Сборник детских повестей классика эстонской литературы Карла Ристикиви на русском языке будет интересен не только детям, но и взрослым.
«Синяя бабочка»: пернатый, хвостатый, крылатый народ
Обращаем ваше внимание, что статье более пяти лет и она находится в нашем архиве. Мы не несем ответственности за содержание архивов, таким образом, может оказаться необходимым ознакомиться и с более новыми источниками.
Может быть, во взрослом читателе он пробудит даже большее любопытство. Речь ведь идет о самых ранних текстах Ристикиви, изданных в 1935-1936 годах, когда будущему классику было двадцать с небольшим и он явно рассчитывал стать детским писателем. Тогда-то и были созданы вошедшие в настоящий сборник (издательство KITE, перевод Людмилы Симагиной, иллюстрации Кристины Вербицкой) повести «Пернатый народ», «Приятели», «Непоседы» и «Синяя бабочка», а также дебютный роман Ристикиви «По следам викингов» в редком для 1930-х жанре альтернативной истории. Все эти тексты стали прологом к взрослым, серьезным и реалистическим книгам вроде «Таллиннской трилогии» (1938-1942), без которых, в свою очередь, не было бы Ристикиви зрелого и позднего – с романами историческими и аллегорическими, написанными в эмиграции, где Ристикиви очутился в 1943 году.
Как в «Севастопольских рассказах» Льва Толстого уже проглядывает «Война и мир», так и в детских экзерсисах Ристикиви местами проступают его будущие сочинения. По крайней мере, повесть «Синяя бабочка» – видимо, лучшая повесть сборника, – это не столько сказка, сколько притча. Однажды утром из кокона рождается бабочка синего цвета, и пролетающая рядом фея говорит ей, что она – бабочка счастья: за один день она может осчастливить девять человек, истратив на них семь (да, только семь!) желаний, которые феи покорно исполнят, а вечером умрет.
Бабочка, преисполнившись чувством миссии, летит к людям – и видит бедную мать, торгующую абажурами для ламп на рынке и души не чающую в своем сыне; совсем уже нищего мальчика, который на том же рынке ворует кошельки, потому что хочет есть; старика в инвалидной коляске, зажиточного, но страдающего от одиночества... Перед читателем вспыхивает радуга смыслов. Нет на свете плохих людей – есть те, кто заблуждается и страдает. То, что нельзя измерить в деньгах, – любовь, участие, улыбка, воля, вдохновение, – всегда дарит счастье куда большее, чем материальные ценности. Мосты между людьми куда дороже даже исполнившихся желаний. Наконец, приходит вечер – и бабочка умирает, но не окончательно: ее душа оказывается феей и улетает в царство фей, чтобы и дальше творить добро.
«Пернатый народ» – история куда менее возвышенная, но все равно это аллегория, в том числе об Эстонии и о любви к родине. Герои повести – семейство ласточек; нам рассказывают об их жизни, об опасностях, которые им грозят, об открытиях, которые совершают взрослеющие птенцы, о том, как они узнают, что такое «общественные обязанности» и как можно быть счастливым, умирая за родину.
Один из лейтмотивов «Пернатого народа» – отражение в нем народа человеческого. Птицы не могут договориться между собой, хороши люди или плохи: мы подрезаем птицам крылья – и мы же спасаем выпавших из гнезда птенцов... Когда ласточкин сын Рейн спрашивает у родителей, что такое «люди», мать отвечает ему так: «Это не расскажешь в двух словах. Человек очень странное создание, самое сильное создание в природе, не считая Господа Бога. Вам достаточно знать, что он силен, но добр, и нам необходимо с ним дружить, дорожить его дружеским расположением. Придет время, когда вы узнаете и научитесь понимать человека». Да-да, ласточки у Карла Ристикиви верят в Бога. Сам он, как известно, был православным, отсюда – элементы проповеди даже в детской сказке.
Куда в меньшей степени можно соотнести с именем Ристикиви повести «Приятели» и «Непоседы», повествующие о вполне обычных, житейских приключениях четырех щенков и трех котят соответственно. Возможно, «Приятелей» нужно читать, держа в голове сюжет «Трех мушкетеров». Но это – всего лишь читательская догадка, не более.
Отдельная проблема – перевод. Львиная доля и «Приятелей», и «Непосед» написана в рифму, а преобразовать эстонские стихи в хорошие русские ой как непросто. Переводчик старался, но часто у него выходило примерно следующее: «На всякий случай – не иначе! – и от нее сбежал подальше. А барышня наша – мы это учтем! – идет себе к дому всё тем же путем. Идет, каблучками своими “тук-тук”, не ведая горя, не чуя испуг. Но в это же время, пока не дошла, еще тут одна приключилась беда. Поскольку случилось всё близко к дому, наш Руди увидел в окне свою маму...» Текст пестрит лишними словами, неуклюжими рифмами, неправильностями («не чуя кого-чего», а не «кого-что»). Читать подобное в детской книжке особенно обидно.