«Одержимость»: барабанные палочки в сиропе крови

Кровь на барабанных палочках символизирует главный вопрос «Одержимости»: совместимо ли искусство с муштрой? Фото: wikimedia.com

Фильм Дэмьена Шазелля «Одержимость» был выдвинут на «Оскар» в пяти номинациях, победил в трех – лучший звук, лучший монтаж, лучшая мужская роль второго плана.

Об этой картине стоит поговорить хотя бы потому, что она входит в очень специфичную галерею кинопроизведений о музыкантах, где утвердились свои неисправимые законы – как в русском классическом балете, с которым считается весь мир. Фильм о музыканте обязан хотя бы на треть состоять из крупных планов: руки скульптурной лепки, лицо с гипертрофированными, глицериновыми каплями пота, возмущенный в начале, а в финале потрясенный зрительный зал. И еще в таком фильме непременно должна наблюдаться странность поведения и характера главного героя.

Каждый волен выбрать в изобильной коллекции свой образец. Для меня это – старый фильм Федерико Феллини «Репетиция оркестра», где дирижер-диктатор ведет оркестр к военно-строевой отточенности и вымуштрованности безупречного звучания. Музыканты, уверенные в собственной исключительности и дорожащие своей индивидуальностью, анархически бунтуют, не желая быть винтиками даже в сложнейшем механизме идеальной гармонии. Дирижер переходит с итальянского языка на немецкий, нечто бесновато-военное нарастает в его речи. Рушатся стены, все рассыпается в прах, все начинается сначала.

Если же говорить о странностях психики музыкантов, то, думаю, лучшего примера, чем «Пианистка» Михаэля Ханеке и не найти: взаимоотношения с музыкой, которой подчиняется героиня, накладываются на отношения с деспотичной матерью, и эти два рода подчинения ведут к кровавой развязке. Героиня насыпает битое стекло в карман лучшей ученице – та калечит руку и не сможет играть; в финале героиня сама вонзает в себя нож, чтобы... избавиться от диктата музыки.

«Одержимость», на мой взгляд, пытается вступить в диалог с этими двумя европейскими картинами на свой, американский манер. То есть – не углубляясь и не усугубляя. Так, например, чтобы отступления от психической нормы героя не нуждались в медицинском вмешательстве. А диктат дирижера был привычен и узнаваем для человека любой профессии.

Судьба барабанщика

В «Одержимости» два центральных героя: юный барабанщик Эндрю (Майлз Теллер) и руководитель оркестра Терренс Флетчер (Дж.К. Симмонс – «Оскар» за лучшую мужскую роль второго плана). Флетчер – воплощение диктата: он унижает, кроет матом, третирует, хлещет по щекам, устраивает провокации (один из студентов где-то за кадром даже вешается, доведенный до отчаяния педагогом). При этом режиссер не забывает крупно и сверхкрупно показывать напряженную, скульптурной лепки кисть дирижера, собирающую в пучок энергию всего оркестра.

Наблюдая за методами музыкального воспитания «Одержимости», я вспомнила довольно злую шутку Чуковского. Он подошел к Александру Блоку и сказал: «Вот у вас в стихах есть строчки:

...В электрическом сне наяву

Я искал бесконечно красивых

И бессмертно влюбленных

в молву.

А почему влюбленных в молву? Можно было бы написать – влюбленных в халву, ничуть не хуже».

Почему, собственно, Флетчер – Симмонс воспитывает музыканта? Теми же методами, тем же матом, теми же побоями мог бы он воспитывать солдата спецназа или бегуна на длинные дистанции. В этой истории есть только физическая составляющая: сильнее и быстрее бить по ударным инструментам. Крупно: медь, словно в каплях дождя, залита потом студента. Крупно: натянутая кожа барабана в лужах крови. Барабанные палочки – в крови. Пальцы барабанщика обмотаны пластырем. Крупно: под пластырем кровавые мозоли и раны.

Разве бегун меньше потеет? Разве у спортивного гимнаста нет кровавых мозолей после бесконечных упражнений на брусьях? Разве бойцов спецназа не гоняют до потери сил и сознания? Как-то неудобно даже напоминать, что в занятиях музыкой, в партитуре, в нотах заключена высшая форма искусства, к которой одними физическими тренировками не приобщиться. Музыкант не похож на спортсмена (спортсмену, разумеется, тоже нужен талант, но талант к спорту, а не музыке), а дирижер никак, ни при каких обстоятельствах не похож на прапорщика на плацу. Я помню про политкорректность: прапорщик в своем деле ничуть не хуже, чем дирижер – в своем, но поменяться местами они не могут.

Говорят, что муштрой и строгой дрессурой можно и

зайца научить бить в барабан. Но вряд ли заяц будет одержим своим занятием. Название фильма можно было перевести по-разному. «Одержимость» – вдохновенное слово. В оригинале речь идет о работе из-под палки. Можем перефразировать: из-под дирижерской палки-палочки.

Музыкант без любви

В «Одержимости» есть еще два важных момента: юный барабанщик рос без матери, она бросила его отца, когда оказалось, что тот, намереваясь стать писателем, смог дорасти только до учителя литературы. И еще – барабанщик влюбляется в девушку, она отвечает ему взаимностью, но он решает отказаться от отношений, которые будут отвлекать его от ударных. Отказывается он и от друзей, в которых «не видит смысла».

Эти схемы проложены прямолинейно, как оросительные каналы. «Я стану музыкантом! Я добьюсь большего, чем мой отец! Я откажусь от любых привязанностей!» – декларирует герой.

Не буду спорить, из истории искусств мы знаем, что порой художник из-за одержимости творчеством оказывается одиноким, даже близкие люди отказываются от него. Но ни один музыкант сам не будет настаивать на том, что он монстр, что он бесчувственное существо, что ему не нужны другие люди. Ведь хотя бы публика-то ему нужна!

А уж представить художника без влюбленности, без страсти (не только к своему инструменту) невероятно сложно. Разве не из любви вырастает искусство? Несчастной или счастливой – не важно! То есть та психическая патология, которая предъявлена в фильме, кажется мне несовместимой с искусством. С такой патологией хорошо быть разведчиком или вором в законе.

Меня необыкновенно печалит американская установка на то, что усилием воли и тренировками можно вырастить гения. Этот атеистический подход к искусству, относящий талант на шестое место в иерархии творческих достоинств, рождает целую армию ревнивых ремесленников, шагающих строевым шагом по трупам своих соперников к вершинам. Эта установка создает пространство для искусства без тайны, без неразрешимой загадки, без магии, без Божества.

Кто ж сегодня не глядит в Наполеоны? Кто откажется быть дирижером, режиссером, политическим лидером, писателем, поэтом, художником, властителем дум, имея при себе дубинку мата, хлыст приказа, кнут муштры и зачерствевший пряник?!

Ученик в фильме бунтует – кроет учителя матом, кидается на него, избивает, пишет на него донос. То есть перенимает главное – умение издеваться над другим, не выбирать средств, идя к цели. И, несмотря на открытый финал, мы понимаем, что учитель принимает ученика в свою волчью стаю с волчьими законами: можно и нужно перегрызать другому глотку.

Так примерно Варлам Шаламов описывал мир блатных.

Не хочется унижать читателя очевидностью: мир художников и музыкантов, может быть, и чудовищен, но он не похож на мир блатных. Там действуют свои жесточайшие законы, но они имеют отношение к искусству, а не грабежу. В чем-то мы все друг на друга похожи, но разница между нами все-таки, слава Богу, пока еще есть.

«Одержимость»

(англ. Whiplash)

2015 г., 107 минут

Музыкальная психологическая драма

Режиссер Дэмьен Шазель

Композитор: Джастин Гурвиц

В ролях: Дж.К. Симмонс, Майлз Теллер, Мелисса Беноист, Остин Стоуэлл