82-летний маэстро Эдвард Олби в последнее время наводит страх на режиссеров во всем мире. Его пьесы нужно ставить так, как они написаны – без купюр, не переставляя реплики, сохраняя авторскую композицию. Иначе – запрет.
Кто не испугался Эдварда Олби?
Обращаем ваше внимание, что статье более пяти лет и она находится в нашем архиве. Мы не несем ответственности за содержание архивов, таким образом, может оказаться необходимым ознакомиться и с более новыми источниками.
Не так давно Эдвард Олби закрыл одну лондонскую постановку «Вирджинии Вульф» только за то, что ее играли не в три акта, как у автора, а в два. Какое счастье, что Шекспир и Чехов не могут предъявить подобные требования!
Легендарная драма «Кто боится Вирджинии Вульф?» все 47 лет своего существования продолжает оставаться крепким орешком для театров. Невозможно сказать, чего в ней больше: обманчивой простоты или обманчивой сложности. Название пьесы пришло к Олби в мужском туалете одного паба. Кто-то из посетителей вывел обмылком на зеркале: «Who’s Afraid of Virginia Woolf?» Сочетание всем известной детской песенки из «Трех поросят» с прихотливой ускользающей реальностью, которую так замечательно умела создавать покончившая с собой от депрессии английская писательница, каким-то образом проникло в ткань пьесы.
Гости званые и незваные
Пьеса, в которой всего четыре действующих лица и (предположительно) несложная декорация, в наше время, когда театрам навязан режим жесткой экономии, становится лакомым куском. В Таллинне ее – с интервалом в два месяца – поставили оба лучших театра: No99 и Городской. В Городском театре пьесу поставил болгарский режиссер Младен Киселов со сценографом Ийр Хермелин.
Спектакль играется в камерном зале, превращенном в профессорский дом в провинциальном американском городке. Здесь все натуральное – даже книги в шкафах. Множество предметов, которые, возможно, зритель даже не заметит; собранные вместе, они создают ощущение того, что всё происходит на самом деле. А мы подглядываем и подслушиваем: ощущение захватывающе интересное и чуть-чуть неловкое! Мы – незваные гости. А званые – молодая пара: Ник (Арго Аадли) и Хани (Кристийна-Хортенсиа Порт), заполночь явившиеся в дом Марты (Эпп Ээспяэв) и Джорджа (Андрус Ваарик).
Младен Киселов ни на шаг не отступает от трехактной композиции («Игры и забавы» – «Вальпургиева ночь» – «Изгнание беса») и сохраняет все до единой реплики. Отчего же спектакль выглядит обжигающе свежим? Да всё оттого же – от умения режиссера глубоко вчитаться в текст, выявить нюансы и подводные течения разветвленного конфликта. И точнейшим образом выстроить ритм спектакля и каждую роль.
Все три акта развиваются по законам музыки: крещендо. От сравнительно спокойного (но дразнящего своей загадочностью) начала до грозного разгула страстей перед тем, как в профессорской квартире погаснет свет и актеры уйдут на антракт. Или в финале выйдут на аплодисменты. Выстроенная по нарастающей эмоциональная партитура спасает спектакль от самого страшного – моментов скуки. Спектакль Городского театра длится 3 часа 40 минут, но время пролетает стремительно. И пьеса, слишком часто казавшаяся невнятной и путаной, вдруг обнаруживает свою ясность и глубину.
Жестокие игры
Марта не может простить Джорджу того, что он не оправдал надежд: вроде бы талантливый молодой ученый со временем оказался посредственностью. Джордж не может простить Марте то, что она слишком многое пыталась взвалить на его хрупкие плечи, – и он не выдержал, сломался, и в каждом слове и взгляде жены угадывает теперь высокомерное презрение. Они мстят друг другу. Жестоко, изощренно, вовлекая в свои игры посторонних (а те, зная, что от отца Марты зависит карьера начинающего лектора Ника, не решаются выйти из игры). Но всё это – верхний слой. А под ним – правда взаимоотношений Джорджа и Марты. Невозможность расстаться. Ненавидящая любовь и нежная ненависть.
Всё это сыграть могут только очень сильные актеры. Такие, которые заняты в этой постановке. Даже совсем юная (еще студентка) Кристийна-Хортенсиа Порт убедительна в роли хрупкой алкоголички Хани. Арго Аадли играет Ника очень точно и узнаваемо. Его герой – наглый и трусоватый карьерист – естественен в каждом жесте, каждой интонации. Андрус Ваарик, сформировавшийся главным образом в парадоксальных спектаклях Мати Унта, великолепно начинал, но затем ушел в тень, искал себя в режиссуре, отважно брался за масштабные работы вроде мюзикла «Георг» и довольствовался в лучшем случае полуудачами. Драма Джорджа должна быть ему понятна. Только артист, в отличие от героя, сохранил мощный творческий потенциал. Ваарику всего-то требовалось найти свой театр. И он его нашел. Блестяще сыграл г-на Чиссика в спектакле Эльмо Нюганена «Мы, герои» по Жану-Люку Лагарсу. А теперь подтвердил класс в постановке Младена Киселова.
Марту слишком часто играли всего лишь злобной стервой. Иногда – трагикомической женщиной бальзаковского возраста, в которой разбушевались гормоны. В исполнении статной красавицы и актрисы Эпп Ээспяэв – тонкой, умной, только слишком редко получающей роли, достойные масштаба ее таланта, – Марта предстает женственной, глубоко переживающей разочарование в муже и в жизни. Жестокие игры воображения позволяют ей на время переселяться в виртуальный мир, где тоже кипят страсти, только там Марта – с согласия Джорджа – создает иллюзию хотя бы того, что у них с Джорджем есть взрослый сын.
Момент истины
Джордж: Мы все сдираем этикетки, а когда проникаешь сквозь кожу, сквозь все ее три слоя, сквозь мышцы, отшвыриваешь прочь органы, которые еще не окаменели, и добираешься до костяка... тогда знаете, что надо делать дальше?
Хани: Нет...
Джордж: До костяка добрались, но это еще полдела. В костях кое-что есть... там костный мозг... вот до него и нужно добраться.
Именно этим – сдиранием этикеток, попыткой добраться до костного мозга – занимаются герои спектакля в третьем акте.
Чтобы разрушить иллюзию, надо сначала поверить в нее. Впервые за все виденные «Вирджинии Вульф» мне вдруг показалось, что сын Марты и Джорджа действительно существовал и погиб в автокатастрофе: в диалогах физически ощущалось его присутствие. Актеры проживали до конца каждый момент, каждый эпизод; знание финала не мешало им всякий раз существовать в настоящем времени.
Младен Киселов – режиссер того же высочайшего уровня, что и Эльмо Нюганен, и постоянно работающий с Городским театром Адольф Шапиро. Театр обнажил в пьесе Олби мощное начало психологического реализма.
Считается, что Олби – абсурдист. Но тогда – в той же мере, что и Чехов. Его пьесы абсурдны ровно настолько, насколько абсурдна сама жизнь.