочей одежды. В здании рядом (там сейчас городской cоциальный отдел) располагались охранники из местных, которые несли службу внутри лагеря. Вот они, как помнится Зимину, ходили в немецкой форме. Иногда он наблюдал, как отдыхавшие охранники подбрасывали кусочки хлеба или конфеты маленьким детям, стоявшим поодаль. А бывало, подкидывали завернутый в фантик камешек – весело им было наблюдать за реакцией малышей.
Одно из немногих зданий, сохранившихся в неизменном виде, – двухэтажная казарма, в которой довелось обитать Зимину с родней. Сейчас здание стоит заброшенное, с выбитыми стеклами.
«Окна и тогда были без стекол, – вспоминает Зимин. – Мы с родней жили на первом этаже, прямо на земле. В холодное время разводили костер для обогрева. Кормили нас два раза в день крайне скудно даже для детей». Днем взрослых уводили на работу, а дети болтались по территории.
Мужественный доктор Вайн
Были в лагере и люди, которых Владимир Михайлович вспоминает добрым словом, – это врачи. Они делали все, чтобы облегчить страдания заключенных, хотя возможностей у них было немного. Особенно Зимину запомнился доктор Вайн. Он и после войны жил в Палдиски, лечил местных жителей.
Наступил сентябрь 1944 года. Немцы спешно уходили. Последний немецкий солдат покинул Палдиски 17 сентября. Персонал лагеря разбежался еще раньше. Только доктор Вайн и медсестра Ветте оставались со своими тифозниками. Тогда же бургомистр Палдиски Тузар велел всем заключенным разойтись и укрыться в окрестностях.
По словам Зимина, в лагере в это время было примерно 3500 человек. «Известно, что 19 сентября, перед самым приходом Красной армии, в соседнем лагере Клоога было уничтожено до 3000 человек, – рассказывает Владимир Михайлович. – Возможно, такая же судьба была уготована и нам, если бы не Тузар».
В Палдиски действительно приехали три грузовые машины с вооруженными солдатами, но лагерь уже был пуст.
«Одна из этих машин подъехала к месту, где мы прятались, – вспоминает Владимир Михайлович. – В кабине был офицер и водитель коменданта лагеря, переводивший вопросы. Спрашивали местных жителей о велосипедисте и описали приметы Тузара. Он действительно незадолго до этого проехал мимо, но все дружно сказали, что ничего о нем не знают. Бургомистр как в воду канул. Появился уже после освобождения города и несколько лет жил в Палдиски».
День 24 сентября для Владимира Михайловича – самый счастливый в жизни. «Меня взяли юнгой на торпедный катер, – вспоминает он. – Потом я перешел на тральщик».
На катере № 57
Возможно, в тот день, 24 сентября, Зимин видел на причале среди моряков и моториста катера номер 57 Александра Бычихина. Сейчас в городе живет его вдова – Раиса Александровна Бычихина.
Раиса Александровна бережно хранит записи, которые делал ее супруг. Вот, например, что он писал:
«На рассвете 24 сентября 1944 года восемь торпедных катеров под командованием Героя Советского Союза капитана 3-го ранга Гуманенко и капитана 3-го ранга Осецкого с десантом ворвались в порт Палдиски. Я находился в составе экипажа катера № 57.
Прорывались мы через заградительные позиции немцев к полуострову Пакри. Особенностью этой операции являлось то, что на торпедных катерах не было торпед, так как вместо них был взят десант морских пехотинцев под командованием капитана Лейбовича. На пути мы встретили большие отряды немецких кораблей, но нам нужно было уклониться от встреч с ними, не обнаружить себя, чтобы не сорвать выполнение главной задачи – высадку десанта.
Входя в гавань, мы увидели большое количество мин. Нужно было аккуратно маневрировать, чтобы подойти к стенке и высадить десант. Десантники выскакивали и сразу бежали к лагерям…»