Холодно, холодно, холодно. Пусто, пусто, пусто...

Сцена из спектакля «Коварство и любовь»: Луиза (Елизавета Боярская) и Фердинанд (Данила Козловский). Фото: Виктор Васильев

Одной из самых загадочных пьес мировой драматургии мне представляется пьеса Константина Треплева, сочиненная им в «Чайке» Чехова и исполненная Ниной Заречной.

Константин Треплев кричал, волнуясь: «…современный театр — это рутина, предрассудок… Нужны новые формы, а если их нет, то лучше ничего не нужно». А потом выходила Нина Заречная и каким-то образом произносила: «…все жизни, все жизни, свершив печальный круг, угасли… На лугу уже не просыпаются с криком журавли, и майских жуков не бывает слышно в липовых рощах. Холодно, холодно, холодно. Пусто, пусто, пусто. Страшно, страшно, страшно».

Пьесы Ивана Вырыпаева очень похожи на пьесу Треплева: там холодно, пусто и страшно. Персонажи изъясняются абстракциями, произносимыми монотонными, лишенными синтаксиса голосами.
На нынешнем фестивале «Золотая Маска» был показан спектакль петербургского Театра юных зрителей имени Брянцева по пьесе Ивана Вырыпаева «Танец Дели».

Текст Вырыпаева всегда запрограммирован так, что не нуждается в постановщике, поскольку неинтонированные механические марсианские голоса звучат совершенно одинаково на протяжении всего представления; артисты не взаимодействуют, между ними ничего не происходит, их количество не имеет значения.

Новый театр
В «Танце Дели» (режиссер Дмит­рий Волкострелов) повторяющиеся мантры сводятся к следующему: у персонажей умирают самые близкие им люди, но персонажи ничего не чувствуют по этому поводу; они сами удивляются тому, что ничего не чувствуют, но все равно ничего не могут почувствовать, кроме этого небольшого удивления своей собственной бесчувственности; и те, кто приходит выразить им соболезнования, собственно, тоже ничего не чувствуют, а, главное, ничем не могут помочь тем людям, которые ничего не чувствуют.

Я понимаю, что театральное высказывание Вырыпаева связано с его обеспокоенностью разлитой в обществе бесчувственностью, но зрителю нестерпима форма. Зудящая монотонность напоминает китайскую пытку: капает на голову вода; первые десять минут думаешь, что ничего страшного, можно потерпеть, но потом становится все мучительнее и мучительнее, и мало верится, что это равнодушие мира, осужденное через холодность и пустоту, кого-то может согреть.

Во время нынешней «Золотой Маски» прозвучало множество заявлений о том, что новый театр не стремится выжимать из зала эмоцию, но создает провокативную атмосферу, которая должна побудить зрителя к неким другим действиям, помимо сочувствия.

Точно, как говорил Треплев: «Когда поднимается занавес и при вечернем освещении, в комнате с тремя стенами, эти великие таланты… изображают, как люди едят, пьют, любят, ходят… то я бегу… как Мопассан бежал от Эйфелевой башни, которая давила ему мозг своей пошлостью». Дмитрий Волкострелов пишет: «…мы… стараемся… привычные связи убрать и не следить за судьбами героев, а сосредоточиться на темах и идеях, заложенных в пьесе».

Театр, который состоит из тем и идей, а не из человеческих характеров и судеб, вполне вероятно, может волновать теоретиков театра, но зритель должен почувствовать, что речь в спектакле идет именно о нем, а не о какой-то абстракции, именно почувствовать, а не понять умом; умом мы и так прекрасно понимаем, чем добро отличается от зла, и что должно победить в финале.

И вот с волнением я стала ожидать последний спектакль «Маски» — «Коварство и любовь» в постановке Льва Додина в Малом драматическом театре — Театре Европы.

Приди; огнем волшебного
рассказа
Сердечные преданья оживи;
Поговорим о бурных днях
Кавказа,
О Шиллере, о славе, о любви.

Конечно, и в просветительской этой мещанской драме трудно было ожидать чего-то, что могло бы откликнуться в сегодняшнем дне, но все-таки, но все-таки — прекрасные артисты, прославленный театр, хотя сейчас и эти важные обстоятельства могут не иметь ни малейшего значения.

Коварство и любовь
Нет, все-таки смотреть спектакль Льва Додина было интересно; прекрасная сценография Александра Боровского все время напоминала о рифме: любовь — смерть, радость — горе, наконец, классическое:

Где стол был яств, там гроб
стоит;
Где пиршеств раздавались клики,
Надгробные там воют лики,
И бледна смерть на всех глядит.

Державинская тяжелая и основательная поступь чувствовалась во всем: все действие происходило на «дубовых» столах, где встречались счастливые любовники (Елизавета Боярская и Данила Козловский), где танцевала свой затейливый и неискренний танец (если так можно сказать о танце) разлучница (Ксения Раппопорт), где умирали герои, напившись отравленного лимонаду.

Государство не дремлет, расчет вездесущ, интрига оказывается сильнее преданности и любви, цинизм разно­образен и изобилен, он соблазнителен, он дурманит разум, а истинное чувство блекло и незатейливо, оно простодушно и даже невзрачно.

Блистательна игра Ксении Раппопорт, сумевший извлечь из своей героини сложный и неоднозначный характер, придать по сути ходульной фигуре тончайший черты… Очень тонко и свежо представили своих персонажей и Елизавета Боярская с Данилой Козловским. Но, как показалось, обвинительный финал, адресованный политикам и вообще власти, прозвучал натянуто и притянуто.

Спектакль прокатился по ровным рельсам, не сделав ни одного крутого поворота, не слетев с откоса, ничем не обогатив наших представлений о драме Шиллера. Не получилось открытия, потрясения.
Нынешняя «Золотая Мас­ка» оставила по себе ощущение какого-то странного отбора, тускло отразившего состояние российского театра.

«Золотая Маска в Эстонии»

«Танец Дели» по пьесе Ивана Вырыпаева