Алла Якобсон: «Начать вязать пинетки я еще успею»

Алла Якобсон Фото: «МК-Эстония»

Алла Якобсон известна как адвокат, занимающийся самыми сложными делами, и как общественный деятель. Вот уже пять лет она возглавляет Еврейскую общину Эстонии. Коллеги отмечают ее высокий профессиональный уровень и считают, что благодаря ее руководству о Еврейской общине стали больше писать, а деятельность общины стала более публичной.

Говорят, что адвокат – как актер, он должен вжиться в роль.Если он вошел в образ, то зритель верит ему, сопереживает. Такая же ситуация возникает и в зале судебного заседания. Каждое дело адвокат долженпропустить через себя. Тогда придут и победы, и клиенты, и известность.Алле Якобсон это удалось.

- Почему вы выбрали мужскую, в представлении многих, профессию?

- Я всегда хотела быть адвокатом. В Таллинне были такие известные адвокаты как Гавриил Пипко и Симон Левин, а так же Александр Гликман, и все они были друзьями моего отца, и я постоянно в доме слышала всякие адвокатские разговоры и байки.

- Словом, некий романтический флер окутывал эту профессию?

- Да. И к окончанию школы я четко знала, что хочу поступать на юрфак.

Адвокат – не фокусник

- Ваши родители кем были?

- Оба дедушки и обе бабушки были врачами, врачом была и мама. Папа занимался, как это ни странно звучит, сельским хозяйством. В молодые годы он учился другому, но был репрессирован дедушка, а папу выгнали из института. Единственное, что он мог окончить, - это сельскохозяйственную академию в Пушкине рядом с Ленинградом. Папа окончил аспирантуру и много лет проработал в Институте механизации, мелиорации и сельского хозяйства в Саку. Звали его Александр Якобсон.

- Вас родители не агитировали за медицину?

- Нет. Они были по своему мироощущению земские врачи, очень много души отдавали работе. Но я понимала: медицина – не мое. Моя мама работала врачом в районе Кадриорг, и я, будучи девочкой, иногда ходила вместе с ней. Помню, ждала ее на улице, пока мама посещала своих пациентов, потом мама выходила, мы шли дальше, и она по пути рассказывала про больных. Меня не впечатляло. И после школы я поехала поступать в Ленинградский государственный университет. Не поступила на дневное отделение, вернулась. Мама сказала: собирай сумочку, поезжай назад и подавай документы на заочное. Я поступила. Училась 6 лет, работала в Таллинне. Была идея перевестись на дневное, но я рано вышла замуж, родила дочку, да и мне все нравилось в Таллинне. Я работала в суде, в секторе права Института экономики Академии наук. Окончив университет, через некоторое время сдала экзамены в адвокатуру и в 1977 году стала членом коллегии адвокатов.

- Никого из коллег не пугало, что вы - женщина?

- Женщин достаточно много в адвокатуре. И их имена известны. Когда я пришла, то было мало молодых адвокатов. Все были достаточно, если не сказать вдвое старше меня. Молодежь стала приходить потом. Я всегда с удовольствием работала, мне нравились сложные и большие дела. Был внутренний кураж и интерес. Я с большим уважением вообще отношусь к адвокатской деятельности, потому что в ней ты имеешь дело с людьми. Может быть, это закалка старых адвокатов, потому что сегодняшняя молодежь подходит иначе к делам - для них есть только кейс. А у адвокатов моего поколения сохранилась необходимость общения с подзащитным. Если человек находится под стражей, то адвокат является подчас единственным источником жизни и ниточкой, связывающей его с миром. Я никогда не обещаю своим клиентам никаких чудес и не говорю, что, как фокусник, смогу достать кролика из шляпы. Я только обещаю, что сделаю все, что я умею и что возможно сделать.

Общество жаждет крови

- Вам никогда не говорили, мол, ты защищаешь убийц, насильников, грабителей, которые того не заслуживают?

- Это чрезвычайно низкий уровень восприятия жизни. Каждый имеет право на защиту со времен создания мира, со времен Римского права, и он должен иметь возможность привести аргументы в свою защиту. И с точки зрения доказательств и с точки зрения его личного восприятия данной ситуации. Ведь закон предусматривает, что при вынесении приговора надо учитывать жизненные обстоятельства человека. Конечно, когда некто продает наркотики несовершеннолетним, найти смягчающие обстоятельства достаточно сложно.

- Особенно в глазах общественности.

- Но, я полагаю, когда суд выносит приговор, мысли «а что напишет пресса?» не должны останавливать руку судьи. Иногда по сложным делам выносятся совершенно либеральные приговоры, и публика начинает говорить: это неправильно, давайте закидаем виновного камнями, будем судить его прилюдно на стадионе. Я давно читала в газете, как одном городке убили человека, и горняки сказали, что они не выйдут в забой, если суд не даст преступнику высшей меры. Это, на мой взгляд, какие-то средние века.

- Как вы думаете, наше сегодняшнее общество более милосердно, чем раньше?

- Я думаю, что общество немилосердно. Оно желает, чтобы распяли, четвертовали, хорошо бы на площади, как раньше. Иногда бывает так: только начинается расследование, подозреваемого берут под стражу, и газеты сразу начинают писать, мол, он такой-сякой. Давайте дождемся приговора. Устоявшегося приговора, который пройдет все инстанции. А потом уже будем говорить, что он преступник. Согласитесь, у этого человека есть дети, мама с папой, бабушка с дедушкой, и для них он остался Петечкой или Вовочкой, который ходил в детский сад и был самым лучшим.

- Помните свое первое дело?

-Да. Это было в Морском районном суде на Пярну мнт. Мужчина совершил кражу автомобильных покрышек. Я очень волновалась, долго готовилась, все написала и, когда нужно было выступать, очень нервничала. Но все сделала как надо. Потом появляется навык. Адвокатские речи – это как количество решенных задач. У меня одна проблема: я говорю очень быстро. Каждый раз даю себе слово: Алла, говори медленнее.

Передачи про суд – добрые и наивные

- По всем российским телеканалам масса передач про суд. Что вы о них думаете?

- Я их иногда смотрю. Это наивные, очень добрые передачи. В них всегда торжествует здравый смысл, в жизни это не так. Не всегда правосудие похоже на красивый американский суд, когда выходит красавец-адвокат в элегантном пиджаке, красиво говорит, присяжные выносят оправдательный приговор и через минуту выпускают подсудимого, которого совсем недавно обвиняли бог знает в чем.

- У вас больше выигранных или проигранных дел?

- Я не могу сказать, что такое проиграть или выиграть дело. Например, гражданина обвиняют в краже покрышек. Если его взяли с покрышками под мышками, то его нельзя оправдать? Чудес не бывает. Вот они, покрышки, у него в руках, он их скрутил и уже идет с ними. Может, конечно, он их 3 минуты назад купил и не знал, что они не принадлежали продавцу. Мы можем говорить, действительно ли он их скрутил, скрутил в одиночку или было несколько подельников, была ли это его инициатива или он был исполнителем, сколько у него судимостей, работает ли он... Есть масса нюансов, которые следует учитывать судье при вынесении законного приговора. Здесь не выиграл и не проиграл. Надо помочь человеку выйти из ситуации с наименьшими потерями.

- Бывает, что вы знаете точно: «оправдают», но судья выносит иной приговор?

- Никогда нельзя клиенту обещать, что его оправдают. Это непрофессионально. Уверенной я ни в чем не могу быть, приговор выносит государство. И, может быть, у государства совершенно иной взгляд на события. У меня были уголовные дела, когда я считала, что мой клиент не виноват, однако… Оправдательных приговоров вообще немного. Если прокуратура сомневается, то она скорее прекратит дело, чем пойдет с делом в суд.

- Что лучше: судья или суд присяжных?

-Я думаю, что по тяжелым делам, например, убийствам с отягчающими обстоятельствами, изнасилованиям несовершеннолетних со смертельным исходом, должен быть суд присяжных. Но в Эстонии возможность суда присяжных обсуждается только теоретически.

- Почему при тяжелых делах должен быть суд присяжных?

- Когда один профессиональный судья и два народных судьи, авторитет судьи, на мой взгляд, все-таки давит, по крайне мере в первой инстанции. А когда собираются люди разных взглядов, у которых незамыленный глаз, возможно, это лучше. Мне как адвокату это было бы понятно.

Наказания стали гуманнее

- Когда было проще работать: тогда или сейчас?

- По-разному. Наверняка наказания стали более гуманными. Изменилась сама система правосудия. Есть такое понятие как «договорное правосудие», когда адвокат, прокурор и обвиняемый договариваются и находят компромисс. И таких процессов, на мой взгляд, сейчас большинство. Ведь судебный процесс, даже если человек чувствует себя внутренне невиноватым, выматывает. Не всегда есть силы бороться, проще согласиться на договорное производство, потому что хочется просто завершить эту ситуацию.

До принятия нового уголовного закона наказания были более жесткими, условия в тюрьмах страшными.

- Вы часто бываете в тюрьмах?

- Конечно, несколько раз в неделю. Для осужденных, которые отбывают наказания, есть тюрьмы в Тарту и Йыгева. Там камеры на двоих, есть возможности помыться. В Батарейной тюрьме даже не было канализационной системы. Кстати, Министерство юстиции стало совершенствовать тюрьмы, как только смогло, чтобы там были человеческие условия. Но тюрьма – она всегда тюрьма. Мы не можем говорить, хорошая она или плохая.

- Если брать системы правосудия, принятые в мире, то какая вам по душе?

- Я не теоретик, а практик. И то, что происходит у нас в Эстонии, мне ясно. Приговор можно обжаловать в Европейском суде.

- В вашей практике было такое?

- Да в практике адвокатского бюро «А.Якобсон и А.Ярославский» такой казус был. Вел это дело в Европейском суде присяжный адвокат Анатолий Ярославский. Человек был осужден за убийство, была представлена жалоба в Европейский суд, там дело пересмотрели, приговор отменили и выплатили компенсацию. Но я не думаю, что это система. Это исключение.

- Как вас клиенты находят?

- По каким-то своим ощущениям. По закону адвокат не может себя рекламировать. Максимально, что я могу написать, это что наше бюро переехало в новое место. Адвокатская этика.

- Какой основой чертой должен обладать адвокат?

- Порядочностью. Перед собой, перед клиентом и перед правосудием в большом понимании этого слова.

«Я очень консервативный человек»

- Вы несколько лет являетесь председателем еврейской общины Эстонии. Почему согласились на эту общественную работу?

- Я согласилась, наверное, потому, что не хотела стать бабушкой, которая вяжет пинетки. Мне повезло, в общине работают молодые, образованные, знающие еврейский мир молодые люди. Полагаю, что успех общины именно благодаря их молодому задору.

- Вязать пинетки - это же здорово, разве нет?

- Пока нет. Я еще успею. Моя дочка Сима тоже юрист, живет с семьей в Лондоне. У меня 7-летняя внучка Эля и 3-летний внук Бенджамен.

- Вы часто видитесь?

- Стараемся в любом случае видеться четыре раза в год.

- Почему вы не эмигрировали?

- Я никогда не хотела уехать. Я здесь выросла. Может, это немножко сентиментально, но я люблю эту землю и этот мир.

- Путешествуете много?

- Раньше больше. Теперь всегда хочу в Лондон, вернее, в отдельно взятый дом, где хочу приготовить что-то вкусненькое для своей дочери, напечь блинчиков внукам, встретить зятя вкусным обедом. Такие земные удовольствия. Но отдыхать люблю с мужем. Я очень консервативный человек и не люблю резко что-то менять. Кроме скатерти на столе.

Евреи плохому не научат

- Как так получилось, что большинство адвокатов – евреи?

- Это легенда, которая не соответствует истине. В другом мире – может быть. Когда я пришла в адвокатуру, там было очень много ярких евреев, сейчас мне известны 4-5 человек с учетом того, что адвокатов в Эстонии более 400 человек. У меня была история в советское время. Я была дежурным адвокатом консультации, на прием пришла женщина, с просьбой: «Мне все равно кто будет адвокатом, но обязательно, что бы он был евреем». Полагаю, что этот ореол утрачен. Да и еврейская молодежь сейчас уезжает.

- Я думала, вы ответите: это потому, что мы такие умные!

- Раньше в еврейских семьях родители хотели, чтобы дети жили лучше них. Что для этого нужно? Учиться. Еврейские мальчики очень рано начинали учить Тору. Образование всегда было важной составляющей еврейской семьи, и детки становились умненькими, я не побоюсь этого слова. Европейские евреи очень отличаются от израильских. В Европе их осталось мало. Идиш и культура идиша утрачена. В Таллинне осталось мало людей, которые говорят на идиш.

- Многие русские родители отдают детей в еврейскую школу. Как вы на это смотрите?

-У меня два мнения. С одной стороны, я бы хотела, чтобы в еврейской школе училось больше еврейских детей, а с другой, детей отдают в еврейскую школу потому, что евреи плохому не научат. Я придерживаюсь мнения, чтобы в школу принимали еврейских детей. Иначе бессмысленна идея еврейской школы. Это не школа, где преподают только язык, здесь сызмальства начинают обучать традициям. Культура – одна из составляющих еврейской жизни. И когда я разговариваю с родителями, то привожу такой пример. Когда начинается Пасха, почти в это же время у евреев начинается Песах. Это совершенно два разных события. Евреи отмечают выход из египетского рабства, другие религии - воскрешение Христа. Как это может уложиться в голове маленького человечка?

- Вы говорите на иврите?

- Я из поколения, которое осталось без еврейского образования, на иврите не говорю. Папа окончил 9 классов в 1941 году. Началась война – семью эвакуировали в Чувашию. Моя дочка пошла в еврейскую школу, как только ее организовали. Папа мой с ивритом справлялся замечательно, дочка тоже. Муж ходит на курсы иврита. При моей загруженности я не хочу брать нагрузку, с которой не смогу справиться. Я не играю в игры, где могу проиграть.