Культура. Хомаюн Гханизадех: когда актеры хороши, у режиссера вырастают крылья

Режиссер Гханизадех – не Икар, но почти Гамаюн. Фото: Сергей Трофимов, «День за Днем»

В помещении церкви Св. Катарины идут репетиции спектакля «Антигона» по мотивам трагедии Софокла. Творческое объединение R.A.A.M собрало на этот проект труппу из актеров разных театров: Антигона – Элина Рейнольд, Креон – Андрус Ваарик, Гемон – Аго Андерсон, Эвридика – Рагне Пекарев, Исмена – Кюлли Рейнумяги, Тиресий – Раймо Пассь; представлены Эстонский театр драмы, Линнатеатр, «Ванемуйне» и «Эндла». А ставит спектакль режиссер из Ирана 29-летний Хомаюн Гханизадех. Сочетание древнегреческого мифа, иранского постановщика и эстонских актеров – невиданная прежде у нас экзотика.

В ожидании, пока режиссер закончит репетицию, беседую с одним из руководителей R.A.A.M Мяртом Меосом. Он сообщает, что в январе делегация из Эстонии была в Иране на фестивале «Фаджр», где спектакль Хомаюна Гханизадеха «Калигула» по мотивам драмы Альбера Камю стал самым ярким впечатлением. Молодого режиссера пригласили в Эстонию. 11 августа состоялась премьера «Антигоны», а ровно через месяц иранского «Калигулу», приглашенного в качестве специального зарубежного гостя на фестиваль «Драма 2010» увидят зрители Таллинна и Тарту…

Репетиция окончена, но режиссер не уходит со сцены, через переводчицу он решает какие-то вопросы, связанные с оформлением. А Андрус Ваарик рассказывает мне, что работается чрезвычайно интересно: после двух своих утонченно психологических ролей в «Мы, герои» и «Кто боится Вирджинии Вульф?» актер получает совершенно иной опыт условного театра – и это для него новый многообещающий вызов…

Наконец обаятельный иранец свободен.

Режиссера делает не бумага.

– Я окончил отделение искусств и архитектуры в университете «В’Aзар» в Тегеране, – рассказывает Хомаюн. – Но не могу сказать, что обучение в университете сильно повлияло на мою работу. Я начал заниматься театральной деятельностью еще до поступления в университет, и едва только начал учиться, как сложилась такая ситуация, что некоторые мои университетские преподаватели в то же самое время являлись моими актерами. В университет я поступил скорее для того, чтобы иметь официальную бумагу о том, что являюсь режиссером. Хотя уверен: человека делает режиссером не соответствующий документ, а нечто иное.

– У вас есть своя труппа?

– В традиционном понимании, как у вас (т.е. репертуарный театр с постоянным составом актеров) у меня своей труппы нет. Но в данный момент я подумываю о том, чтобы создать свою труппу, с которой мог бы работать в дальнейшем. Потому что это дает возможность продлевать репетиционный период и совершенствовать мастерство актеров, которые на протяжении времени параллельно играют в разных спектаклях, осваивают разные способы сценического существования.

– С какими современными театральными школами наиболее близко связан иранский театр?

– Не могу сказать, чтобы иранский театр имел такие уж тесные связи с театрами зарубежных стран. По сути дела настоящее сотрудничество с другими странами у нас только начинается. Как, например, произошло со мною. Я не искал этого сотрудничества. Наоборот, меня нашли. Март Меос посмотрел «Калигулу» и пригласил меня для постановки «Антигоны».

Начинается с поиска формы

– Вы много спектаклей поставили?

– Для вас это небольшое количество. В Иране я поставил четыре спектакля; в наших условиях это немало. Я пользуюсь различным материалом, не делая различия, национальная это драматургия или зарубежная. Если получаю от какого-то текста импульс, я беру его. Но начинаю работу не с поиска литературного материала, а с поиска формы. Когда в моем воображении сложилась форма, я вписываю в нее текст, который создается на основе литературного материала.

– То есть у вас получается не «Калигула» Камю, а «Калигула» Камю/Гханизадеха, причем это не только интерпретация, но и в какой-то степени соавторство?

– Возможно. Форма принадлежит мне! И некоторые моменты пьесы я акцентирую, меняю соотношение смысловых элементов. Но текст все-таки принадлежит Камю!

– Так все же что было раньше: форма или желание высказаться, мессидж, адресованный публике?

– Форма! Но все же без содержания никакая форма невозможна.

– «Антигону» Софокла для постановки в Эстонии вы выбрали сами?

– Сам. Это мое решение.

– Это будет аутентичный Софокл или собственные вариации на темы Софокла?

– Текст пьесы пишу я сам. Но источники у меня – те же эллинские мифы о Эдипе и его детях, на которые два с половиной тысячелетия назад опирался Софокл.

– Как вы трактуете эти мифы? «Антигону», как правило, ставят в версии Жана Ануя, и чаще всего режиссеры исходили из того, что маленькая Антигона, которая пошла против запрета государственных властей и похоронила, как положено по обряду, погибшего брата, абсолютно права. Но не так давно я видел две постановки, отошедшие от этого канона. В Санкт-Петербурге в БДТ (режиссер Теймур Чхеидзе) и здесь, в Theatrum’e (Лембит Петерсон). Нравственный посыл Антигоны сталкивался с государственной мудростью правителя Креона – и оба были по-своему правы, и оттого конфликт их был трагически неразрешим. Правда, самая поздняя у нас постановка «Антигоны», сделанная Май Мурдмаа в марте 2007 года, вновь утверждала правду героини! А ваша точка зрения какова? На чьей вы стороне?

– Все персонажи являются выразителями моих взглядов. Я временами бываю согласен с высказываниями каждого из героев спектакля. И в то же время каждый из них порою говорит и поступает так, как мне категорически не нравится. Ведь во всех нас есть и правота, и неправота!

«Мне казалось, я подсматриваю чужую жизнь»

– Кастинг вы проводили сами?

– Мне представили примерно 12 актеров. И из них я выбирал.

– До этого вы их видели на сцене?

– Нет. Но уже после того, как у нас начались репетиции, я успел посмотреть несколько постановок в эстонских театрах.

– «Кто боится Вирджинии Вульф?» в Линнатеатре, где главную роль играет ваш Креон, Андрус Ваарик, вы смотрели?

– Смотрел. И постановка произвела на меня впечатление, которое совершенно невозможно сравнить с впечатлениями от других виденных мною постановок «Вирджинии Вульф». Я говорю об избранной режиссером (Младеном Киселовым) сценической форме. Обычно, когда мы пытаемся решить пьесу в реалистическом стиле, возникает такая вот проблема: как бы мы ни старались, и играют актеры не так, как люди ведут себя в жизни, и вся обстановка на сцене не кажется реальной. А здесь режиссер сумел вызвать у нас такое ощущение, будто мы не в театр пришли, а в чей-то дом. И мы не зрители, а мебель, светильники – одним словом, часть обстановки этого дома. Нас не стесняются. А вот у нас самих есть чувство неловкости: кажется, мы подсматриваем за чужой жизнью в глазок. Это же неприлично.

– Как совпало наше восприятие! Я примерно такими же словами писал об этом спектакле.

– Да. И мне кажется, что именно так постановщик наилучшим образом выразил замысел писателя: мы абсолютно верим отношениям, которые завязываются между персонажами. Языка я не понимал, но даже у меня в какой-то момент возникло ощущение, что не должен я присутствовать при таких откровенных объяснениях! А относительно актеров я хочу сказать, что они в самом деле реально живут в пространстве спектакля. А слова, которые Андрус, то есть Джордж, говорит своей супруге, показались мне настолько личными, что у меня при абсолютном незнании языка слезы на глаза навернулись!

Когда закончился спектакль, я обратил внимание, что пары, которые пришли вместе, уходили, стараясь держаться каждый сам по себе – так на них повлияло увиденное.

– В «Антигоне» вы требуете от актеров такого же полного психологического растворения в материале?

– Не требую, скорее, напротив. Актеры не должны действовать в реалистической манере. «Калигула» тоже был решен в условном ключе.

Традиции рождаются и умирают

– Я слышал, что в Иране очень молодое население. Примерно половина из 72 миллионов – в возрасте до 30 лет. Это так?

– Примерно соответствует истине.

– Молодые люди охотно ходят в театр?

– К сожалению, мне трудно определить, что за люди и какого возраста ходят в театр. В театре можно встретить кого угодно. Поскольку для Ирана театр европейского образца – дело новое, пока что не очень ясно, каков «портрет» тех, кто занимается этим делом, и тех, кто смотрит спектакли. Мы только в процессе формирования новой традиции.

– А театр, построенный на прежних национальных традициях, продолжает существовать?

– Он находится в вымирающем состоянии. К сожалению. Умирает он потому, что традиционные пьесы должны играться в традиционных местах, а их становится все меньше. В Тегеране есть такой театр, который называется «На колодце». Потому что они в самом деле настилают помост поверх колодца и играют на нем. По манере эти народные юмористические представления слегка напоминают комедию дель арте. Недавно я разговаривал с одним из последних актеров такого театра, и тот сказал, что они прекращают давать представления, так как интерес публики утрачен, да и таких колодцев больше нет.

Был еще и такой тип представлений, который игрался в традиционных кофейнях. Вешали занавес, на нем укрепляли картинки в старинном стиле, и двое актеров разыгрывали и рассказывали различные сюжеты. Например, из «Шах-Наме». Но сегодня таких кофеен осталось мало, да и у владельцев их слишком много забот, чтобы пускать к себе актеров. Так что и этот жанр умирает.

Одни фильмы для фестивалей, другие – для внутреннего употребления

– Про иранский театр я знаю очень мало, но есть иранский кинематограф, который постоянно получает призы на международных фестивалях. У нас на фестивале «Темные ночи» каждый раз бывают иранские фильмы, и это действительно очень мощные произведения. Чем объясняется такой расцвет?

– Фильмы, которые берут призы на фестивалях – это не те фильмы, которые мы смотрим у себя дома. Уже много лет на наших экранах не показывают картины Аббаса Керостами и Джафара Панахи.

(Информация к размышлению: Джафар Панахи был в этом году включен в жюри Каннского фестиваля, но не смог участвовать в его работе: он находился в это время в тюрьме. Известные иранские режиссеры и актеры собрали подписи под обращением с призывом освободить Панахи и навестили его семью, выразив свою поддержку. Свое обращение к властям Ирана составили и американские кинематографисты, среди которых Стивен Спилберг, Майкл Мур, Роберт Редфорд, Мартин Скорсезе, Роберт Де Ниро. Причину ареста режиссера власти Ирана объяснили тем, что Джафар Панахи якобы снимал фильм, "направленный против властей и рассказывающий о событиях в Иране после выборов“. – Б.Т.)

У вас на фестивале показывали фильм моего друга Бахмана Кубади «Никто ничего не знает о персидских кошках». Но Бахман уже несколько лет в Иране не работает и даже не появляется. Откровенно говоря, Иран не самое лучшее место для работы в кино. Да и рынка у нас нет. Творцы высокого уровня уезжают из Ирана.

– И поэтому вы здесь?

(Улыбается.)

– Вам приходилось сталкиваться с цензурой?

– Да, из текста «Калигулы» пришлось вычеркнуть два слова: «государство» и «бордель». Впрочем, не обольщайтесь: цензура существует всюду. И у вас в том числе.

«Не хочу быть Икаром»

– У вас есть любимые драматурги? И любимые режиссеры – из мировых корифеев?

– Нет на свете режиссера, способного хвалить другого режиссера. И к тому же наша профессия такова, что сегодня ты сделаешь хорошую постановку, а завтра неудачную. Так что откуда тут брать кумиров?

А в литературе я люблю Кафку, Беккета, Достоевского, Чехова, Брехта. И МакДонаха.

– Вы ставили их?

– «В ожидании Годо» Беккета. И мечтаю поставить «Вишневый сад».

– Как вам работается с эстонскими артистами?

– Хорошие актеры для постановщика – то же самое, что для птицы – крылья.

– У вас тут есть крылья?

– Я бы не хотел оказаться на месте Икара, который поднялся на крыльях к солнцу, а потом упал и разбился.