Кино: из жизни животных

Банкир Деверо (Жерар Депардье) обдумывает на нарах свою веселую жизнь. Фото: wikimedia.com

Вокруг фильма американского режиссера Абеля Феррары «Добро пожаловать в Нью-Йорк» («Welcome to New York»), одной из самых интересных картин уходящего года, сложился своеобразный заговор молчания.

Сначала это кино не взяли на Каннский кинофестиваль, хотя по всем параметрам вроде должны были взять – Абель Феррара лицо в кинематографе не последнее, а фильм сам по себе политически актуален и эстетически хорош.

Затем не сложился прокат: во Франции, на которую продюсеры надеялись (для ленты с Жераром Депардье в главной роли это естественный рынок, несмотря на все скандалы вокруг актера), «Добро пожаловать в Нью-Йорк» не взялась показывать ни одна киносеть, более того, пресса республики единодушно замолчала само существование фильма. В результате премьера состоялась в Интернете в формате VOD – Video On Demand, «Видео по требованию».

Объясняется этот заговор просто: образ главного героя фильма, француза Деверо, в мельчайших деталях списан с Доминика Стросс-Кана – французского политика, социалиста, бывшего главы Международного валютного фонда (МВФ) и бывшего кандидата на пост президента Франции. В обоих случаях слово «бывший» появилось после того, как 15 мая 2011 года Стросс-Кана арестовали в аэропорту Нью-Йорка по подозрению в изнасиловании горничной гостиницы, где он останавливался. Громкое дело превратило Стросс-Кана в политический труп и, хотя в конечном итоге политика оправдали, стоило ему работы и брака.

С утробным рыком

Более того, жена Деверо в фильме очень похожа на Анн Синклер, третью (и тоже уже бывшую) супругу Доминика Стросс-Кана. Мадам Синклер – популярная журналистка и обладательница огромного состояния, унаследованного от деда, Пауля Розенберга, французского еврея, торговавшего картинами, – усмотрела в «Добро пожаловать в Нью-Йорк» антисемитизм. Стросс-Кан намерен подать на Абеля Феррару в суд за клевету. Скорее всего, кинопрокатчики решили не связываться с фильмом, который уже в процессе съемок попал в эпицентр скандала. Продюсер Венсан Мараваль уверен, что на прокатчиков надавили сверху – и что негласный запрет на фильм наложили «элита, политики, СМИ, связанные в этой стране (во Франции – прим. Н.К.) инцестуальными отношениями».

В Эстонии фильм показывают в кинотеатрах, и оценить его скандальность может каждый. Лучше, конечно, воздержаться от показа «Добро пожаловать в Нью-Йорк» детям – эротических сцен там в достатке, и сцены эти более чем откровенны. Впрочем, от Феррары, начинавшего карьеру со съемок порнофильма и славящегося тем, что в каждом его фильме есть сцена изнасилования, ждать иного было бы странно. Но, разумеется, картина эта – вовсе не про оргии как таковые. Да и из Жерара Депардье с его телесами герой-любовник, как все мы понимаем, тот еще. Скорее это лента о жизни животных. К слову, журналистка Тристан Банон, которая в 2011 году, после происшествия в нью-йоркском отеле, также обвинила Стросс-Кана в попытке изнасилования, позже написала книгу, где назвала его «бабуином» и «свиньей». Эпизод с неудавшимся изнасилованием журналистки, конечно, тоже вошел в фильм.

Политик Деверо – животное. Еще он глава могущественной международной финансовой организации, муж известной филантропистки, отец прекрасной дочери, но прежде всего – животное, которое везде и всюду удовлетворяет ненасытную похоть. Про таких говорят «трахает все, что движется». С утробным рыком Деверо набрасывается на проституток и буквально в каждой проходящей мимо женщине видит тело, которое можно и нужно затащить в постель. Как правило, постель происходит по взаимному согласию, но с чернокожей горничной в отеле выходит промашка: Деверо пытается взять ее буквально с наскока, уверенный в собственной маскулинной неотразимости, но женщина с плачем убегает прочь. А Деверо как ни в чем не бывало едет в аэропорт, будучи, опять же, свято уверен в том, что никто к нему по такой мелочи не придерется.

Лицемерие капитализма

Американская полиция другого мнения. Француза арестовывают, заковывают в наручники, бросают в камеру с какими-то местными бандитами, унижают, заставляя раздеться догола. В этой сцене поневоле дивишься тому, как все недостатки, скажем так, фигуры Жерара Депардье обращаются в достоинства фильма – Стросс-Кан ведь еще безобразнее, и контраст между тем, как мужчина видит себя, и тем, как он, голый, выглядит на самом деле, объясняет многое. Деверо держат сначала в камере, потом под домашним арестом. Жена Деверо (Жаклин Биссе), срочно прилетевшая в Нью-Йорк, в шоке. Она искренне любит мужа, оттого и прощает ему давний сексоголизм, а вот с потерей собственной репутации ей смириться куда труднее. Супруга ведь рассчитывала на то, что Деверо вот-вот станет президентом Франции и ее филантропические возможности расширятся. А тут такой облом. И все из-за этого животного...

Вот и вся интрига. Углядеть в этом фильме антисемитизм можно только под микроскопом – да, жена Деверо еврейка, и что с того? С самим Деверо все сложнее. Проблема в том, что суд США его именно что оправдал – и не потому, что хотел обелить: в ходе расследования выяснилось, что горничная не говорит всей правды, что попытки изнасилования, скорее всего, не было, а была, наоборот, попытка подставить французского политика перед выборами. Стросс-Кан свою связь с горничной признал, но утверждал, что насилие ему чуждо. То же самое утверждали некоторые его бывшие любовницы. И хотя со свечой в том гостиничном номере никто не стоял, косвенные улики говорят в пользу Стросс-Кана. Бабник – безусловно. Приставучий – наверное. Насильник – не похоже.

Абель Феррара опальному политику не верит, но, с другой стороны, насилие как таковое режиссера интересует в последнюю очередь. Разница между принуждением к сексу насильно и «по согласию», но за деньги, для Феррары минимальна: в последнем случае мужчина еще и лицемерит. И более того: Деверо понимает, что был искателем удовольствий не всегда – в молодости он горел мечтой изменить мир, но «постиг печальную истину: мир не хочет меняться, никто не хочет меняться». Так социалист превратился в топ-менеджера капиталистической системы (а что такое капитализм, если не глобальное изнасилование власть имущими власть неимущих?); так приличный человек стал животным. Деверо прогнулся под изменчивый мир, нашел место потеплее, расстался с идеалами. Беда в том, что человек – это животное с идеалами. И наоборот: человек без идеалов – всего лишь скот.