Поначалу кажется, что в новой эпической кинодраме «Исход: цари и боги» Ридли Скотт пошел по пути, проторенному «Гладиатором».
Ветхозаветная история по Ридли Скотту и со спецэффектами
Та же коллизия между тремя героями: мудрый, но угасающий правитель (вместо императора Марка Аврелия – фараон Сети); сын правителя, завистливое и злобное ничтожество (там Коммод, тут Рамзес); победоносный полководец, которому монарх доверяет больше, чем своему сыну (римлянина Максима сменил еврей Моисей).
Добавлена яркая деталь: Моисей в бою спасает жизнь Рамзеса, за что сын фараона вроде как должен быть ему благодарен. Но, как известно, добрые дела наказуемы – и Рамзес, став фараоном, не может простить (бывшему) другу превосходства в воинской доблести и благородстве.
Правда, это только зачин, позволяющий показать грандиозные панорамы строений Древнего Египта и захватывающую дух атаку боевых колесниц на войско варваров. Размах потрясающий. Правда, он свидетельствует в первую очередь о том, что за 13 лет – со времен создания «Гладиатора» – техника, главным образом компьютерная графика, сделала большой шаг вперед. Но не может же режиссер масштаба Ридли Скотта строить свое творение только на этом?
Приходится дописывать Библию
«Гладиатор» и менее удачный (с тем же Расселом Кроу в главной роли) «Робин Гуд» были картинами условно реалистичными. Историю голливудские сценаристы, как водится, переписывали по своему усмотрению, но ничего сверхъестественного не добавляли – да и не было в том надобности. Действие-то происходило во времена вполне исторические, оставившие после себя достоверные свидетельства.
Пятикнижие, при всем уважении к Священному Писанию, таковым свидетельством считаться не может. Исход евреев из Египта относится к концу XIV века до нашей эры; Библия создавалась пятью, если не семью веками позднее. Это книга о постоянном присутствии Бога в повседневной жизни еврейского народа.
Невозможно поступить с ней так, как поступил с созданной примерно в те же века «Илиадой» Вольфганг Петерсен, который в «Трое» прекрасно обошелся без вмешательства античных богов. Бог руководит Моисеем. Значит, придется хоть на время забыть прекрасный афоризм «если ты говоришь с Богом – это молитва; если Бог говорит с тобой – это шизофрения» и довериться первоисточнику.
Но в Пятикнижии слишком мало материала для создания убедительного характера героя. И практически нет имен собственных у противников – не сказано даже, при каком фараоне происходят события. Зритель с грехом пополам помнит имя Рамзес, да и Рамзесов этих была целая дюжина; значит, назовем фараона Рамзесом. Кем мог быть харизматический герой, поведший за собой в неизвестность десятки тысяч людей, которых связывали только язык и жажда свободы?
Конечно, человеком, привыкшим повелевать в экстремальных ситуациях. Военачальником. А упомянутое в Библии косноязычие Моисея (проще сказать, он был заикой) – отбросим. Нужен вождь не только с твердой рукой, но и с пламенной речью. У него обаятельное интеллигентное лицо Кристиана Бэйла, который просто великолепен в роскошных доспехах командующего армией, да и в рваной хламиде изгнанника смотрится неплохо.
Выше своей эпохи
Бэйл с самого начала играет героя, не вписывающегося в ментальность вельмож Древнего Египта с их тягой к гигантомании и абсолютным презрением к человеческой жизни – если только речь не о людях из их круга. Моисей инстинктивно гуманен. Побывав с инспекционной поездкой в город Питом, наместник которого не только погряз в коррупции, но и занимается откровенным геноцидом – истязает и убивает работающих на строительстве и в рудниках евреев, чтобы те не слишком расплодились, – возмущенный Моисей требует от Рамзеса сместить и покарать провинциального тирана.
В этот момент Моисей еще не знает о своей миссии. Он догадывается, что для египтян он – не совсем свой (это подчеркивается даже внешне: среди бритых наголо придворных Моисей один носит бороду и шевелюру). Пока что он попросту не желает знать тайну о своем еврейском происхождении. Что ему, аристократу до мозга костей, впитавшему достижения египетской цивилизации, до бедного и отсталого народа? Он всего лишь против издевательств над людьми.
Философия «Исхода» такова, что Моисей не должен с самого начала легко и без колебаний принять судьбоносное решение. «Да минует Меня чаша сия» – это уже из Нового Завета, до него почти полторы тысячи лет.
Нам, живущим сегодня, ближе герой, который сомневается и в глубине души не убежден в том, что именно ему выпала великая миссия, которая изменит мир. Историческая заслуга Моисея (если верить в то, что легендарный пророк существовал) в том, что он (какими способами – мы не знаем) дал своему народу монотеистическую религию, веру в единого Бога. А она лучше любой другой объединяет и сплачивает. Особеннно в трудные времена. Римский император Константин понял это в 332 году н.э., князь Владимир – в 988-м.
Интимные отношения с Богом
Самое гениальное в фильме – образ Бога. Уж не знаю, чья это находка – самого Ридли Скотта или многочисленной команды сценаристов во главе с Адамом Купером. Бог является Моисею в виде мальчика. Он по-детски настойчив, уверен в своей правоте – и временами по-детски жесток, не умея рассчитать силу удара по злобному Рамзесу и всему Египту.
Детская уверенность в правильности избранного пути – именно то, что так необходимо Моисею. С Богом у него складываются особые отношения – он и верит мальчику (дети ведь искренни), и порой сомневается в том, что правильно его понял.
«Десять казней египетских» поставлены и сняты блистательным оператором Дариушем Вольски («Пираты Карибского моря», «Суини Тодд», «Алиса в стране Чудес») устрашающе. Кровавые воды Нила, нашествие лягушек, навозных мух и саранчи – все это похоже на глобальные катастрофы из голливудских фантастических фильмов. И – как же без иронии? – ужасы оттеняются самоуверенной глупостью придворного эксперта-политолога, объясняющего причины этих бедствий, исходя из позитивистского представления о реальности.
Мостик в наши дни перекидывают как образ этого политолога, так и убийственно точная реплика одного из персонажей: «Люди, алчущие власти, лучше всех умеют ее добиваться и хуже всех умеют ею пользоваться». Хоть на фронтоне Дома Стенбока помести эту фразу! Она не менее универсальна, чем десять заповедей, которые Моисей под присмотром Бога высекает зубилом на камне.
Фактически в этом фильме есть два полноценных характера – Моисей и Рамзес (Джоэль Эдгертон). Образ фараона тут логичнее, чем в Священном Писании. Там фараон после каждой казни египетской соглашался отпустить евреев на волю – и как только беда проходила, брал свое слово назад. Здесь он непреклонен и сдается только после гибели всех первенцев египетской знати (в сцене смерти сына Рамзес – единственный раз за весь фильм – человечен и трагичен; ему по-настоящему сострадаешь).
Концовка насыщена эффектными кадрами: вот рушащиеся с крутого обрыва колесницы, вот цунами, поглощающее войско Рамзеса... Ридли Скотт умеет захватывать воображение зрителя. Но умеет он и сказать ему кое-что сверх того.