Официальная история 8-го Эстонского стрелкового корпуса, созданного 25 сентября 1942 года, хорошо известна. Но у каждого из тех, кто в нем служил, она своя. В том числе и у ветерана корпуса Михаила Макарова.
Под огнем меж двух огней
Обращаем ваше внимание, что статье более пяти лет и она находится в нашем архиве. Мы не несем ответственности за содержание архивов, таким образом, может оказаться необходимым ознакомиться и с более новыми источниками.
Главная ценность в таллиннской квартире Михаила Георгиевича Макарова – книги. Доктор философии, он известен в Москве и Санкт-Петербурге, возглавлял кафедру в Тартуском университете.
Национальность – нарвитянин
«Моя национальность – нарвитянин», – говорит Макаров с улыбкой, подчеркивая свою любовь к родному городу, хотя не жил в Нарве с тех пор, как летом 1941-го ушел на войну.
При этом Михаил Георгиевич всегда помнил и помнит, что он – русский. В довоенной Нарве ему об этом напоминал регулярно, и весьма болезненно, капитан Карл Тальпак, который вел у гимназистов занятия на летних военных сборах.
«Мне, например, по любому поводу мог сунуть в нос крапивой или заставить ползать по грязи, – вспоминает Михаил Георгиевич. – Запрещал нашему русскому взводу петь по-русски и часто разглагольствовал – мол, русские способны только плодиться и выращивать капусту. Открыто ругал эстонское правительство за то, что позволяет русским учиться на их родном языке».
Но и у эстонских сверстников Макарова Тальпак сочувствия не находил. «Не робейте, ребята, мы с вами», – по-русски подбадривали они товарищей, когда на головы последних сваливалось очередное наказание.
Миша Макаров робел перед Тальпаком, а вот его друг Коля Подмошенский однажды сказал ненавистному капитану: «Вы можете оскорблять нас как солдат, но оскорблять русский народ не имеете права!» В результате его исключили из гимназии.
Но это не самое страшное, что ожидало Николая. Когда пришла советская власть, отца его расстреляли, а самого юношу сослали в Сибирь. Однако он добился отправки на фронт. Окончил школу разведчиков, три раза его засылали в тыл врага… «Коля и сейчас живет в Таллинне», – говорит Михаил Георгиевич.
Дальнейшая судьба Карла Тальпака Макарову тоже известна. Во время войны он был командиром подразделения «Омакайтсе» в Отепя, осенью 1944 года бежал в Швецию, где и умер в 1991 году. «С некоторыми подробностями биографии Тальпака мне довелось познакомиться из его воспоминаний, публиковавшихся в выходившей в Швеции эстонской газете, – рассказал Макаров. – В частности, как он расстреливал земляков-учителей, когда они шли из Отепя в Тарту записываться в Красную армию».
Бежать! В Иран!
Макарову записываться в армию не пришлось – он был в нее призван 2 июля 1941 года. Провожая сына на войну, его отец, бывший офицер царской, а затем Белой армии, дал сыну такой наказ: «Положение на фронтах тяжелое, но не смей и мысли допускать, что мы не сможем победить немцев!»
Новобранцы прибыли в Ленинград. «Отношение к нам было очень хорошее, комиссаром в нашу роту прислали местного эстонца Таба, и командир наш, старший лейтенант Вахрушев, мне очень нравился, – вспоминает Михаил Георгиевич. – Такой интеллигентный. Однажды он построил роту и сказал – вы, эстонцы, считаете себя культурными людьми, а сами материтесь. Еще услышу – буду наказывать! Приблизил к себе одного из наших парней, Коку Сурмилова, учившегося в эстонской гимназии, и просил учить его эстонским словам».
Шло время, а об отправке на фронт не было и речи. Более того, отношение к эстонцам становилось все прохладнее. Наконец, выяснилось, что из эстонцев решено сформировать не боевые, а трудовые батальоны и отправить их на Урал. «Нас провожал на перроне Вахрушев, и в глазах его стояли слезы», – вспоминает Михаил Георгиевич.
Плакали и уральские женщины, наблюдавшие, как строем к месту расположения шагали прибывшие под Каменск-Уральский эстонцы. «Почему вы плачете?» – спросил у них Макаров. «Мальчики, вы даже не представляете, куда попали», – ответили ему. Каторжный труд и жестокий голод – вот что их тут ожидало.
«Я слышал, что 25 процентов наших ребят умерли от голода и непосильного труда, – рассказывает Михаил Георгиевич. – Как-то за одну ночь в нашей землянке умерло пять человек».
Старшина роты Макаров задумал дезертировать и прорываться… в Иран. «Хотелось сражаться с врагом, а раз нас не берут в нашу армию, я решил проситься в союзную, британскую, которая тогда стояла в Иране», – пояснил Михаил Георгиевич.
Их ждал Сталинград
Но до побега дело не дошло, потому что появилась надежда на фронт все-таки попасть. В 1942 году эстонцев снова перебросили. Под городом Камышловом началось формирование 7-й эстонской дивизии, а в Чебаркуле – еще одной, 249-й. Михаил Макаров, как один из наиболее образованных бойцов, прошел двухмесячные курсы заместителей политрука и в звании старшины был зачислен в 354-й полк 7-й стрелковой дивизии, командование которой вскоре принял генерал-майор Лембит Пярн. Начались ежедневные учения.
Однажды в расположение дивизии приехал с проверкой маршал Ворошилов. Он обратился к солдатам и офицерам с пламенной речью: «Подлый враг нагло попирает вашу родину-мать Эстонию. Вам предстоит ее освобождать, воюйте же так, чтобы эстонскому народу не было за вас стыдно!»
В начале сентября 1942 года эстонские дивизии прибыли под Москву. «Как заместитель ротного политрука я внимательно следил за газетами, – вспоминает Михаил Георгиевич. – Положение было тяжелое. Наши потерпели тяжелое поражение под Харьковом, отступали к Волге, к Сталинграду».
И вот однажды дивизию подняли по тревоге: эстонские части отправляют в тот самый Сталинград.
Разговор со Сталиным
«В эшелоны грузились лошади, техника, а я сидел в стороне, зажав винтовку между ног, – вспоминает Михаил Георгиевич. – Вдруг смотрю – вдоль вагонов бежит адъютант командира дивизии и кричит: «Отбой! Все возвращаются в места расположения!»
Вскоре вышла дивизионная газета со статьей за подписью Лембита Пярна о том, как он побывал у товарища Сталина, и вождь отменил приказ об отправке эстонцев в Сталинград, издав другой – о формировании Эстонского стрелкового корпуса.
Свою версию этой истории Макарову позже рассказал бывший комиссар 7-й дивизии Отто Штейн – после войны они стали друзьями и коллегами по философскому цеху.
Генерал Пярн был по натуре человеком довольно робким. Когда стало известно об отправке эстонцев в Сталинград, Штейн сказал командиру: «Если мы туда попадем, уже через час, может, от нас ничего не останется. Смерти мы не боимся, но кто будет освобождать Эстонию? Надо добиваться приема у товарища Сталина». Пярн сначала и слышать об этом не хотел, но комиссар убедил командира, и они поехали в Москву.
В Кремле им сказали, чтобы ждали звонка в приемной. Ждать пришлось несколько часов. Звонок был около 5 утра. На проводе – Сталин. Штейн посмотрел на Пярна – тот был в полной прострации. Комиссар понял, что говорить надо ему. Он высказал Сталину свои аргументы, сослался на речь Ворошилова. В ответ в трубке какое-то время слышалось только тяжелое дыхание. Наконец, голос вождя: «Я приказа об отправке эстонских дивизий в Сталинград не отдавал, это произвол Московского военного округа… Генерала Пярна жду у себя в 7 утра».
Вскоре был образован 8-й Эстонский стрелковый корпус. Командиром был назначен генерал Лембит Пярн. Путь корпуса лежал на запад, в сторону Эстонии. И все же эстонцы прошли свой «малый Сталинград» – так называют кровопролитное сражение зимой 1943 года под Великими Луками.
«Мишка, мы победили!»
Тяжелое ранение в ногу – там же, под Великими Луками – прервало боевой путь Макарова. «На войне меня больше всего поразили и вызвали чувство гордости три вещи, – говорит Михаил Георгиевич. – Первое – огонь реактивных установок «Катюша», второе – штурмовая авиация, когда штурмовики летели на непостижимо низкой высоте над позициями врага. И третье – военно-медицинская служба, самоотверженность врачей, медсестер и фельдшеров, работавших зачастую в жутких условиях. Мне ведь в госпиталях пришлось провести больше времени, чем на фронте…»
Есть ему что рассказать и о своих боевых товарищах. К примеру, о комиссаре их полка Рюйтли – редкой доброты человеке. Немолодой и полный, он с наганом в руках повел бойцов в атаку – и получил ранение в живот. Санитары бросились выносить его с поля боя, но комиссар, не желая никого обременять, пустил себе пулю в висок…
День Победы Макаров встретил уже на родине, в Эстонии. Врезалось в память всеобщее ликование. Отец кричал ему: «Мишка, ты хоть понимаешь, что произошло?! Мы победили!» Сам Михаил выбежал на улицу, воздел руки к небу и воскликнул: «Слава русскому солдату и русскому оружию! Слава товарищу Сталину!» Ликовал и в то же время завидовал землякам, встретившим этот день в боевых частях.
Товарищей по корпусу Макаров встречал летом, когда они возвращались на родину. «Я в это время был в санатории в Пярну, залечивал свою рану, – рассказывает Макаров. – Весь город встречал земляков как героев-освободителей, осыпал их цветами. Помню, их кидали из окон домов, а кавалеристы ловили букеты и махали ими в ответ. Потом то же самое было в Таллинне».
Опять репрессии
В том, какой доброй славой пользовались у боевых товарищей эстонцы, Макаров неожиданно убедился, будучи студентом Ленинградского университета. «Я учился на втором курсе, когда в комнату общежития, где я жил, явился майор с орденом на груди. Сказал, тоже будет учиться, спросил в студсовете, живут ли в общежитии бывшие солдаты-эстонцы, и попросил поселить с кем-то из них, – вспоминает Михаил Георгиевич. – Майор объяснил, что артдивизион, которым он командовал, одно время стоял рядом с артполком полковника Ару. И он убедился, как все четко организовано у эстонцев, какая строгая дисциплина. А поскольку он, признался майор, имеет слабость по части выпивки, то рассчитывал, что сосед-эстонец будет держать его в узде. К сожалению, Володе мое соседство не помогло. Только год продержался…»
Казалось, что впереди всех ждет безоблачное будущее. Но нет – конец 40-х и начало 50-х годов ознаменовались черной полосой. Волна жестоких репрессий прокатилась и по Ленинграду, и по Эстонии. Коснулась она и Эстонского корпуса. Бывший начальник штаба Лукас, как считается официально, был расстрелян, а Макарову рассказывали, что он умер, не выдержав пыток. Сгустились тучи и над Лембитом Пярном. Но одного из своих любимых учеников спас маршал Василевский – добился перевода Пярна в Москву, где он почти до конца жизни преподавал в Академии Генерального штаба.
Потом период опалы закончился. Вплоть до конца советского времени членов Эстонского стрелкового корпуса снова чествовали как героев. «Особенно ярким было юбилейное празднество в 1972 году, – вспоминает Макаров. – И с трибун, и повсюду говорили, что Эстонский стрелковый корпус – гордость эстонского народа. И это действительно так».