Славу предрекла «Глория»

Празднование в Нарва-Йыэсуу. Ректор Санкт-Петербургского государственного университета культуры и искусств Юрий Смирнов вешает на грудь юбиляру медаль имени Глинки. Фото: Илья Смирнов

Виктор Лебедев, композитор, мелодии которого мгновенно становились хитами, написавший музыку к фильмам «Гардемарины, вперед!», «Зависть богов», «Небесные ласточки», «Ищите женщину» и многим другим, 5 января в Нарва-Йыэсуу отметил свой 80-й день рождения.

В интервью нашей газете Виктор Михайлович рассказал о своей юности в Эстонии, об общении с сильными мира сего и о том, как рождалась его музыка.

Однокашник Эри Класа

– Почему юбилей решили отметить именно в Нарва-Йыэсуу?

– Большой юбилейный концерт с учас­тием симфонического оркестра и звезд, снимавшихся в фильмах, где звучит моя музыка, еще впереди, но такое мероприятие не с руки устраивать посреди длинных российских праздников, когда все разъезжаются на отдых. Да я и сам хотел уехать в Нарва-Йыэсуу – в это загадочное место, где темпоритм жизни сразу меняется и возникает ощущение счастья и покоя. Когда десять лет назад мы купили здесь квартиру, я говорил жене: вот увидишь, ты прикипишь к этому месту. Так и вышло.

Того же мнения и Семен Альтов, у которого здесь дом. И только вчера мы с ним объясняли гостям (на празднование юбилея в Нарва-Йыэсуу приехали режиссеры Светлана Дружинина, Владимир Меньшов и актриса Вера Алентова – прим. И.Т.), почему здесь лучше отдыхается, чем под Петербургом. Чтобы сюда попасть, нужно проехать полтора часа на машине да еще отстоять несколько часов на таможне. Но зато так хорошо становится на душе уже от одного вида леса по дороге в Нарва-Йыэсуу – словно какой-то кудесник его посадил.

В Нарва-Йыэсуу у нас с женой есть друзья – соседи Лена и Саша Лугины, а еще – бывший мэр Нарва-Йыэсуу, а теперь старейшина уезда Андрес Ноормяги. Андрес обладает тактом и чувством юмора: он никогда не скажет чего-то резкого, умеет вовремя сострить и перевести разговор в шутку. Я ему частенько говорю, что с такими качествами хорошо быть дипломатом или даже министром иностранных дел.

В Нарва-Йыэсуу я регулярно приезжаю начиная с 1970-х. Уже тогда многие мои знакомые имели здесь дачи, в том числе Александр Колкер, у которого я часто гостил. Очень люблю и Пярну, а Таллинн – вообще мой второй любимый город после Петербурга. Таллинн в моей судьбе сыграл решающую роль.

– Расскажите, как это произошло.

– Я начинал как пианист. При поступ­лении в Ленинградскую консерваторию получил на экзамене четыре с плюсом и не прошел по конкурсу. Встал вопрос, куда еще не поздно подавать документы, и оказалось, что в Таллиннскую консерваторию, где тогда как раз открылось небольшое русское отделение. Я попал в класс Анны Иосифовны Клас.

Это был 1955 год – в тот день, когда я впервые приехал на Таллиннский вокзал, на привокзальной площади сносили памятник Сталину. На прохожих были красивые пальто, а уж кофик «Москва» и ресторан «Глория» – вообще казались настоящим Западом. В «Глории» я иногда подхалтуривал как пианист, и там же на ударных играл Эри Клас. Он тогда был шалопаем, но быстро прошел этот период – сразу посерьезнел, когда его взял под свою опеку сам Давид Ойстрах. И семья Ойстрахов, и семья Класов любили отдыхать в Пярну и дружили между собой.

У нас была хорошая, веселая компания – в одно время со мной в консерватории учились Эри Клас, Уно Лооп, Пеэ­тер Сауль. С Пеэтером мы последний раз общались года за два до его кончины. Теперь мне грустно, когда приезжаю в Таллинн – любимые стены стоят, а любимых людей почти уже не осталось. Как-то зашел с женой Ирой пообедать в «Глорию» – и не смог есть: горло сжимается от воспоминаний. Недаром говорят, что нельзя дважды войти в одну реку.

С Эри Класом последний раз виделись два года назад в Таллинне: вначале, правда, друг друга не узнали, зато потом бросились обниматься и весь вечер не расставались. Он сейчас в Париже: позвонил и поздравил с юбилеем по телефону. Договорились обязательно встретиться летом.

Возвращаясь к консерватории: на втором курсе Анна Иосифовна от меня отказалась, ей надоели мои перепады – то хорошо занимаюсь, то ничего не делаю. Я был патологическим лентяем, плюс соблазны молодости – меня уже хотели отчислять. Спас Бруно Августович Лукк – редкий музыкант высочайшего уровня. Я был счастлив, что попал к нему, хотя продолжал оставаться лентяем и не успевал делать все, что положено. Зато именно в тот период я решился на первые композиторские опыты.

В том сложном возрасте, в 17-19 лет, когда можно было запросто сорваться и лишиться профессии, мне протянули руку помощи, со мной возились, и я до сих пор благодарен Анне Клас и Бруно Лукку, двум моим замечательным учителям.

Но жизнь заставила меня вернуться домой: на третьем курсе я перевелся в Ленинградскую консерваторию, на этот раз – с пятеркой с плюсом за экзамен. И я уже играл концерт Рахманинова и другие серьезные вещи, чувствовал себя настоящим музыкантом.

Только раз еще меня чуть не выгнали, теперь уже из Ленинградской консерватории: когда мы с однокурсниками играли Чаттанугу Чу-чу из нашей любимой «Серенады солнечной долины» в личном кабинете Римского-Корсакова, имя которого носит консерватория. В этот момент неожиданно вошли наши профессора и онемели, ведь тогда в газетах писали: «Сегодня он играет джаз, а завтра – Родину продаст». Да еще и выглядел я, как настоящий стиляга – узенькие брючки, кок на голове. И про меня в комсомольской газете «Смена» вышел фельетон под названием «Сорняк».

Юношу признали – и за дело

– Ничего себе сорняк! Ваше первое произведение – опера «Волшебник Изумрудного города», которую ставили не только в СССР, но и в Америке и Японии, и ставят до сих пор.

– Когда я написал оперу, мне было уже под тридцать. Я довольно поздно стартовал, и тому были причины – отвлекало то, что в жизни было много интересного. Я был в очень хорошей компании: Василий Аксенов, Илья Авербах, Иосиф Бродский, который жил напротив меня и читал свои стихи в моей коммунальной квартире.

А с момента написания оперы жизнь действительно повернулась на сто восемьдесят градусов: поставил «Волшебника» Михайловский театр – с огромным успехом. К слову, эта опера была в репертуаре театра 40 лет, и все годы шла на аншлагах. Мне уже заказывали второй спектакль, но в это время в мою жизнь вмешался кинематограф, и я «погиб» на 20 лет, занимался киномузыкой очень плотно и одновременно писал музыку к театральным постановкам. Я очень люблю кино и театр за то, что это коллективное творчество интереснейших людей – режиссера, оператора, актеров.

Мне везло – практически не работал не то что с плохими, но даже и со средними режиссерами: четыре фильма с Вадимом Абдрашитовым, «Гардемарины» Светланы Дружининой, два фильма с Алексеем Германом, хотя он был не из тех режиссеров, которым нужно много музыки – он ее применял в гомеопатических дозах. А вот у Меньшова в «Зависти богов» нужно было заливать картину музыкой. И четыре фильма с Аллой Суриковой, работать с которой было одно удовольствие: «Ищите женщину», «Будьте моим мужем».

– И в этой сфере начало тоже было удачным – фильм «Проводы белых ночей», теперь это уже, конечно, ретро, но ретро замечательное.

– Фильм имел бешеный успех – и осталась от него одна только смешная песенка, которую мы написали вместе с Робертом Рождественским – о Ромео и Джульетте, стилизованная под бардовскую: «Звезды в ночи светили, детям глаза слепили, ах, как они любили». Мы с Робертом потом только диву давались: эта песенка в 70-м году вошла в сборник, посвященный столетию Ленина. Понятно, что начинался сборник «Интернационалом», а «Ах, как они любили» шла последней – народ хотел иметь ее ноты.

А через три года после выхода фильма его режиссер Юлиан Панич эмигрировал и стал работать на радио «Свобода», и я, приезжая в Нарва-Йыэсуу, где «Свободу» как-то меньше глушили, мог провести вечер, так сказать, в компании друзей – Панич читал «Чонкина», Бродский – свои стихи.

Партия в оркестре

– А сами никогда не думали последовать примеру многих своих друзей и уехать за бугор? Или «судьба и Родина едины»?

– Эту строчку мы с поэтом Ряшенцевым взяли из исторической клятвы гардемаринов, но первая – «Едины парус и душа» – не из клятвы, она такая легкая, мальчишеская и придает песне уже другой оттенок – во всяком случае на официальных приемах гимн гардемаринов не исполняют. И, кстати, написан он в миноре – это вообще традиция русских военных маршей.

В те времена я никуда не мог уехать – у меня на руках была больная мама. А думал или не думал – об этом лучше, чем Иосиф Бродский, не скажешь: «Если выпало в Империи родиться, лучше жить в глухой провинции, у моря».

– Как вообще складывались отношения с сильными мира сего?

– Были встречи, которые запомнились. Первая – с Юрием Андроповым – он вручал мне премию Комитета госбезопасности за музыку к фильму «Двадцатое декабря» (20 декабря – день рождения ВЧК-КГБ, фильм с этим названием посвящен первым чекистам – прим. И.Т.). Кирилл Лавров играл Ленина, а Михаил Козаков – Дзержинского. Всех наградили. А после церемонии Андропов взял меня под руку, отвел в сторонку и завел разговор о Бродском: мол, погорячились с ним немного, напрасно выслали. А потом спросил: «А сами вы как, Виктор Михайлович? Знаю, вы увлекаетесь стихами Ахматовой и Бродского – так, может, вам пропуск на выход из здания не подписывать?» Я потерял дар речи, а Андропов, заметив, что я изменился в лице, извинился: «Простите, это я неудачно пошутил».

Была еще встреча с будущим первым президентом России Борисом Ельциным, когда он был еще первым секретарем Свердловского обкома партии. В Свердловском театре музыкальной комедии ставили мой мюзикл «Милый друг» по Мопассану. Звонит главный режиссер Курочкин: «Мы уже дошли до генеральной репетиции, а секретарь обкома по идеологии спектакль не пропускает». Лечу в Свердловск. Секретарь, типичная такая обкомовская мымра, говорит: «У вас там голый министр». – «Это не у нас, это у Мопассана». – «Все равно мерзость».

Курочкин говорит: «Спасти нас может только чудо или первый секретарь обкома». Это был как раз Ельцин, но я тогда и понятия не имел, кто он такой. Он нас принял приветливо, сказал: «Ребята, сыграйте спектакль для меня одного, а потом подумаем». Посмотрел, посмеялся: «Будете играть, я со всей семьей приду. Но министра голого не показывайте – пусть кто-нибудь со сцены просто скажет, что вот, мол, видел только что голого министра». Спас спектакль. После того, как он переехал в Москву, мы больше не встречались, но к моему 50-летнему юбилею Ельцин прислал трогательную телеграмму.

– Что вы думаете о современном российском кино и телевидении?

– Только на днях говорил на эту тему с моим другом Максимом Дунаевским: то, что творится в кино и на телевидении, – это жуткая безвкусица и полное отсутствие профессионализма: за последние 25 лет появилось лишь несколько «нетипичных» фильмов, за музыкальные решения которых не стыдно. В остальном же – невнятное электронное бормотание, которое вообще нельзя назвать музыкой. И то, что сейчас происходит, будет иметь далеко идущие последствия.

Последние 12-15 лет очень мало снимают Абдрашитов, Меньшов, Сурикова, Дружинина и целый ряд хороших режиссеров. Этакая силища пропадает! А ведь вся страна смотрит старые фильмы этих же режиссеров… Так почему не дать им денег на съемку новых? Но не дают денег. Я люблю свои фильмы, но ведь они идут практически каждый день. Я всегда ненавидел худсоветы, но сейчас прихожу к печальному и ужасному выводу, что в России без худсоветов нельзя.

Справка «ДД»:

• Виктор Лебедев, народный артист России.

• Родился 5 января 1935 года в Ленинграде.

• Окончил Ленинградскую консерваторию по классу фортепиано и органа.

• Профессор Санкт-Петербургского университета культуры и искусств, завкафедры и декан факультета музыкального искусства и эстрады.

• Автор оперы «Волшебник Изумрудного города», балетов «Похождения солдата Пешкина», «Волшебники зимы», мюзикла «Охтинский мост» и других музыкальных произведений.

• Написал музыку к 110 кино- и теле­фильмам.