Русский «Левиафан» в борьбе с эстонскими «Мандаринами»

Герой и антигерой «Левиафана» Андрея Звягинцева: честный представитель народа (Алексей Серебряков) и преступный мэр (Роман Мадянов). Фото: wikipedia.ru

В нынешнем году золотая наградная лихорадка напрямую коснулась эстонской кинематографии – пацифистский эстонско-грузинский фильм «Мандарины» Зазы Урушадзе вошел в шорт-лист «Золотого глобуса» и шорт-лист «Оскара». «Золотой глобус» за лучший иностранный фильм «Мандарины» уступили «Левиафану» Андрея Звягинцева, но в феврале схватка продолжится на церемонии вручения «Оскара».

«Левиафан», к слову сказать, еще не вышел в прокат, но споры о нем уже достигли максимального градуса страсти. Одни уверяют с негодованием, что режиссер окарикатурил сегодняшнюю Россию, высмеял ее ценности и замахнулся даже на твердыню православия, тогда как другие с жестокой радостью констатируют правдивое отображение российской реальности, разоблачение ее мнимых ценностей, включая лицемерные проповеди сладкоголосых представителей РПЦ.

Мне же видится за этими спорами проблема куда более существенная и принципиальная, чем оценка одного фильма.

Только что в Милане я видела необычный фарфоровый сервиз работы местного художника: чашки в нем как будто бы были предварительно разбиты, а потом склеены, но склеены из случайных битых половинок, не совпадающих по размерам. Например, одна половинка выполнена в стиле рококо с рисунком «туаль де жуи», а вторая раскрашена в духе традиционных китайских фольклорных мотивов. Есть такая примета: разбитую чашку, как и разбитое зеркало, нельзя склеивать и хранить, это все – к несчастью. В искусстве я верю в эту примету.

Зачем природе человек?

Вот что произошло сейчас в мире: разбилось зеркало, разбилась чашка, расторглась связь между художником и зрителем, книгой и читателем; и при этом стерлась разница между публицистическим выкриком, имеющим политическую цель, и художественным высказыванием, пытающимся оживить человеческую душу.

Гениальный фильм Алексея Германа «Трудно быть богом» есть самому себе адресованное бормотание, не желающее и не ищущее диалога ни с кем, кроме вечности. Но, в конце концов, «вечность» – просто красивое слово, за которым – пустота. Юрий Норштейн никогда не закончит съемки «Шинели»; он признан лучшим мультипликатором мира, но его потребность в диалоге со зрителем исчерпана...

Все чаще большие художники приходят к выводу, что им не нужен не только зритель и читатель, но и вообще человек. Человек – это лишнее, наносное, случайное семя, проросшее на манер упрямого сорняка.

И фильм Андрея Звягинцева пронизан одной-единственной метафорой – прекрасно Богом созданное творение, где есть вода и скалы, рыбы и птицы, голубой чистый воздух и студеный ветер. Но в воде лежат гниющие остовы лодок, похожие на скелеты огромных мифологических чудовищ, да и скелет самого Левиафана выступает из бессмертной воды, чтобы напомнить ничтожному человеку о его бессмысленном существовании; лучшее, что может человек сделать, – это поскорее убраться с земли, закончить жизнь самоубийством.

В фильме нет ни одного героя с характером, с психологией, с мотивацией поступков. Все действующие лица – штампы. Штампы, доведенные до абсурда, небывальщины, анекдота. Площадное изображение типических фигур, как в комедии дель арте.

Не будем тратить силы на поиски реинкарнированных Панталоне и Арлекина. Давайте попроще: если мэр городка, то непременно жирняга – герой Романа Мадянова – со жратвой, водярой, матом, пистолетом, продажными судьями, прокурорами, женой в норковой шубе, опять матом, опять водярой, опять же рядом с церковным чином, который за стопочкой водки сообщает, что «власть от Бога».

Если пострадавший от мэра представитель народа, то непременно полусумасшедший персонаж Алексея Серебрякова (он сыграл десятки подобных ролей, и лучше всего – у Алексея Балабанова) – опять же с матом, водярой, ружьем, жратвой, опять водярой, несчастной женой (Елена Лядова), тоже пьющей, изменяющей мужу с его ближайшим другом (Владимир Вдовиченков). В финале она вроде бы прислушалась к завету Звягинцева – жизнь бессмысленна (!) – и кинулась с обрыва в пучину волн. А может быть, ее убили гонители мужа, чтобы его же обвинить в убийстве жены и посадить на пятнадцать лет. Это совершенно все равно.

Еще полно всякой шушеры: все пьют, все матерятся, все говорят на выдуманном просторечии, как примерно герои пьесы Горького «На дне» – типа «Человек... Это звучит гордо». Все эти, с позволения сказать, персонажи не являются сколько-нибудь существенной составляющей фильма. Если бы можно было сделать игровой фильм без персонажей, Звягинцев так бы и поступил. Его не интересуют люди. Он их не знает. Он с ними никогда не был знаком.

Есть ли великие произведения о людях, но без людей? Наверное, есть. Скажем, «Игра в бисер» Германа Гессе. Я прочла эту книгу с большим трудом.

Зияющие высоты

В связи же с «Левиафаном» вот что обидно: откровенная метафора, философская максима (которую я, скажем, совершенно не разделяю, мне претит высокомерное презрение к человечеству, и фильм вызвал во мне полнейшее отторжение) принята большинством критиков за документалистику. За «Дом 2», за «Пусть говорят», за «Прямой эфир». Для тех, кто не знает, это – названия популярных телепередач, где реальные люди, совершенно не смущаясь миллионной аудиторией, рассказывают самые интимные подробности своей жизни.

А приглашенные в студию жарко обсуждают эту самую интимную жизнь, определяя виноватых и пострадавших. И известные люди – литераторы, актеры, психологи, казавшиеся тебе еще недавно исполненными достоинства, – с искаженными злобой лицами называют добровольных жертв убийцами и преступниками.

Нет уж, извините, пожалуйста, все-таки режиссер Андрей Звягинцев – художник, создающий свой мир, не нуждающийся в телевизионных подтверждениях. И фарисейские рассказы о том, что в местах, где проходили съемки фильма, понизился уровень безработицы наперекор поклепу кинематографиста, не только выглядят жалкими и убогими, но и напоминают мне тот миланский сервиз, где к фарфору пытались приладить жестяную половинку.

Киноискусство вступает с жизнью в эстетические отношения, а не фотографические. «Мандарины» тоже ведь не рассказывают реальную историю, но поэтизируют и одухотворяют то лучшее, что есть в человеческой душе; они показывают людей такими, какими те хотели бы быть, если бы могли. Художественная правда ответственна только перед самой собой, и художника, напомню, нужно судить по тем законам, которые он сам перед собой ставит.

Андрей Звягинцев в фильме «Возвращение» попытался избавиться от времени, от места, от всех объяснений, он создал тогда притчу-дуновение, притчу-загадку, и было чувство, что пришел в мир новый большой художник. В «Елене» он показал, что мир озлоблен до такой степени, что убить человека ничего не стоит, на это способен практически каждый, особенно внутри семьи и особенно во время дележа имущества. И вот вышел фильм, подписывающий приговор человеческой жизни как таковой и воспринятый, как мне кажется, ложно. Решено, что это ход в политической шахматной партии.

Что ж, такую, значит, жалкую роль сегодня играет искусство. Вот Чехов сочинял свои пьесы, когда назревала русская революция 1905 года, но его мало это заботило, у него люди всё больше пили чай и раскалывали любовью свои сердца. Думаю, и Звягинцева мало волнует коррупция во властных структурах и чистота рядов РПЦ. Я не принимаю его эстетику, но мне бы мечталось, чтобы зрителей волновала именно и только она.

«Левиафан»

Драма. Россия, 2014 год

Режиссер: Андрей Звягинцев

Сценаристы: Олег Негин, Андрей Звягинцев

Награда: премия «Золотой глобус» за лучший фильм на иностранном языке

Продюсеры: Александр Роднянский, Сергей Мелькумов, Марианна Сардарова, Екатерина Мара­кулина

Оператор: Михаил Кричман

В ролях: Алексей Серебряков, Елена Лядова, Владимир Вдовиченков, Роман Мадянов, Анна Уколова, Алексей Розин и др.