Наши люди эпохи Rolling Stones

Марек (справа, Артем Гареев) допытывается у отца (Владимир Антипп), за что же тот сидел при социализме. Страшную тайну выдает Аня (Елена Тарасенко). Фото: архив Русского театра

О, губы Мика Джаггера, соблазнившие не одно поколение, затянувшие в хаос юные души, поманившие их в свет, которого нет! О, роллинги, катящиеся камни, не обрастающие мхом, перекати-поле несбывшихся надежд! О, проклятая мнимая вечная свобода!

Извините за восторженное начало, но наш Русский театр все-таки полон сюрпризов: уже не ждешь от него ничего хорошего – а он огорошивает тебя чем-нибудь сногсшибательным. «Губы Мика Джаггера» (постановка Ивана Стрелкина по пьесе поляка Домана Новаковского) обещали новый эксперимент – и обернулись спектаклем, про который хиппари наверняка сказали бы far-out: круто как ничто. Хотя это, видимо, эксперимент. Какая разница? Главное, что вышло изумительно, и те приемы Стрелкина, которые вышли боком его спектаклю «В добрый час», здесь на месте – и фантастические декорации, и разноцветные поролоновые кубики (сюрприз для зрителя!).

Для начала – пространство постановки: магические облака дыма в лабиринте неестественного зелено-оранжевого света. Разбросанные-расставленные повсюду кубы разных размеров, оклеенные поп-артовскими плакатами (есть и куб, на котором изображен Путин в образе Че Гевары): с одной стороны, это кирпичики волшебной реальности, с другой – коробки, куда можно прятаться, чтобы отгородиться от мира (одному или вдвоем – как получится). Светящиеся надписи на стене – о том, что мы заснули, мы спим, мы видим один и тот же странный сон...

Пять бунтарей в стране чудес

В золотом сне, навеянном миру губами Мика Джаггера, трое мужчин едут на концерт Rolling Stones: Янек (Владимир Антипп) – дед-рокер, хиппи со стажем, навсегда застывший в своих 1960-х; Марек (Артем Гареев) – его сын, бизнесмен, у которого много работы и который как может воюет с безответственным старшим поколением; и Бартек (Александр Жиленко) – внук-хипстер, которого вечная война отца и деда напрягает настолько, что он предпочитает оставаться в стороне и держать нейтралитет. Едут они... точнее, уже не едут. Бензин на нуле, мотоцикл заглох, и три поколения семьи Новаков отправляются на поиски «одной из телок» Янека («Первый принцип старого Новака: расстояние между одной телкой и другой не может превышать четверти часа езды на мотоцикле с коляской!»). Его экс-возлюбленная Аня (Елена Тарасенко) находится быстро, а при ней – дочь Кася (Татьяна Космынина), не ожидавшая от мамы подвоха в виде увешанного цепями вечного бунтаря со сплошным «секс-драгз-рок-н-ролл» в башке.

И начинается история о пяти людях, которые связаны разными нитями (Бартек влюбляется в Касю, а в Янеке чувства к Ане никогда и не умирали), исповедуют очень разные идеалы – и пытаются понять, что же с ними стало, а заодно и как им жить дальше. Конфликт даже не поколений, а мировоззрений тут – в полный рост. Конфликт бунтарей.

Янек – вечный бунтарь, ругмя ругающий коммунистов и буржуев (для него это и участники студенческих волнений в Париже – им-то чего недоставало? в то время как он, Янек, сидел за политику! ну или не совсем за политику, а... э-э-э... посмотрите – узнаете).

Аня – тоже бунтарка, но бывшая, брошенная Янеком, остепенившаяся, променявшая (с его точки зрения) свободу на стабильность, «гэдээровские этажерочки» и «пластикового мужа», потому что жить так, как жил Янек, – ну невозможно же.

Марек – бунтарь, воюющий не с системой, а с отцом. Автор пьесы, смотрящий на хиппи без розовых очков, вложил в уста Марека очень смешной и убийственный монолог про детство-юность: «Все по приказу: будь свободным, будь собой, кури травку, пей водку, любовью занимайся по кустам! Сколько можно? Одна и та же песня, без перерыва, с утра до ночи: make love, make love, плюй на авторитеты, плюй на деньги, на карьеру, цени свободу, самобытность, ду-ду-ду...»

Бартек и Кася – «из поколения, для которых не существует Брайана Джонса», легендарного соло-гитариста «роллингов», умершего в 27 лет в своем бассейне от передозировки алкоголя и наркотиков. (Обе напасти в «Губах» присутствуют, но в преображенном виде: бутылки, к которым прикладываются герои, наполнены блестками.) Бартек бунтует против бунта в принципе, но хрен редьки не слаще; Кася – набожная недотрога, которую бунтарство Янека втайне восхищает.

Дзэн Мика Джаггера

Круг противоречий замкнулся. Что общего у всех этих людей? Поначалу кажется, что ничего, кроме музыки Rolling Stones, – и ее хватает, чтобы до поры сглаживать любые разногласия. Хотя Янек и тут успевает повздорить с Касей: мол, ее Бога нет, а его Бог – Мик Джаггер – хотя бы есть: «Конечно, каждый имеет такой Абсолют, какого заслуживает. Но у господина Джаггера есть то преимущество перед твоим Богом, что он точно существует. Маленький, смешной – зато реальный».

На самом деле, конечно, дело не в губах Мика Джаггера, не в «Satisfaction», «My Sweet Lady Jane» или «Paint It Black». Дело в тотальном проигрыше – в том самом ощущении, которое не может миновать ни одного честного человека. У честных людей ведь есть идеалы, которые никогда не выдерживают столкновения с «изменчивым миром». Честные люди вынуждены под мир прогибаться (не верьте тем, кто вопит, что не прогнулся – не бывает такого), а значит, они так или иначе проигрывают, так или иначе несчастны, так или иначе врут – друг другу и самим себе.

Так, может, и не было никогда никакой свободы? То, что герои о чем-то таком помнят, ничего не значит – трава в прошлом всегда зеленее. Но, но, но... Фокус в том, что даже если жизнь оказывается тотальной неправдой, все равно в этом вранье проблескивает трудноуловимая, не выразимая словами, неоспоримая истина. И великая заслуга спектакля «Губы Мика Джаггера» – а он шире, ярче, лучше того текста, который вы сейчас читаете, – в том, что эту истину, этот высший дзэн он каким-то способом умудряется передать зрителям, так что ты понимаешь: ничто не потеряно. И даже когда ты умрешь, кто-нибудь подхватит эстафету. Иначе быть не может. Только надо дождаться, пока с небес на нас посыплются алмазы – ну или разноцветные поролоновые кубики.