Культура. Карен Шахназаров: самое важное и сложное объяснять не надо

Фото: Виктор Ликунов

«На съемках я всегда жду момента, когда понимаю: не я снимаю фильм, он делается сам по себе. Это может показаться мистикой, но так и есть: ты вдруг чувствуешь, что фильм складывается, что ты к этому не имеешь отношения, что твоя задача – не мешать процессу...»

По приглашению международного медиаклуба «Импрессум» в Таллинне побывал российский режиссер, глава киноконцерна «Мосфильм» Карен Шахназаров. Его фильмы любят и помнят миллионы: «Мы из джаза», «Зимний вечер в Гаграх», «Город Зеро», «Цареубийца», «Всадник по имени Смерть»... Он снимал кино и в эпоху застоя, и в перестройку, и в жутковатые 90-е, и в 2000-е.

Карен Георгиевич говорит, что комфортнее всего ощущал себя во время перестройки: «Не было цензуры, снимать можно было всё, что хочешь... И в то же время сохранялась советская система финансирования. Идеальная ситуация, такого никогда не было и, возможно, не будет. Цензура ведь есть и в капиталистическом обществе – продюсерская. И она еще более жестокая, чем в Советском Союзе».

Исчезнувшая духовная страна

– Насколько жестка была цензура в доперестроечное время?

– Я в так называемый застой снял три картины. Первую, малоизвестную, она называлась «Добряки», порезали сильно. Что-то в ней нашли такое, намеки какие-то, метров 400 вырезали, это больше 10 минут. Были купюры и в «Мы из джаза», и в «Зимнем вечере в Гаграх». Я никогда это не воспринимал как трагедию. Нельзя сказать, что фильмы принципиально изменились. Какие-то нюансы ушли, но... О том периоде нашей истории всякие легенды ходят. Ведь большинство закрытых картин закрывали не вследствие цензуры, а потому, что они были художественно несостоятельны. Реально пострадал от цензуры, по-моему, только один человек – Александр Аскольдов, чью картину «Комиссар» запретили к показу. В итоге Аскольдов ушел из режиссуры и вернуться уже не смог. А остальные... Закрывали плохие картины. Или фильмы лежали на полке, а потом их выпускали. Как это было с «Агонией» Элема Климова – ее же не запретили навечно.

– Такая судьба постигала, как я понимаю, многие фильмы.

– Да, но сейчас как ни почитаешь мемуары – всех запрещали, и того, и этого. Знаете, очень легко свалить собственные неудачи на советскую власть. У нас телевидение любит рассказывать про разбитые судьбы, про актеров, которые не реализовались... Вот Крамаров. А он Гамлета мечтал сыграть, поэтому и уехал в Америку. Представьте себе Крамарова в этой роли! Да, многие спились, это очень печально. Но все эти разговоры: мол, преследовали... Сейчас очень много спекуляций на эту тему, увы.

– Когда в финале вашего фильма «Исчезнувшая империя», посвященного 70-м годам, герой уже в наше время говорит: «Наш адрес – Советский Союз», – это ваше ощущение?

– Не вполне. Отчасти. Когда ты делаешь фильм, часть тебя есть в каждом герое. Кто же это сказал... «Наташа Ростова – это я», – Толстой, что ли? Не уверен, что Толстой, но вы мою мысль поняли. (Смеется.) Да, я советский человек и от этого уже не избавлюсь. И лучше это признавать. Многие мои сверстники это не признают, что еще хуже – потому что на самом деле они все советские. Даже в их истовой антисоветскости видна советскость. Самые антисоветские люди – они самые советские и есть. Методы те же самые! Меня это всегда очень смешит...

– В «Ядах» и «Дне полнолуния» есть тема потерянного рая: прекрасная долина, которую некогда проехал Чезаре Борджа, некий день в далеком 1948 году. Вы тоже ощущаете прошлое как потерянный рай?

– Да, и это не к сфере материального относится, а, скорее, к сфере идеального. СССР ведь был идеократическим, абсолютно религиозным государством. Коммунизм – это мощная религия, и она, безусловно, в тебя входила, и ты с детских лет понимал, что есть некий недосягаемый идеал совершенно справедливого мира... И диссиденты, кстати, – тоже чисто советское явление. Солженицын и Булгаков – советские писатели, они не с луны прилетели, их достижения – это часть советской культуры. И вот этот идеал был разрушен.

– ...Исчезнувшая империя?

– Да, конечно. Идеал, который исчез, по крайней мере, на какое-то время. Но я уверен, что в той или иной форме всё вернется. Но пока эта нематериальная, духовная исчезнувшая страна – она существует внутри меня, даже, может быть, на подсознательном уровне. И я понимаю отлично, что мы передаем ощущение этой страны своим детям. Это происходит подспудно: мы сравниваем настоящее с прошлым, вспоминаем о чем-то, и дети всё это воспринимают.

Ощутить связь времен

– Ваш «Город Зеро» и двадцать лет назад резко выделялся на фоне советского кино: очень смешная, страшная, абсурдистская притча... Как вам в то время пришло в голову снимать такой фильм?

– Я не могу сказать, что снимаю фильмы, продумывая их. Я их делаю скорее эмпирически, эмоционально... Был сценарий, конечно, и я, кстати, помню, с чего он начался. Сначала я придумал сцену в краеведческом музее, позвонил своему другу Сашке Бородянскому и сказал: вот такую сцену я придумал, давай сценарий напишем? И еще была сцена с секретаршей. Мы начали к ним дописывать эпизод за эпизодом, и сценарий как-то сложился. Не могу сказать, что у меня была четкая концепция. И так со всеми картинами. «Зимний вечер в Гаграх», между прочим, начался с финала: герой танцует, вокруг него странный мир из моего детства. Когда мне было пять лет, папа меня повез на юг – Сочи, Батуми, эстрада, картинка непонятная... Почему именно такая картинка? Я не могу этого сказать.

– Многие ваши фильмы – «Сны», «Цареубийца», «Яды», например, – в том числе о связи времен, о том, что прошлое и настоящее связаны очень тесно и мистически. Один герой вполне может оказаться перевоплощением другого...

– Да, эта тема есть и в «Дне полнолуния» тоже. Связь прошлого и настоящего меня занимает. Очень люблю историю, много читаю. И у меня есть внутреннее стремление понять эту связь, которая, мне кажется, присутствует, пусть и незримо. Я ее чувствую. Ничто не исчезает, всё каким-то странным образом связано. И всё это уходит в глубину веков, в прошлое, которое, как нам кажется, не имеет к нам никакого отношения. А на деле имеет, и самое прямое.

– Но что это за связь времен?

– Я не знаю. Это то, что мы стремимся узнать, но никогда не узнаем... В «Дне полнолуния» я попробовал выразить свое представление о жизни, в которой всё переплетено, всё как-то связано.

– Как вы сказали однажды, «смысл событий никогда не открывается сразу, он становится ясен лишь спустя очень много времени». Значит, есть некая система координат, в которой исторические события имеют смысл, – и вы именно про нее, по сути, снимаете фильмы. Что это за система координат?

– Это вопрос важный. И о нем не нужно говорить. Ты это либо чувствуешь, либо нет. Но я думаю, что есть некий реальный смысл во всем, что происходит. К этому каждый должен прийти сам. Если кто-то улавливает это в моих картинах, чувствует это – хорошо. Если не чувствует – не надо ничего объяснять. Да, я убежден, что мы не понимаем смысла сегодняшнего дня. Наши действия тем или иным образом создают будущее, но не то, о котором мы думаем. Словно некая сила использует нас для решения каких-то своих задач. И это самое сложное, что есть на свете. И самое интересное.

***

Справка «ДД»:

Карен Георгиевич Шахназаров родился 8 июля 1952 года в Краснодаре. В 1975 году окончил режиссерский факультет ВГИКа, дебютировал в кино картиной «Добряки» (1980).

Шахназаров снял фильмы «Мы из джаза» (1983), «Зимний вечер в Гаграх» (1985), «Курьер» (1986), «Город Зеро» (1988), «Цареубийца» (1991), «Сны» (1993), «Американская дочь» (1995), «День полнолуния» (1998), «Яды, или Всемирная история отравлений» (2001), «Всадник по имени Смерть» (2003), «Исчезнувшая империя» (2008), «Палата № 6» (2009).

Лауреат множества премий и наград международных кинофестивалей.