Знак: не друг и не враг

Фото: Архив ДД

Я люблю символы. Еще в университете я увлекся семиотикой: может быть, отчасти это было связано с тем, что моими преподавателями были ученики и коллеги глубоко почитаемого мною Ю.М. Лотмана.

Знаки и символы, являясь своеобразной квинтэссенцией определенной эпохи, очень часто помогают в изучении истории. Они визуализируют не только конкретные образы минувшего, но и превосходно иллюстрируют сам исторический процесс и его героев, делают их более живыми и, в известной степени, выпуклыми. Очень часто в них зашифрован определенный исторический код, смыслы, разгадывать которые безумно интересно.

Факт один, взгляда два

В связи с этим, я, конечно, не раз (и до т. н. «бронзовых ночей», и после них) объяснял ребятам парадоксальную сущность многих окружающих нас символов как в истории, так и в повседневности. И то, что их сложно подчас воспринимать однозначно. Говоря о памятниках, наиболее наглядно и радикально эту идею, на мой взгляд, воплотил Эрнст Неизвестный в скульптурном оформлении надгробия Н. Хрущёва на Новодевичьем кладбище в Москве, символически разделив содеянное первым секретарем ЦК КПСС на черное и белое.

На примере монумента Воину-освободителю в Таллинне тоже приходилось, в частности, говорить о том, что, живя в Эстонии, надо понимать, какую разную, подчас противоположную смысловую нагрузку может нести один и тот же символ в глазах эстонской и русскоговорящей общин. Но пусты слова без впечатлений, без того, что видишь и чувствуешь сам. И здесь на помощь учителю приходят документы – исторические источники, адекватные аналитическим способностям старшеклассников.

Наши школы с эстонским и русским языками обучения учатся по одним и тем же программам и учебникам, однако история рассматривается в некотором смысле по-разному. И в первую очередь, разумеется, в плане эмоциональных оценок.

Вторая мировая война, вероятно, – одно из важнейших событий, подход к которому отличается в русской и эстонской школах. Поскольку речь идет об очень чувствительной теме, личностное отношение к ней неизбежно. Как я уже говорил, мы, естественно, можем предложить ученикам больше источников информации и возможность выбора. Но, может быть, в классе все проходит гладко, а дома совсем другие разговоры. Мы должны учитывать общий контекст русскоязычных медиаканалов, а также рассказы старшего поколения, чья роль в формировании взглядов детей на эти события велика: так называемый «национальный метанарратив», или «коллективный миф», отражение которого несет в себе любая культура.

Это, разумеется, нельзя не учитывать, и хотя на уроках за основу берется государственная учебная программа – в разных школах преподают по-своему. Вопрос в том, какова подготовка учителя и какими источниками он пользуется, что он читает.

Но пораженья от победы…

Естественно, и тогда, семь лет назад, и теперь мы часто возвращаемся к теме переноса памятника с холма Тынисмяги. Даже в прошлом году, когда мы с ребятами составляли вопросы для книги речей и интервью президента «Говорит глава государства», примерно одна пятая вопросов так или иначе была связана с этой тематикой. Притом что задавали их юноши и девушки, которым в 2007 году не было и десяти лет.

Совершенно понятно и правильно, что каждый человек хочет чем-то гордиться. Здорово ощущать сопричастность, когда кто-то выигрывает титул олимпийского чемпиона. Об этом приятно говорить, потому что речь идет о победе. Но если на чувство гордости, которое подпитывалось более 60 лет, в одночасье махнуть рукой, это возмущает. Когда я спрашивал, какие исторические события вызывают у русского человека особую гордость, в первую очередь ребята всякий раз называли победу во Второй мировой войне...

К сожалению, к войнам относятся исходя из того, кто был на стороне победителя. У учителя часто просто нет времени и желания, чтобы объяснить детям подноготную событий. Говорить ученикам, что они являются наследниками тех, кто приехал в Эстонию в период ее оккупации, неприятно. А детям неприятно это слышать.

Возвращаясь к мифам и символам, приходится констатировать факт, что, к глубокому сожалению, в Эстонии широкое применение нашла политическая риторика недоверия к проживающим здесь иноязычным соотечественникам. Как правило, в лице большой русскоговорящей общины предвзято виделось наследство советского периода, и часто на нее возлагалась вина за пережитую эстонцами историческую несправедливость.

Такое отношение имеет под собой определенные исторические причины. И говорить об этом необходимо для того, чтобы это никогда не повторилось и чтобы дети понимали, какие последствия могут иметь те или иные поступки.

В те годы я работал в далеко не самой элитной школе Пыхья-Таллинна. Помню, как взбудоражены были ребята происходившим на Тынисмяги. Нам, учителям, было тогда непросто, однако мы все же пытались проявить положительный настрой там, где наблюдался негативизм. Всем вместе нам удалось тогда удержать учеников от необдуманных скоропалительных оценок и действий.

Тем более неожиданной и неприятной для нас стала самая первая реакция государства, выпустившего стрелы критики именно в адрес русских школ. Приходилось спокойно и аргументированно объяснять, в том числе и тогдашнему министру образования Тынису Лукасу, что причина уличных беспорядков отнюдь не в якобы невыученных уроках истории Эстонии. Помнится, в те дни у меня брал интервью тогдашний главный редактор радиостанции KUKU Янек Лутс. До сих пор помню его удивление, когда одной из главных причин «бронзовых событий» я назвал социальные обстоятельства.

Мы не становимся ближе

И вновь – знаки и символы! Не надо быть историком, чтобы понимать, какую смысловую нагрузку несут они в жизни тех, кто не может похвастаться устроенным комфортным бытом и толстым кошельком.

Кто-то из коллег тогда заметил с грустным сарказмом: наконец-то нас (он говорил о русскоговорящей общине) заметили, обратили внимание... Тогда тоже, как и теперь, говорили в том числе и о создании русскоязычного телеканала, звучали красивые и, в общем, правильные слова о том, что мы должны научиться слушать и слышать друг друга...

Постепенно этот энтузиазм, однако, стал сходить на нет: «бронзовые ночи» становились частью истории, а она, к сожалению, очень часто учит тому, что никого ничему не учит.

Прошло семь лет, я стал работать в сильных центральных школах, где учатся в основном благополучные дети с широким кругозором и возможностями. Их владение эстонским языком повышается с каждым годом. История Эстонии преподается на государственном языке.

Но это по-прежнему, увы, не сближает общины. Ключ к диалогу до сих пор не найден.

Думаю, что именно в этом заключается один из главных уроков апрельских событий 2007 года и одновременно сегодняшний вызов для нас, учителей истории и обществоведения.

Я всегда верил в теорию малых дел, а учительский опыт показывал, что чем меньше мы говорим об интеграции, чем меньше мы искусственно занимаемся такими вещами и больше делаем какие-то интересные вещи, тем лучше.

Помнится, тогда, семь лет назад, той же весной, мы поехали — эстонская и русская школа — участвовать в Страсбург в заседании Европарламента. Потом собрали вместе ребят с Сааремаа, из еврейской и русской школ, вместе по Скайпу вышли на связь с учениками из Германии и прекрасно обсуждали на английском вопросы экологии и природосберегающего развития Европы в 21 веке. Эта деятельность значительно расширилась, стала ещё более многообразной. Так мы не только учимся, но и становимся ближе и понятнее друг другу, преодолеваем реальные и мнимые противоречия.
Как педагог я интуитивно стараюсь исходить из того, что лучше для учеников. Нам всем нужно думать, как будет лучше для нового поколения. Моя вечная мечта – о новых поколениях русских европейцев... И это вовсе не означает, что все они должны стать гражданами одного государства, гораздо важнее формирование полноценного гражданского общества, сообщества свободных и ответственных личностей со схожими фундаментальными ценностями. Думаю, что осознание этого может дать основу для откровенности и веры в лучшее будущее.