Писатель Уильям Бойд между Бондом и Чеховым

Обращаем ваше внимание, что статье более пяти лет и она находится в нашем архиве. Мы не несем ответственности за содержание архивов, таким образом, может оказаться необходимым ознакомиться и с более новыми источниками.
Copy
Писательский путь Уильяма Бойда – не копировать реальность, а побивать ее, причем ее же оружием.
Писательский путь Уильяма Бойда – не копировать реальность, а побивать ее, причем ее же оружием. Фото: Михкель Марипуу

Британского писателя Уильяма Бойда на литературный фестиваль HeadRead звали давно. В этом году он наконец приехал, чтобы убить сразу двух зайцев: посетить фестиваль и – посмотреть, как Таллиннский городской театр поставил его пьесу «Томление», написанную по мотивам рассказов Чехова.

Бойд обожает Антона Павловича Чехова и все, что с ним связано; в свое время он написал о русском классике два эссе – «чеховскую энциклопедию» от A до Z (Antonи Zoo, «Антон» и «Зоопарк» соответственно) и рассказ об отношениях Чехова с Ликой Мизиновой. Впрочем, Чеховым, а также Гоголем и Набоковым увлечения Бойда не ограничиваются. Будучи по происхождению шотландцем, он вырос в Африке, учился в том числе во Франции и интересуется, кажется, всем подряд: и литературой, и математикой, и философией, и шпионажем, и фотографией.

Как писатель Бойд прославился в том числе в жанре вымышленной биографии – подобные книги удаются ему настолько хорошо, что роман про никогда не существовавшего художника Ната Тейта был воспринят многими как всамделишная биография (чему весьма способствовал хороший приятель Бойда певец Дэвид Боуи, разыгравший гостей на презентации книги). Об этом и о многом другом Уильяма Бойда расспросил «ДД».

– Кажется, нет в мире того, что вас не увлекает. Подобная всеядность вам помогает – или наоборот?

– Скорее помогает. Я пишу романы, связанные с реальностью множеством нитей, а сила романа именно в том, что он объясняет захватывающее приключение, которое мы все переживаем с рождения до смерти. Роман – самая эффективная форма искусства. Театр, наверное, на втором месте – он тоже объясняет мистерию повседневной жизни людей... И если вас не увлекает вечное шествие удивительных деталей человеческого бытия, вы вряд ли станете романистом, по крайней мере, реалистическим.

Меня бесконечно увлекают самые разные вещи. Я всечасно поражаюсь миру, и все, что меня восхищает, так или иначе проявляется в моей прозе. Я адски любопытен. Я держу глаза и уши открытыми. Когда романист в аэропорту узнает о том, что его самолет опоздает на восемь часов, для него это очень приятное известие: за это время, если смотреть по сторонам, можно набрать материал для дюжины рассказов.

– Математика в ряду ваших увлечений стоит особняком. В романе «Браззавиль-Бич» есть главы с названиями вроде «Великая теорема Ферма» и «Инварианты и гомеоморфизмы»...

– Одно время я очень увлекался высшей математикой и физикой. Вообще-то в математике я почти ничего не понимаю, но страшно интересуюсь ее концепциями. Все эти ужасно сложные замысловатые теории, если их интеллектуально выварить, говорят о достаточно простых вещах: ты не можешь знать все; вглядываясь во что-то одно, ты упускаешь из вида другое; и так далее. Это истины, понятные всем.

Я вложил всю свою увлеченность математикой в «Браззавиль-Бич», так что если я стану писать об этом вновь, то неизбежно повторюсь. В этом романе я, кроме прочего, привнес в литературу теорию хаоса задолго до того, как все остальные запрыгнули в тот же вагон. Герой книги – математик, который пытается вывести формулу непредсказуемого человеческого бытия.

– Если положить на весы ваши шотландские корни, английский язык, африканское детство и франкофилию, что будет весить больше, а что меньше?

– Сложно сказать... Мы только что говорили с одним читателем о Шотландии, и я должен признаться, что это, наверное, самый значительный из аспектов моей личности. Шотландия для меня – это дом, родители, семья. Дальше идет Африка. Что до Англии и Франции, это места, в которых я жил, но не думаю, что они меня хоть в какой-то степени определили. И хотя мне очень сложно объяснить, как именно Шотландия и шотландскость сформировали мою личность, я просто знаю, что шотландского во мне больше, нежели чего-либо другого.

– В вашей речи не слышно звука «р», который шотландцы в отличие от англичан произносят.

– У меня легкий шотландский акцент. В Шотландии думают, что я англичанин. В Англии – наоборот. Я говорю как Тони Блэр – у него тоже мягкий акцент, но по гласным можно понять, что мы не англичане. В некоторых антологиях шотландской прозы я есть, в некоторых меня нет. Так сказать, иногда меня в клуб пускают, иногда нет... (Смеется.) Так обстоят дела во многих маленьких странах, откуда уехало много эмигрантов, – в Ирландии, Шотландии, наверное, в Эстонии тоже: тех, кто покинул страну, обратно с распростертыми объятиями не ждут. Одни критики включают меня в шотландский литературный канон, другие меня оттуда изгоняют. Мне-то все равно, но это факт. При этом я – такой же шотландец, как и любой другой шотландский писатель.

Читайте интервью с Уильямом Бойдом в еженедельнике «День за Днем» от 21 июня. Подписаться на газету можно по телефону 666 2503 или при помощи кнопки «Закажи газету» в верхнем правом углу сайта www.dzd.ee.

Ключевые слова

Наверх