Когда в прошлый раз Фонд Открытой Эстонии привозил в Таллинн Людмилу Алексееву, мне доставила большое удовольствие ее публичная лекция и совершенно не понравилось интервью. В этот раз получилось наоборот: я была очарована Валерией Новодворской как собеседницей и осталась недовольна тем балаганом, который был устроен из публичной лекции.
Новодворская, философия истории и дежавю
Я достаточно спокойно отношусь к высказываниям вроде «советский солдат со спасенной девочкой на руках – это советское вранье», и меня не корежит при слове «оккупация». Я знаю, что у моего покойного деда есть медали за взятие Вены и Будапешта, и знаю, что в свое время он отказался работать в том же Будапеште на советские спецслужбы. Просто потому что был порядочным человеком. И мне достаточно этого знания. Вместе с тем я помню о том, что все предки моего близкого человека были репрессированы по национальному признаку. И это знание во мне тоже есть. Оно не мешает мне каждый год приходить к военным памятникам с цветами или сажать анютины глазки на месте уничтожения евреев под Тарту - я умею отделять мух от котлет.
Чего совершенно не умеют российские правозащитники, узость и стереотипность мышления которых всякий раз меня поражает. Сегодняшняя лекция Новодворской по историософии России – это просто апофеоз стереотипного мышления. Любой, кто с философией истории хоть как-то соприкасался, не услышал в этой лекции ничего, кроме заезженного стереотипа об индивидуализме Запада и общинности России. «Каждый приличный человек стремится завести хутор», - рассказывала Валерия Ильинична, утверждая, что эстонцы наследовали скандинавской традиции индивидуализма, которую она противопоставляла традиции набегов.
Унаследованную от Дикого Поля российскую традицию набегов она проецировала на наше время, упомянув Грузию. Я не знаю, многие ли в этот момент в зале вспомнили об исключительно мирных хуторянах-викингах, но мне стало как-то неловко. Честно говоря, эти и другие лихие исторические параллели Новодворской напомнили мне Дмитрия Сергеевича Мережковского, который тоже очень любил философию истории и для которого не представляло проблемы сравнить Наполеона с Озирисом, а большевиков назвать предтечей Антихриста. Обоих роднит удобная способность игнорировать исторические факты, если они не вписываются в их концепцию, и пыл, с которым они эту концепцию излагают.
Публика, надо сказать, внимала. В комментариях к интервью меня спросили, были ли на лекции дети. Детсадовского возраста – нет. Молодые люди присутствовали и слушали, затаив дыхание. Потом, когда Валерия Ильинична предложила всем почтить эстонских легионеров минутой молчания, все они дружно встали, а г-н Криштафович начал озираться по сторонам, выискивая, видимо, несогласных. Эта сюрреалистическая картина напомнила мне блаженные времена совка, которые я, к счастью, не очень застала, но о которых хорошо знаю как человек, преподававший в университете в том числе историю российской цензуры и историю литературы ХХ века. «Мы поименно вспомним тех, кто не встал», - читалось во взгляде. Я абсолютно убеждена, что эти готовые встать по команде мальчики и девочки при другом раскладе были бы праведными комсомольцами. Когда твой «критический» взгляд на вещи полностью совпадает с позицией твоего правительства, это минимум подозрительно, но это, в общем, не мое дело, кто какие взгляды и по каким причинам исповедует.
Другое дело – дивная история со школой, куда Валерию Ильиничну пригласили читать лекцию. Я считаю, что приглашать столь противоречивую фигуру к детям – это очень большая ошибка, поскольку у них нет иммунитета к стереотипам, они легко впитывают «прописные истины эстонской демократии», которая весьма однобока. Можно ли рассматривать историю России вне истории других европейских стран? Нет ли позорных пятен в истории Англии, Франции, Соединенных Штатов? Разве викинги не были завоевателями? На каждое утверждение Новодворской можно было бы найти контраргумент. Но нет никакого желания увязать в исторических спорах, поскольку этому можно посвятить свою жизнь и все равно никому ничего не доказать. Я, к счастью, не историк.
Меня просто по-человечески удивляет, насколько российские правозащитники не желают видеть у России даже те достоинства, которые у нее есть или были. Новодворская эффектно сравнивает отмену суда присяжных после того, как был вынесен оправдательный приговор Вере Засулич, с ужесточением судебной системы в современной России. Правда, при этом она забывает сказать, что российская судебная система когда-то была одной из самых гуманных в Европе, что как-то совсем не вписывается в антитезу «варварская Россия – просвещенный Запад».
Как пишет любимый мной автор Марк Алданов (сам, между прочим, юрист, историк и белоэмигрант, которого трудно заподозрить в любви к большевикам или «кровавой гэбне»): «Уголовный процесс в России был беспристрастен, справедлив и вдобавок никогда не превращался в балаган, как это сплошь и рядом бывает на западе. Тем не менее в двух изображающих его знаменитых русских романах, в "Братьях Карамазовых" и в "Воскресении", в основу дела положена судебная ошибка. Все-таки не всегда же наши присяжные и судьи ошибались! <…> Что сказали бы Толстой и Достоевский, если б Митю и Катюшу вдобавок приговорили к смерти? В отличие от запада, русский уголовный кодекс при старом строе отнял у писателей эту возможность. Их мысли взаимно исключаются, но одинаково свидетельствуют о максимализме русской души и о понимании правосудия, прямо противоположном западному». Прошу прощения за длинную цитату.
Что еще нового открыла Валерия Ильинична таллиннским слушателям? Идею цикличности истории и воплощении Николая I в Путина? Да Николая и со Сталиным сравнивали, а цикличность истории – это вообще привет Полибию и Джамбаттисте Вико. Не говоря о помянутом гостьей Шпенглере. Ничего нового, но все легко скармливается не очень образованной публике, поблагодарившей лектора за «глубокую лекцию».
Не знаю, сочли ли они столь же глубоким ответ Валерии Ильиничны на вопрос, как она оценивает деятельность совета по правам человека при президенте России. По словам гостьи, Резник и Алексеева «продлевают существование диктатуры и удерживают надежный замок на камере заключенного». Им дают подачки, а они борются по мелочам, а не глобально, тем самым создавая видимость демократического общества и препятствуя возникновению полномасштабного диссидентского движения. Эстонская публика в ответ на это тактично промолчала. А про чаемое Алексеевой гражданское общество Новодворская вообще заметила, что общество ближе к лозунгу «мир хижинам, война дворцам» и готово пойти с вилами на Рублевку.
За что я действительно гостье благодарна – за любовь к Галичу и прекрасное исполнение его стихов. Новодворская – блестящий декламатор с прекрасной памятью. И еще очень порадовал Тунне Келам, по-русски сообщивший публике, что только что прилетел из Европарламента и наконец-то глотнул свежего воздуха. Бедные они там в Брюсселе совсем: душно, страшно, темно и никто не понимает.
А еще встал один эстонец, имени которого я, к сожалению, не запомнила, и спросил Новодворскую, какая польза от ее визита в Эстонию и не боится ли она, что здесь ей покажут потемкинские деревни. Честно говоря, ее ответ мне уже был не важен, хотя и он заслуживал внимания: «В Берлин и Париж нас не звали, зато туда звали Путина. А мы не можем купить «Мистраль», хотя мы бы с удовольствием это сделали и подарили его Эстонии. Мы приехали туда, куда нас звали. А потемкинские деревни… Мы видели – парламент настоящий, пресса тоже настоящая». С этим я, пожалуй, тоже спорить не буду. Я тоже считаю, что у житья в Эстонии есть свои весьма весомые преимущества. И у меня много российских друзей, которые считают так же.
Не об этом речь. Много можно говорить о противоречивых моментах этой встречи, а завтра, наверное, гости отожгут что-нибудь еще (Константин Боровой в этом смысле выглядит сдержаннее), но больше всего меня беспокоит, как много есть людей, готовых безоглядно принять чужую точку зрения целиком, не подвергая ее здоровой критике. Мой коллега обронил сегодня, что мероприятия Открытой Эстонии очень похожи на встречи «Импрессума» - только с другой стороны. А хочется, чтобы «стороны» не было, а была своя позиция, по возможности, объективная, по возможности, не оскорбляющая ничьих чувств и не запускающая по новой надоевший исторический лейтмотив. Хочется человечности, но пока в школах учат не гуманизму, а «демократии и оккупации», мы этого не дождемся никогда.