Официальный Брюссель усилил давление на власти стран Балтии, чтобы побудить Таллинн, Ригу и Вильнюс уделять больше внимания т.н. новым иммигрантам.
Мнение. На чью сторону встанут новые иммигранты?
Свои требования ЕС подкрепил существенными финансовыми вливаниями. Европейские чиновники и правозащитники опасаются, что в Прибалтике ситуация, связанная с до сих пор малозаметными новыми иммигрантами, может в одночасье обостриться. Страны ЕС ужесточают миграционную политику. Методы интеграции инородцев-мигрантов (достаточно вспомнить последнюю бельгийскую инициативу) становятся принудительными. Но обойтись без трудовой иммиграции из Азии, Африки и Восточной Европы состарившаяся экономика ЕС не может. Многомиллионная армия иммигрантов будет и впредь прирастать новобранцами.
Эстония, Латвия и отчасти Литва после восстановления независимости долго находились на обочине европейских миграционных процессов. Беженцы и трудовые иммигранты с Балкан, из Азии и Африки, а потом и из Молдавии с Украиной направлялись преимущественно в страны старого Европейского cоюза. В Прибалтике хватало и своих по сей день неразрешенных проблем с правами и интеграцией русскоязычного населения.
Прибалтийские национальные меньшинства и мигрантами-то назвать нельзя, лишь при наличии политической воли или, скорее, произвола. Поэтому новая иммиграция до сих пор не принималась во внимание: масштабы ее были незначительны, проблемы в полный рост не проявлялись, и можно было к «старым иммигрантам» относиться, как к новым, а к новым – как к старым: без учета культурных особенностей, правового статуса и адекватной оценки рисков.
Вступление стран Балтии в Евросоюз и полное открытие с 1 мая 2011 года для новых стран-членов ЕС общеевропейского рынка труда и преддефолтное состояние некоторых средиземноморских стран в ближайшее время, по прогнозам аналитиков Центра информации по правам человека, перенаправят миграционные потоки внутри ЕС. Великое переселение народов заденет и Прибалтику. Отсидеться в северо-восточном медвежьем углу союзной Европы не удастся.
До сих пор власти Эстонии, считают наши правозащитники, концептуально не определились, как быть с новыми иммигрантами. Миграционная политика, возникшая еще в конце 80-х из страха полной русификации, сводилась к двум важнейшим требованиям: новых мигрантов в Эстонию под любым предлогом «не пущать», а т.н. старых - репатриировать. Миграционный баланс благодаря этим драконовским мерам все время сохранялся с отрицательным сальдо. В Эстонии, например, отрицательное сальдо миграции составляет в среднем около 2000 человек, но в 2008 году уменьшилось за счет роста численности иммигрантов 1300 человек в год, а Литве – около 7000.
Покидают страны Балтии, уезжая на учебу и работу, преимущественно граждане Эстонии, Латвии и Литвы, молодые и квалифицированные, а въезжают тоже люди молодые и вполне трудоспособные. Но другие. Пока с Запада к нам ехали бизнесмены-начальники, а с Востока (из России и Украины) квалифицированные рабочие, о новых мигрантах не вспоминали. Однако история ЕС показывает, что новые иммигранты сначала часто появляются как беженцы. Прежние единичные случаи с беженцами в Эстонии в последние месяцы стали исчисляться десятками, а в Литве нашли убежище уже сотни беженцев, в том числе и из Чечни.
За беженцами последуют и трудовые мигранты с семьями, чадами и домочадцами, порой уже имеющие законное право как постоянные резиденты ЕС пользоваться всеми преимуществами открытого рынка труда. Каждый третий житель Роттердама моложе 18 лет, а в Амстердаме каждый второй – не голландец, а иммигрант в первом-втором поколении, а в Стокгольме уже 27% процентов горожан перебрались в Швецию из Сараево, Риги, Аддис-Абебы или Манилы.
Навыков работы с настоящими, совсем не интегрированными иммигрантами (борьба с местным, укорененным национальным меньшинством не в счет) у эстонских чиновников просто нет. Разношерстная публика, не владеющая никаким общим для большинства языком, с набором экзотических бытовых привычек, причудливых этических представлений и религий превратится в непроходящую головную боль для общества, если местные «нацайнике» изначально к ним не будут относиться как к людям.
Практика Италии, Франции, Англии и Испании наглядно показала, что отчаявшиеся, обобранные коррумпированными чиновниками, запуганные этническими преступными группировками, не понимающие, что вокруг происходит, замкнувшиеся в своем кругу, опустившие смысл жизни до простого выживания, рано или поздно взрываются бунтом кровавым, бессмысленным и беспощадным. Недавно в сытой и счастливой Дании в лагере для беженцев чеченцы, афганцы и албанцы сошлись в бессмысленной кровавой бойне за плошку безвкусного датского овощного супа.
Если в странах Балтии чиновники не знают, чего они хотят от новых иммигрантов, то общественные организации занимаются удовлетворением базовых потребностей. В Латвии, например, одно из местных объединений специально занималось многочисленными украинскими гастарбайтерами: помогало им ориентироваться в латвийском законодательстве, в лабиринте чиновничьих коридоров, проводило экскурсии по стране, т.е. помогало как можно быстрее адаптироваться и найти «общий язык» с местными, в том числе и с украинцами.
Опять же в Латвии очень активно работает объединение афролатвийцев. Они как минимум смогли заступиться за своих братьев по цвету кожи, воспрепятствовать распространению рекламы, замешанной на очевидных расистских мотивах. Ксенофобия и расизм есть не только в Латвии. Не так давно одному финскому правозащитнику наши скинхеды напомнили об эстонской нетерпимости, избив его – но ведь не убили же! – среди бела дня посреди Старого города. Правозащитник был афрофинном.
Новые иммигранты будут, и они будут сильно отличаться от т.н. «старых иммигрантов». И различия эти будут видны даже на глаз. Поезжайте в Хельсинки, спуститесь в метро – и сразу станет ясен смысл термина «видимые меньшинства». Это, возможно, породит проблему «интеграционного треугольника».
Не секрет, что проблемы т.н. «старых иммигрантов» не решены, пропасть между эстонцами и неэстонцами за последние три года стала только шире, а уговоры отдельных эстонских интеллигентов считать местных русских своими соотечественниками, тоже эстонцами, не дают никакого результата. Молчаливое противостояние парадоксальным образом порождает убеждение, что вот когда в Эстонию понаедут турки с китайцами и афроевропейцами, а в Пирита вознесется к небу минаретами соборная мечеть, вот тогда, мол, эстонцы поймут, что местные русские им действительно ближе и роднее других. Станет понятно, кто на самом деле свой, а кто чужой. Общий «враг» сплотит эстоноземельцев. Но это одна сторона треугольника.
По наблюдениям местных правозащитников, новые иммигранты в Латвии и Эстонии явно тяготеют к «старым иммигрантам», имеющим опыт выживания в неблагоприятной политической, экономической и языковой среде. Да и местные правозащитники в основном состоят из представителей меньшинств и не утратили чувство солидарности. Вполне вероятен другой вариант развития событий, предполагающий, что и новые иммигранты, и национальные меньшинства будут тяготеть друг к другу, по крайней мере, на уровне политических, общинных и правозащитных активистов.
Хотя не исключен и вариант, когда новых иммигрантов можно будет стравить со старыми. Политическая ценность принципа «разделяй и властвуй» несомненна. Так сказать, албанская преступность в спальном районе с преобладающим меньшинственным населением вполне способна выполнять функцию санитаров леса. Противостоять «санитарам» вполне способны те, кому нравится знак «коловрата» (свастика). Сейчас закладываются основы политики в отношении «новых иммигрантов», и обществу, и властям стоит осознать, что приезжать к нам будут люди в поисках простого человеческого счастья, что миграционная политика и политика в отношении национальных меньшинств – это не одно и то же, и что поиски общего врага не создают общих друзей.