Фон Эггерт: Путин в Сирии переиграл Обаму

Константин фон Эггерт: «Дамаск – это первая линия обороны Москвы». Фото: Частный архив

Российский ученый-арабист, ведущий радиостанции «Коммерсантъ FM» Константин фон Эггер считает, что внезапное решение России вмешаться в ситуацию с Сирией является для президента России Владимира Путина вопросом престижа.

Лидеры США, Великобритании и Франции требуют отставки Асада. Это одно из необходимых условий для завершения гражданской войны. Ангела Меркель недавно заявила, что необходимы мирные переговоры за одним столом со всеми участниками этого конфликта, включая Иран, Саудовскую Аравию и др. Похожее предложение выдвигал глава ООН Пан Ги Мун. Как вы полагаете, какое из этих решений было бы эффективнее?

Для понимания этого следует обратиться к истории. На мой взгляд, Башар Асад упустил неплохой шанс провести реформы сразу после смерти своего отца. Ведь была так называемая «дамасская весна», когда полуофициально разрешили деятельность политических партий, более-менее легализовали Интернет, наметилась некоторая тенденция к либерализации экономики. Кроме того, тогда в обществе имелось много образованных людей и светской интеллигенции, на этих людей можно было опереться.

Асад не пошел на это, поскольку, во-первых, это режим меньшинства, а во-вторых, режим был напуган деятельностью «Братьев-мусульман» во второй половине 70-х – начале 80-х годов в Сирии. Противостояние мусульманским радикалам в 1982 году – страшный кошмар семьи Асадов. Хафиз Асад покончил с деятельностью «Братьев», практически уничтожив их главный опорный пункт – город Хама. С тех пор самым большим кошмаром  Асадов стала открытая политическая система, которая в результате может привести к тому, что было в Египте – к революции на площади Тахрир и приходу к власти «Братьев-мусульман».

Мог ли Асад-младший ри­скнуть? Очевидно, нет. То, что произошло в Сирии с 2011 года – закономерно; так называемая «арабская весна» для всех сил, недовольных статус-кво в арабском мире, как светских, так и исламистских, стала сигналом к наступлению, к тому, что ситуацию можно изменить. К примеру, в Тунисе это имело определенный успех, и теперь есть надежда, что Тунис станет стабильной светской страной. Есть успешный пример Марокко, где король Мухаммад VI превентивно пошел на реформы, и это сняло напряжение в обществе. Но есть не очень удачный пример Египта, где произошел раскол общества по образовательным и социальным линиям, приведший к власти «Братьев-мусульман», а через год к возвращению военных при поддержке значительной части общества.

Самое страшное – то, что случилось в Сирии: общество раскололось по религиозным, региональным, племенным признакам, и в ситуацию вмешались внешние игроки. Здесь важен ключевой момент: Сирия с 1979 года – с момента свержения шаха и установления исламистского режима в Тегеране – главный союзник Ирана на Ближнем Востоке. Именно через Сирию осуществляется снабжение и поддержка ливанских шиитов, «Хезболлы». Ливанская шиитская община для Ирана является ключом к Средиземноморью и влиянию на Ближнем Востоке, а также основным элементом противостояния Израилю. Поддержка режима Асада для Ирана принципиальна во внешней политике и важна для сохранения нынешней ситуации.

Многие элементы сирийской ситуации не были просчитаны Западом. Масштаб иранской поддержки плюс масштаб ужаса, который часть сирийского общества испытала перед разрозненной, неспособной предложить реальную картину будущего оппозицией, где все больше доминировали исламисты, способствовали выживанию режима Асада. Отмечу, что выживанию режима, а не сохранению стабильности в стране. Режим есть, но Сирия превратилась в то, чем был Ливан в период гражданской войны 1975-1990 годов. Сирия сегодня – это мозаика территорий, которые контролируют разные силы. Поэтому то, что Асад контролирует Дамаск и север Сирии (порты Латакия и Тартус) – это только часть картины.

Я думаю, что в этом смысле обсуждение того, с кем вести переговоры, немного бессмысленно. Потому что сирийская оппозиция не может решить, кто ее представляет. ИГИЛ – серьезный фактор, но надо ли говорить с ним? Создать широкую коалицию борцов против Исламского государства теоретически возможно, но высока вероятность, что начнутся споры между участниками процесса – США, частью Европы, Саудовской Аравией, Катаром, Ираном – по поводу того, кто будет снабжать и контролировать эту коалицию. Даже если предположить, что ИГИЛ будет побежден, оставшиеся силы будут драться уже между собой.

Поэтому я пессимистически смотрю на перспективы переговоров, поскольку пока что не сложилась ситуация, при которой хотя бы две стороны почувствовали, что они настолько истощены, что не могут больше сражаться и нужно найти мирное решение.

Сейчас президента Обаму часто критикуют за провал в сирийском конфликте. Его политику сравнивают с пантомимой – его так называемые «красные линии» и нерешительность в этом конфликте. Можно ли считать политику Обамы провальной?

Чтобы говорить о политике американской администрации в Сирии, следует обратить внимание на то, что делала эта администрация за последние семь лет в мире вообще и на Ближнем Востоке в частности. К сожалению, вплоть до сегодняшнего дня, менталитет американской администрации можно охарактеризовать одной фразой: «Мы не администрация Буша». На этом строится практически вся внешняя политика Обамы.

Он, на мой взгляд, вообще-то не интересуется внешней политикой в достаточной степени. Очевидно, что для него значительно важнее преобразования левого толка в самих США – реформы здравоохранения, гей-браки и прочее. Понять, что именно такой будет внешняя политика США, можно было уже в 2009 году, в первые месяцы пребывания администрации Обамы у власти.

Тогда президент США поехал со странной речью в Каир, где он извинялся за какие-то обиды, нанесенные мусульманам Ближнего Востока. Речь эта была воспринята с недо-умением союзниками США и со злорадством – мусульманскими радикалами, которые восприняли это как проявление слабости. А затем, в июне

2009 года, в дополнение к выступлению в Каире, Обама фактически предал «зеленую революцию» – широкое демократическое движение – в Иране. Это был шанс нанести серьезный удар по «режиму мулл» в Тегеране.

Последовавшее бегство из Ирака, отступление из Афганистана – это продолжение той политики, которую американская администрация считает правильной, продолжение политики ухода с позиций в ключевых регионах мира.

Политика проведения «красных линий» оказалась полностью провальной, потому что, как выяснилось, никаких линий на самом деле нет. Суть такой политики опять можно свести к одной фразе: «Мы не хотим ничего делать, оставьте нас в покое». Это не осталось незамеченным ни в Тегеране, ни в Каире, ни в Москве. Следует понимать, что главный образ последних лет среди союзников США на Ближнем Востоке – это образ президента Мубарака в феврале 2011 года, который пытается дозвониться Обаме (при всех недостатках Мубарака он был 30 лет союзником США). Все, что ему сказал Обама: «Извините, решайте свои проблемы сами».

Сегодня мы видим, что даже вроде бы правильный шаг по созданию коалиции для борьбы с ИГИЛ и нанесению ударов по их позициям, это политика, в которой нет души и сердца. Поэтому сегодня можно говорить, что позиция США на Ближнем Востоке, и в частности, в отношении сирийского конфликта, очень слабая. Союзники США – Саудовская Аравия и Египет – находятся в остром идейном кризисе, так как впервые поняли, что не могут рассчитывать на поддержку Вашингтона.

Понятно, что такую политику придется менять следующей американской администрации. Америку многие не любят, но ни у кого другого нет достаточного политического веса и ресурсов для того, чтобы как-то влиять на конфликты, подобные сирийскому. И в этом смысле даже те, кто противостоит США, например, Путин, понимают, что рано или поздно придется сотрудничать с США.

Сейчас идет соревнование между теми, кто хочет занять выгодные позиции, для того чтобы иметь возможность разговаривать с будущей американской администрацией в качестве равного участника процесса урегулирования ситуации вокруг Сирии.

Сейчас много новостей о том, как сирийские оппозиционеры, которых тренировали за деньги американских налогоплательщиков, сдают оружие и переходят на сторону Аль-Каиды и других экстремистов. Это же позор для администрации президента США…

Конечно, это позор. В частных беседах с американскими дипломатами, которые по традиции в основном сторонники демократической партии, я не раз замечал, что эти люди шокированы политикой своей администрации. Прежде всего потому, что она меняется столь стремительно, что невозможно обозначить никакую стратегию. Дело даже не в смене людей, а в отсутствии интереса к происходящему и нежелании вмешиваться в какие-либо конфликты, поскольку это непременно приведет к финансовым затратам, отправке людей в зоны конфликты.

Это принципиальная позиция Обамы – он не желает никуда отправлять военнослужащих, возможно, что таким образом он старается оправдать Нобелевскую премию. Отправка военного контингента – это, конечно, не единственное решение вопросов безопасности, однако незаинтересованность американской администрации активно вовлекаться в сирийский конфликт очень явная. Внешней политикой американская администрация занимается по остаточному принципу: когда есть время. Разумеется, это видят во всем мире. Это видят Асад, Путин, Эрдоган, тегеранские муллы, китайцы, ребята из Аль-Каиды и других организаций… И все они понимают, что их время пришло, это их чемпионат.

Весной немецкие СМИ спекулировали, что Россия оставит Асада без поддержки. Но сейчас картина другая; Россия явно повышает ставки. Такой крупной военной операции не было со времен распада СССР. С чем это связано и какие цели у России в Сирии?

Путин в Сирии решает ряд конкретных вопросов. Первое и главное: это не столько поддержка Асада, сколько поддержка принципа невмешательства во внутренние дела. Принципа абсолютного суверенитета, согласно которому правительство любой страны имеет право творить со своими гражданами все, что захочет.

Это, пожалуй, самая яркая попытка Москвы противостоять тенденциям в международном праве за последние 20-25 лет. Полагаю, что Путин видит события на Ближнем Востоке как попытку Запада быстро сменить ряд режимов, которые его [Запад] не устраивают. И в этом смысле Асад для Путина – человек, на которого тоже давит Запад, которого пытаются сместить с президентского поста. Поэтому Тартус, Латакия и Дамаск – это первая линия обороны Москвы.

Тем немногим союзникам, которые есть у России, Путину важно показать, что он надежный и что дружба с Москвой выгодна. Поэтому отправка российских военно-служащих в Сирию – серьезный шаг, демонстрация решительности. Почувствуйте разницу: вы – президент Мубарак и звоните президенту Обаме, а вам никто не отвечает; или вы – президент Асад и звоните президенту Путину, и вам сразу же присылают морских пехотинцев, самолеты и танки. Ну, с кем вы будете дружить? Это сигнал, который Путин посылает не только на Ближний Восток, но и в Армению, Казахстан, Белоруссию, Китай.

Путин, на мой взгляд, тактически переиграл Обаму, потому что теперь любые дискуссии по поводу будущего Сирии без участия России невозможны. Это дает Путину перспективу общения со следующей американской администрацией. Ведь в чем была опасность? Что можно будет делать что угодно при слабом сегодняшнем Белом доме, но в январе 2017 году в Овальный кабинет въезжает другой человек, неважно, как его зовут. И с ним придется иметь дело заново.

Теперь же, если нынешняя ситуация сохранится, если Запад, Иран и Россия начнут какие-либо переговоры по поводу урегулирования сирийского конфликта, следующий американский президент не сможет просто положить трубку, ему придется говорить с Кремлем. И это, пожалуй, самый интересный стратегический гамбит Путина.

В отличие от Запада и США, у России нет жизненно важных интересов на Ближнем Востоке. Нет ни большого количества проживающих там русских, Россия не зависит от ближневосточных энергоносителей. У Путина есть возможность расширить присутствие военно-морских и военно-воздушных сил на базах в Тартусе и Латакии, что дает дополнительное дыхание Черноморскому флоту, который получает дополнительную базу и становится относительно эквивалентным Шестому флоту США. Для Путина это важно, потому что это демонстрация того, что Россия может быть на равных (или близко к этому) с США.

Еще одним плюсом является то, что, предложив свою помощь в борьбе с ИГИЛ, Путин, во-первых, может настаивать на своих условиях – давайте защищать Асада, а во-вторых, постарается связать это с Украиной. Путин надеется, что, имея Россию в качестве партнера на Ближнем Востоке, американская администрация скажет: «Нам следует менять свою политику в отношении Украины». Это важный стратегический элемент.

Риски, о которых часто говорят, действительно есть. Первый – ИГИЛ может начать террористическую кампанию против российских объектов за пределами России, а также внутри самой России. Такой риск, конечно, предусмат-

ривается Путиным, но с точки зрения сближения с потенциальными партнерами и обретения значительного политического веса в глазах США, такие теракты, скорее, будут работать на имидж Путина.

От второго риска никто не застрахован: это втягивание в конфликт на чужих условиях. Если в Сирии будут заметные потери среди российских контрактников, скрыть это будет достаточно сложно, поскольку ИГИЛ присутствует в социальных сетях и youtube. И это будет влиять на российское общественное мнение и на часть российского политического класса.

В этом году Путин и Лавров называли ИГИЛ угрозой. Может ли этот общий для России и Запада враг помочь России выйти из международной изоляции?

Путин постарается представить себя в качестве пусть и не союзника, но незаменимого партнера для Запада и США. Он исходит из двух соображений. Во-первых, российский национальный интерес. Сдерживание исламского радикализма и борьба с ним, несомненно, национальный интерес России, один из немногих, который в переходном обществе можно четко определить.

Во-вторых, он исходит из логики сохранения своего политического режима. Ведь дальнейшее противостояние с Западом будет означать новые санкции, а это серьезная угроза для российской экономики. Значит, надо переходить к тактике партнерства. Тем более, что интересы совпадают, и легко аргументировать, почему партнерство необходимо: это не нефть, не газ и не Украина. Именно это в ближайшее время станет сутью политики Кремля.