Вы думали, это весна? Нет – и не оттепель

Фото: LIIS TREIMANN/PM/SCANPIX BALTICS

Реформа русской школы как часть интеграционной политики – не что иное, как симуляция деятельности, не ведущая к искомому результату.

Месяц назад Министерство образования и науки отчиталось о завершении работы над обещанным рапортом о переводе русской школы на эстонский язык обучения.

Рано обрадовались

Новости с пресс-конференции рабочей группы радовали адекватностью: оказывается, переход был непродуман и вообще начат не с того конца; во многих школах подход к нему формальный, что вредит усвоению знаний; дети осваивают эстонский язык, но вот сказать на нем зачастую нечего, да и говорить не с кем...

Одним словом, эксперты Минобра говорили ровно то же самое, за что еще год назад Полиция безопасности клеймила всякого, кто решался возвысить голос в поддержку русской школы. Неужто с приходом на пост министра образования соцдема Евгения Осиновского действительно наступила оттепель?   – подумала я и преисполнилась решимости раздобыть пресловутый рапорт.

Не тут-то было  – в ответ на звонки министерские порученцы отвечали, что документ закрытый и до тех пор, пока с ним не ознакомится правительство, прочитать его никак невозможно. А пока можно пойти по ссылкам и прочитать новости с пресс-конференции, там, дескать, все сказано. Забавно, что в это самое время текст рапорта преспокойно висел на сайте Минобра  – правда, в самом темном его углу, так что не всякий посетитель туда доберется.

И это правильно, скажу я вам. Потому что, помимо процитированных выше оценок успешности перехода, документ содержит еще и рекомендации по исправлению ситуации. Огорчительные настолько, что я склонна думать, что их авторами были не члены комиссии, а чиновники министерства.

Чудесная гибкость

Во-первых, в числе рекомендаций есть «предоставление школам возможности более гибко подходить к выполнению требований государственной программы, учитывая при этом свои педагогические ресурсы». Но при этом нет ни слова о возможности изменения процентного соотношения предметов, преподаваемых на русском и эстонском языках.

О какой именно гибкости при таком раскладе может идти речь, становится ясно из следующей рекомендации: прислушаться к тому, что учащиеся русских школ – и основной школы, и гимназии,  –  хотели бы увеличения количества часов эстонского языка за счет других предметов – например, музыки и физкультуры. Возможно, названные предметы не являются самыми важными с точки зрения учебной программы, однако настораживает сам факт того, что подобный вариант рассматривается как возможный, ведь тем самым мы даем понять, что ситуация, при которой русскоязычный школьник по сравнению с эстонским сверстником получит меньший объем знаний по предметам, не только не вызывает беспокойства, но и кажется приемлемой с точки зрения достижения цели.

В-третьих, предлагается забытый было со времен министра Лукаса «мотивационный пакет» для этнических эстонцев, согласных пойти работать в русскую школу. Это, как говорится, вообще «эй коментари».

Одним словом, если бы подобным документам давались названия, для отчета министерства подошло бы что-то вроде «Пасту в тюбик не засунешь»: переход завершен, обратной дороги нет, подтянем отстающих и продолжим движение в том же направлении.

Отдельного упоминания при этом заслуживает тот факт, что в ходе работы над отчетом членами рабочей группы были опрошены 75 учащихся и 21 учитель. В принципе, и такая выборка может считаться репрезентативной, но лишь при условии, что речь идет о подробных интервью, проведенных специалистами. Но в случае с отчетом министерства мы можем, к сожалению, говорить лишь о собеседовании, которое проводили члены рабочей группы – политики, журналисты и педагоги, но не социологи.

Русский-нерусский

Между тем Министерство образования и науки  не зря так называется: что такое наука и, в частности, серьезное исследование, там понимают очень даже хорошо. Чтобы в этом убедиться, достаточно побродить по сайту Минобра и почитать исследования, заказанные в разные годы. Меня, в частности, заинтересовал труд под названием «Иноязычный ребенок в эстонской школе»  (Институт психологии Таллиннского университета, 2012). В ходе этого исследования было опрошено 929 школьников (3-й, 4-й  и 5 классы), их учителя и родители, а опросы проводились в течение трех лет  – 2009, 2010 и 2011 годы соответственно.

Не пытайтесь вспомнить  – презентации не было, да и о результатах исследования ни чиновники, ни министры никогда вслух не говорили. И вот почему: первый и самый значимый в контексте русской школы вывод авторов исследования – то, что учебная программа не под силу школьникам. Причем это, по мнению ученых, касается учащихся как русских, так и эстонских школ.

Второй аспект, осложняющий клиническую картину, – отношение эстонских учителей к русскоязычным школьникам: они находят множество причин, почему учеба идет туго. Тут и культурный фон, и разность темпераментов, и недостаточное владение школьниками эстонским языком, но ни разу ни один учитель не посетовал на собственную некомпетентность. Очевидно, это отражает не столько плачевную ситуацию с подготовкой кадров в условиях мультиязычной школьной системы, сколько в целом неготовность к интеграции со стороны эстонцев – даже педагогов.

На фоне этого не удивляет следующий вывод: если в третьем классе самооценка учащихся в эстонской школе русскоязычных детей остается в пределах нормы, годом позже она неизбежно снижается – причем вне зависимости от академической успеваемости. При этом эстонские дети относятся к русскоязычным сверстникам плохо и этого не скрывают, и те оказываются исключены из социальных связей.

Основы идентичности

Мне возразят, что история про русского ребенка в эстонской школе не имеет отношения к переходу на эстонский язык обучения. Не согласна:  описанное выше  – не просто перечень проблем, с которым дети сталкиваются в школе. Это четкая иллюстрация того, как на самом деле «работает» пресловутый механизм «интеграции в эстонское общество».

Мы много лет говорим о том, что русскоязычное население Эстонии лишено возможности сформировать позитивную идентичность на эстонской почве – у нас нет для этого ни культурного, ни языкового пространства, ни, так сказать, официально признаваемой истории. Но самое скверное, что за последние двадцать лет «косноязычный потомок оккупанта» стал неотъемлемой частью национальной идентичности эстонцев. И если бы даже случилось чудо и этот неприятный осколок империи завтра исчез, строительство эстонской идентичности, боюсь, пришлось бы начинать заново.

При этом вместо того, чтобы незамедлительно озаботиться формированием общеэстонской идентичности, причем на научной, а не политической основе, правительство и, в частности, Министерство образования и науки упорствует в соблюдении пресловутых «60 на 40», замещая реальное решение проблем имитацией деятельности.

Работать  –  можно

В последнее время меня часто спрашивают, интересуют ли Европу наши проблемы? Честный ответ – нет. Во-первых, для разговоров о правах русскоязычного населения момент крайне неподходящий: Европарламент, вернее, наиболее голосистая его часть, охвачен антироссийской истерией, а русскоязычное меньшинство воспринимается как опасное и непредсказуемое. А во-вторых, до сих пор Эстония не посылала в Европарламент депутатов, которые были заинтересованы в том, чтобы эти проблемы озвучивать, скорее наоборот. Не говоря уже о систематической работе.

С кем работать? Во-первых, как показывает опыт первых трех месяцев, нас хорошо понимают «бывшие империалисты», имеющие опыт контактов с диаспорами, в том числе на почве сохранения языка. Во-вторых, мы уже создали группу поддержки традиционных меньшинств – языковых и национальных. В настоящий момент в ней состоит около семидесяти парламентариев из всех стран-членов – латвийские русские и финские шведы, австрийские венгры и немецкие словаки, одним словом, те, кто не понаслышке знает о проблемах сохранения культурной идентичности и  образования на родном языке. И именно через эту группу я надеюсь достучаться до коллег из разных фракций – начало, во всяком случае, положено.

Кроме того, будучи членом комитета по петициям, я намерена использовать существующие механизмы для привлечения внимания к проблемам неэстонского населения. Договоренность об этом достигнута как с правозащитниками, так и с рядом НКО.