Отрывки из вселенской трагикомедии

Маарья Кангро воспринимает мир как грандиозную трагикомедию, в которой люди, вещи и слова абсолютно равны. Фото: : Пеэтер Ланговитс

На полках книжных магазинов появился поэтический сборник «Черный помидор» – вторая книга Маарьи Кангро на русском языке.

Маарья Кангро (род. 1973) – писатель, поэт, либреттист, переводчик с английского и итальянского. Ее первая книга на русском, «Обезьяна и солидарность», вышла полтора года назад в издательстве «КПД» и познакомила русского читателя – автором искренних, чуждающихся фальши, беспощадных к себе и другим рассказов. Однако дебютировала Маарья как поэт, причем довольно поздно, в 32 года; с тех пор она выпустила еще четыре сборника стихов, а также два сборника новелл и одну книгу для детей.

От недостатка восхищенья

Название выпущенной издательством KITE  книги, «Черный помидор», совпадает с названием пятого эстонского сборника Кангро, но это лишь совпадение: в русский сборник вошли стихи из четырех книг поэтессы, переложенные на русский тремя переводчиками, каждый из которых и сам поэт: живущими в Эстонии Игорем Котюхом и П.И. Филимоновым, а также россиянином Андреем Сен-Сеньковым. Единственным недостатком книги могут быть переводы Сен-Сенькова, который эстонским не владеет и переводил с английского перевода. Впрочем, вряд ли кто-то станет углубленно сравнивать русский перевод с оригиналами, к тому же перед нами – верлибр без размера и рифм, запредельных усилий от переводчика не требующий.

Маарью Кангро, в отличие от множества поэтов, интересует реальность – без прикрас, без цензуры, без «поэтического видения». Реальность преломится в поэзии, отрефлексируется, обобщится, превратится в метафору, будет каталогизирована библиографами – но она всегда первична, хоть и служит поводом к поэзии. Об этом – стихотворение «Жаба»:

конечно, ты догадаешься об этом:

все, что приходит мне на ум,

когда я снова вижу

несчастную большую жабу,

раздавленную до плоской шкурки

на асфальте,

это написать стихотворение...

Таким поводом может стать что угодно: ужасная участь некоей свиньи, длинный член, пририсованный к коню на дорожном знаке, увядший подсолнух, черный помидор, мячи в бассейне, выкидываемый шкаф. Всякий раз Кангро поднимает реальность до поэтического уровня. Два мяча становятся аргументом в пользу существования души и божьего милосердия:

...даже кожаный

    баскетбольный  мяч,

забившийся под скамейку

    запасных на стадионе,

получит искупление

Почерневший и вновь покрасневший помидор – это Лазарь, восставший из мертвых. Шкаф, который разбивают лопатой, – символ сопротивляемости живого смерти. Подсолнух овеществляет страдание и распад «живых империй», а потом и саму смерть:

Мой несчастный цветок

    с шафрановой пыльцой.

Великий Хруст звучит

    повсюду каждый день

и каждый новый труп

    ложится в ряд

от недостатка восхищенья.

Отборная плоть слов

Наблюдается и движение в обратном направлении – от поэзии к реальности, от слова к плоти:

Похоже, мой сосед снова

поедает отборную плоть слов.

Он стал ловить более проворных

и более сочных зверьков...

Это своего рода охота и пир,

где оружие и есть добыча,

добыча становится оружием,

стрела вызывает к жизни плоть.

Слово и плоть проникают друг в друга, смешиваются, становятся единым. Героиня «Донора» режет палец, рассматривая книгу в магазине, и резюмирует: «Вот какое количество своей крови я пролила за культуру. / Возможно, я пролила бы и больше, если бы попросили». В «Рестлинге в Национальной библиотеке» место действия описывается как «тихий бордель / люди берут книги, страдают / и возбуждаются». В «Декларации чистоты языка» эстонский язык – «словно нож / словно меч / словно топор / словно гильотина / словно бритва / режет другие / вялые языки и тела» (речь о радетелях за чистоту языка, «граммар-наци», готовых казнить тех, кто говорит и пишет неправильно).

В этот же ряд встает пронзительный «Маленький Афганистан». Сообщение о вторжении США в эту страну (любое сообщение есть слово, оторванное от реальности) параллелится с передвижениями покупателя по магазину (реальность):

400 морских пехотинцев.

Колбаса выложена на ленту.

Много колбасы и людей,

    которые не думают,

что в его жизни тоже есть

        Талибан:

представление о человеческом

        счастье.

Стихотворение «Алиенация» («Отчуждение»), начинающееся вроде бы с политики («вы переспали бы с реформистом?»), продолжается как метафизический трактат об одиночестве и бегстве куда угодно, хоть в объятия реформиста, хоть куда:

...после долгого безжизненного

    скитания в чужом свете

на какой-то другой планете

        звездной системы

она увидела бы ящерицу

что с того что холоднокровная

зато с подвижными глазами и ртом

думая об этой встрече

слезы наворачиваются на глаза

Реальность вламывается в поэзию, слова вламываются в реальность, и всё в мире играет одну и ту же трагикомедию о любви, смерти и времени. Даже реформисты. Даже ящерицы.