Культура. Дядя Ваня мертв, но...

«Пропала жизнь!»: дядя Ваня (Сергей Маковецкий) против профессора Серебрякова (Владимир Симонов); справа – Соня (Евгения Крегжде), слева – Мария Васильевна (Людмила Максакова). Фото: Елена Руди

В Эстонии Сергей Васильевич Маковецкий – гость частый: то к другу в гости приедет, то на гастроли, то на съемки.

30 сентября Сергей Васильевич прибыл в Таллинн на театральный фестиваль «Золотая Маска в Эстонии». Актеры театра имени Вахтангова представляли в Таллинне спектакль «Дядя Ваня» по Чехову в постановке Римаса Туминаса, получивший уже и признание российских критиков, и две премии «Хрустальная Турандот» – за лучшую режиссуру и лучшую мужскую роль. В последней номинации премию вручили Сергею Маковецкому – за Ивана Петровича Войницкого, он же дядя Ваня.

«Пропала жизнь» – а как пропала?

– «Дядя Ваня» в постановке Римаса Туминаса – спектакль мощный и при этом весьма своеобразный. Когда шли репетиции «Дяди Вани», вы во всем соглашались с режиссером?

– Во всем соглашался. Римас талантливо объясняет, и любое его решение замотивировано. Он говорит: читайте внимательно пьесу, там всё написано! Взять хоть начало, когда доктор Астров спрашивает у няньки: «Сильно я изменился?» Зачем взрослый мужчина задает такой вопрос? Ответ прост: он приехал к профессору, к столичной штучке, у профессора – красавица жена... В пьесе всё уже есть. Главное – прочесть и увидеть.

– На творческом вечере вы говорили, что Туминас советует актерам отдавать публике только то, что им, актерам, не нужно. Как это понимать?

– Молодым актерам особенно сложно понять, что тут имеется в виду. А я понимаю. Это значит вот что: чем больше у тебя здесь (показывает на сердце) сохранено, тем сильнее твоя игра воздействует на зрителя. Как ни странно! Если вы всё отдаете: слезы, сопли, истерики, – значит, вы за публику сделали всю работу. Ей останется только, может быть, похлопать и разойтись. Если же вы всё самое ценное храните в себе, зритель не получит готовых ответов и сам должен будет решить, жил дядя Ваня или не жил, мог он стать Шопенгауэром или не мог...

– А если зритель ждет ответов со сцены?

– Наша задача – не потакать зрителю, а «включить» его в спектакль, заставить думать. Когда Римас ставил у нас «Ревизора», он сказал: мы не будем произносить первую фразу. Все мы эту реплику помним, верно? «Я пригласил вас, господа, с тем, чтобы сообщить вам пренеприятное известие: к нам едет ревизор...» В одном театре, кстати, был забавный случай – городничий сказал: «...К нам едет Хлестаков». Тут же дали занавес. А что после этого играть-то? Извинились перед публикой, снова начали – и опять то же самое. В третий раз зал уже кричал: «Ревизор, ревизор к вам едет!..» В нашем спектакле этой реплики нет. Зачем умным актерам ее произносить, если каждый зритель ее и так наизусть знает? Открывается занавес, зал готов услышать классическую реплику – а ее нет. Что происходит? Зрители между собой: «Простите, но... я прослушал что-то?..» И они уже включились, они уже думают. Очень трудно произнести реплику так, чтобы она заработала. Вот как дядя Ваня должен говорить знаменитое «Пропала жизнь!» – а?

Феллиниевский финал

– В спектакле вы произносите эту реплику сиплым голосом, без всякого пафоса. Кто придумал этот ход, если не секрет?

– Это у меня случайно родилось на репетиции. Римасу понравилось, и мы так и оставили. Интонация – ровно такая, чтобы зрители сами задались вопросом: а у них жизнь не пропала? Дядя Ваня мог бы стать Шопенгауэром – а они?..

– И зал смеется.

– Когда люди смеются над такими серьезными фразами, значит, они уже так сжились с проблемой, что им не остается ничего, кроме смеха. Когда человек раздражен, топает ногами, брызжет эмоциями, значит, он еще на что-то надеется. А у нас «пропала жизнь» – это констатация факта. Жирная точка. Когда надежды нет, остается констатировать. Дядя Ваня ведь всё успевает сделать: пострелять, выпить, постараться завоевать женщину. И ничего у него не выходит.

– И он уходит во тьму, пятится, как заводной человечек...

– Это у нас такой феллиниевский финал. Помните, в «Ночах Кабирии» Джульетта Мазина в конце идет по улице и плачет? Вот так и дядя Ваня, только у него не лицо, а застывшая маска: распахнутые глаза, натянутая улыбка. Предсмертная маска, не предсмертная?.. Но надежда не исчезает, Антон Павлович не зря говорит: «Те, которые будут жить через сто, двести лет после нас...» Двести лет пока не прошли. Посмотрим.

– Вы можете сыграть, кажется, кого угодно – и последних сволочей, и людей очень светлых. При этом в жизни вы человек добрый и веселый...

– Есть герои, на меня совсем не похожие, и есть роли, которые невозможно сыграть, не вложив в них себя. Отец Александр в фильме «Поп» Владимира Хотиненко, заседатель в «Двенадцати» Никиты Михалкова. В них есть вера. У одного от природы, он священник, в милосердии – его служение и подвиг. Другой, пройдя через жуткие испытания, сумел веру и милосердие в себе сохранить...

– Зато в «Трех историях» Киры Муратовой вы играете жуткого убийцу.

– Чем меньше герой похож на меня, тем любопытнее! Когда Балабанов предложил мне роль в картине «Про уродов и людей», я сказал: Леша, я не понимаю этого персонажа! Он сказал: ничего, разберемся. Леша давал мне указания вроде: «Смотри на них и улыбнись, только медленно, растяни улыбку на три минуты». И я как актер должен был внутренне эту реакцию оправдать. Кто мой герой? Заторможенный? Идиот? Садист? Мазохист? Или любитель музыки, который растворяется в мелодии? Технически это можно сыграть и без внутреннего оправдания, но так неинтересно.

– А в дяде Ване вас, Сергея Маковецкого, много?

– А вот об этом я умолчу.

«Историю тоже люди пишут...»

– Сейчас вы снимаетесь в фильме «Петр Первый: завещание» Владимира Бортко в роли светлейшего князя Меншикова. Ваш Меншиков – кто он? Все-таки это одна из самых противоречивых фигур российской истории...

– Он сложный. Хочется учесть всё, что нам известно о Меншикове. Он обаятельный – Жаров был прав, когда играл его обаятельным, у Меншикова была невероятная харизма. В то же время он обладал звериной интуицией. Когда Петр сомневался, как поступить, он полагался на интуицию Меншикова и ни разу не ошибся. Меншиков говорил по-немецки и по-голландски, но не умел читать...

– Не все историки считают, что он был неграмотным.

– Да, и Бортко тоже думает, что это неправда: у Меншикова была огромная библиотека. Но и челяди у него было много, и всегда он брал к себе молодых и башковитых. Может быть, книги ему читали. Если так, если он учил языки на слух, значит, у него был настоящий талант. А еще он был фантастически смелым человеком, и очень верным, и при этом – жулик, аферист, радетель за Россию. И всё это – один человек.

– То есть он у вас и патриот, и вор?

– В фильме есть гениальный диалог. Царь говорит моему герою: «Мог ты остаться сподвижником Петра, а останешься вором!» На что Меншиков спокойно отвечает: «Историю тоже люди пишут...»

– Еще одна ваша новая роль – директор Елисеевского гастронома Юрий Соколов, которого в 1984 году расстреляли за хищения...

– У нас он носит фамилию Беркутов. Этот фильм очень сложно снимать. Петровскую эпоху снимать куда легче – никто не знает, как всё тогда было. А 80-е... Я очень хорошо помню те времена и те гастрономы. 1980 год, Олимпиада, Новоарбатский гастроном – я захожу, а там всё как при коммунизме: товара полно, людей нет. Где люди?.. А когда Мишка улетел, я пришел утром и решил, что я ослеп. Где товар? За ночь вывезли всё... Что до Соколова, ясно, что это был политический ход Андропова, который рвался к власти и хотел обойти двух главных кандидатов в генсеки, Романова из Питера и Гришина, хозяина Москвы. Чтобы отмести Гришина, нашли мальчика для битья – Соколова. Люди, которые его знали, говорят, что он был честным человеком. И у него нашли мало денег...

– Говорят, 50 тысяч рублей.

– Нет, 40 тысяч. По тем временам это восемь «Жигулей». Для директора Елисеевского гастронома это немного. Не нашли бриллиантов у жены – их просто не было.

– С какими чувствами вы возвращаетесь в 80-е?

– Никаких чувств, абсолютно. Мне нравится наше время – своей непредсказуемостью. А тогда... Я помню все эти «где достать?», «выбросили дефицит», «выкинули товар». «Берите сапоги любого размера! 42-го нет, остался 46-й, берите – и этих не будет! Обменяете на сахар или крупу...» И тем не менее как-то мы все жили...

– Вы человек настоящего?

– Скорее всего. Прошлое есть, оно никуда не уходит, но жить прошлым – непродуктивно. Как и будущим, кстати. Как говорится, загад не бывает богат. А настоящее бывает таким удивительным, что никакое прошлое и будущее с ним не сравнятся. Меня иногда спрашивают, не хочу ли я сделать пластическую операцию. Зачем? «Будете моложе». Но я уже был молодым!.. (Смеется.)

***

Справка «ДД»:

Сергей Маковецкий родился 13 июня 1958 года в Киеве. Актером захотел стать после того, как в школе его заставили сыграть Несчастливцева в «Лесе» Островского. Пробовал поступать в Киевское театральное училище и ГИТИС (на курс Олега Табакова), поступил в Театральное училище им. Б. Щукина на курс Аллы Казанской.

По окончании училища в 1980 году был принят в труппу Государственного академического театра им. Е. Вахтангова. Получил звания Лучший драматический актер Европы (1994), Заслуженный артист РФ (1992) и Народный артист РФ (1998).

Сыграл более чем в 60 фильмах и телесериалах. Среди них – «Жизнь Клима Самгина», «Макаров», «Пьеса для пассажира», «Скрипка Ротшильда», «Три истории», «Про уродов и людей», «Брат 2», «Русский бунт», «Неудача Пуаро», «Ключ от спальни», «72 метра», «12», «2-Асса-2», «Ликвидация», «Глянец», «Поп», «Исаев», «Утомленные солнцем 2».