Станислав Говорухин: если бы в 1985 году у власти был кто-то типа Путина...

Фото: Тоомас Татар

Известный российский режиссер приехал в Таллинн на премьеру своего нового фильма «Конец прекрасной эпохи», снятого по мотивам «Компромисса» Сергея Довлатова.

Именно по мотивам – этот момент Говорухин не устает подчеркивать. Снимался «Конец прекрасной эпохи» в столице Эстонии, где и происходит действие «Компромисса», и сюжеты взяты в основном оттуда, однако цели экранизировать Довлатова Станислав Сергеевич не ставил. Дело в другом: «Моя журналистская юность – она точь-в-точь довлатовская. Только он работал в Эстонии, а я в Татарстане. И он здесь был чужой, и я там был чужой. И все описанные в „Компромиссе” ситуации – почти такие же. Скажем, поездка к этой доярке, к Линде Пейпс, – у меня подобное было раза два или три...»

Ничего комедийного, а смешно!

– Не так давно Дмитрий Быков написал статью про Довлатова, вызвавшую немало споров: он считает, что Довлатов был средним писателем и сам это понимал, а восторженные поклонники Сергея Донатовича оказывают ему медвежью услугу...

– Прошло двадцать пять лет с тех пор, как Довлатова начали читать, а интерес к нему не ослабевает, если не сказать что усиливается. Следовательно, не такой уж он и писатель второго ряда. Довлатов – замечательный писатель! У нас писателей такого плана не так много было. Фазиль Искандер, скажем, Вика Токарева, еще два-три имени...

– Интерес не ослабевает, однако «Конец прекрасной эпохи» – первая попытка перенести на экран тексты Довлатова за почти 25 лет.

– Потому что это очень сложно. Я и сам много лет не решался... У Довлатова – просто и смешно. На экране нужно сделать эквивалент, чтобы было просто, легко и смешно. А сделать смешно – это очень сложно. Бывают комедии положений, комедии всевозможного рода, а у Довлатова ничего комедийного нет. Казалось бы. А смешно!

– В «Конце прекрасной эпохи» вы после большого перерыва сняли Светлану Ходченкову. В каких-то интервью вы ее даже ругали, говорили, что она «неумненькая», похудела, снимается в сериалах, – и вот она вновь в вашем кино...

– Как выяснилось, она как раз умненькая, умнее всех нас. Если бы Света осталась в своих старых параметрах, она была бы, конечно, первая красавица России, как Гундарева в свое время. Но ее мало кто снимал бы. Ролей-то нет. Времена меняются, по подиумам ходят анорексичные девки, у молодых людей – совершенно иное представление о красоте. Так что она правильно сделала. И снимается в хвост и в гриву. Артистки вообще долго сниматься в одном амплуа не могут. Так что сейчас она снимается, потом ее бросят снимать – и ей придется переходить в другие роли. Что она, я думаю, и сделает.

– Один российский критик написал, что в вашем фильме «анекдоты не срастаются, как в повести Довлатова, в липкий, невыносимый абсурд». У меня впечатление, что вы преследовали другие цели. Доискивались до причин крушения СССР, например...

– Нет, этого не было. Вот передать атмосферу тех лет – хотелось. Сказать о том, что отношения между людьми, тем не менее, были интереснее, лучше. Пусть разговаривали на кухнях, но разговаривали о прочитанных книгах, о фильмах, о спектаклях. Не как сегодня. Сегодня соберутся шесть молодых людей в ресторане – и каждый смотрит в телефон. Зачем они собираются? Совершенно непонятно!

– Вам могут сказать, что аналогом кухни стал как раз Интернет – люди там друг друга читают, комментируют...

– Я с Интернетом не знаком. Принципиально никогда не учился компьютеру. По-моему, правильно сделал. На случай, когда мне нужна какая-то справка, есть помощники. Если бы я сидел в компьютере, то наверняка разучился бы читать. И писать...

– Во время перестройки и после вы были ярым критиком СССР – в фильме «Россия, которую мы потеряли», например. Но в «Конце прекрасной эпохи» ощущается даже какая-то ностальгия. Как говорил герой Аркадия Райкина, «время было мерзопакостное, но рыба в Каме была».

– Человек должен менять убеждения, стремиться к лучшему. Это фраза Льва Николаевича Толстого... Конечно, я меняюсь, меняется эпоха, время, окружение. Наконец, тогда я был молод, все казалось лучше... Это простительно, что люди постарше вспоминают то время как нечто светлое. Иногда время было очень плохим, но это же их юность. Она всегда в розовом свете. Тем более что в Советском Союзе было много и хорошего. Если говорить об искусствах, особенно времени оттепели, сейчас ведь ничего похожего нет. Откуда ни возьмись появилась потрясающая литература. Прекрасные театры. Поэты. Великий кинематограф...

– В условиях несвободы. Потом свобода была, а искусства не было. В вашем фильме об этом говорит капитан милиции, которого играет Сергей Гармаш: вам бессмысленно давать свободу, вы так и не научились понимать, что это такое, вы любой строй превратите в бардак...

– Да-да. Но Довлатов этого не мог написать, хотя догадаться мог. Это мог написать человек, который увидел, как глотки перегрызали. Довлатов, я думаю, тоже полагал, что дай свободу – и все наладится. А оказалось, что безудержные свободы ведут к гражданским войнам, к ожесточению людей, в общем, ко всему тому, что мы наблюдали.

– А сейчас в России ситуация со свободой – с пониманием свободы – качественно изменилась?

– По-моему, да. Как выяснилось, больше надо было говорить не о свободе, а об ответственности. Кстати, и это в фильме есть в устах Гармаша: свобода – это не когда ты делаешь что твоя левая нога пожелает. Это нечто другое. Когда мы говорим о правах человека, мы всегда забываем, что есть еще обязанности человека – перед страной, перед обществом, перед родителями. Вот этого все еще нет. К сожалению.

Между компромиссом и кайфом

– Довлатов описывает, как он в советское время шел на компромиссы с властью. Были ли у вас подобные компромиссы?

– Да конечно, господи, сплошь и рядом. Поезжай, говорит мне редактор, и напиши о том, как смотрят в деревнях фильм «Русское чудо». Это фильм, который сняли два глупых немца о Хрущеве. Ну, я поехал и посмотрел, как смотрит народ эту двухсерийную документальную дребедень, эту гадость... Понятно, как они смотрели. Но то, что появилось в подвале «Советской культуры» за моей подписью, было непохоже на то, что было на самом деле.

– А были у вас компромиссы как у кинорежиссера?

– Вот этого я бы не сказал. Я и при советской власти делал что хотел. Ни разу себя не насиловал. Никто меня не заставлял снимать что-то, не гнал под ружьем в партию. Масса режиссеров существовала отдельно от КПСС, и ничего им за это не было. Я снимал то, что хотел снимать. Чаще всего брал любимую книжку: «Механика Салерно» Бориса Житкова – я снял по ней «День ангела», – Даниэля Дефо, Марка Твена, Жюль Верна, Агаты Кристи...

– Ваш уход в детскую классику и детективы после «Места встречи» – «Том Сойер», «Дети капитана Гранта», «Десять негритят» – не была ли это своего рода попытка компромисса?

– Отчасти – безусловно. Но мне снимать такие фильмы доставляло удовольствие. Компромисс – это когда ты скрепя сердце что-то делаешь. А снимать фильмы по Жюль Верну и Марку Твену – такой кайф!

– Часто говорят, что диктат идеологии сменился в кино диктатом рынка. Сейчас вам удается жить без компромиссов?

– Всегда приходится идти на компромисс – с обществом, с властью, с министерством культуры. Компромисс всегда присутствует. Даже семейная жизнь невозможна без компромисса.

– Я прочел тут, что ваш предпоследний фильм, «Weekend», зрители приняли так, что это вас ошеломило, – они смеялись над вещами, над которыми смеяться странно...

– Ничего подобного! Там есть сцены, на которых смеются в любой аудитории. Я не представляю картины, даже самой жесткой, без смешных сцен. И в «Десяти негритятах» такая сцена есть, где смеются безудержно. Но так и было задумано. Просто про «Weekend» какая-то безграмотная дура, журналистка, написала, что реакция публики меня удивила. Ничего такого не было!

– Вы часто сталкиваетесь с журналистами не слишком большого ума?

– Очень часто. Иногда приходят люди – совсем ничего не знают, не читали, не слышали, не подготовились к интервью. Молодые особенно.

– Когда вы снимали «Конец прекрасной эпохи» в Таллинне, какой вам показалась нынешняя Эстония?

– Мы здесь такой ловили кайф, когда снимали кино! Нам тут все помогали. Чудесная атмосфера... Только холод собачий везде. Мы в июне снимали, так под конец месяца даже снег пошел. На море, на курорте... А так – было чудесно. Нас совсем не коснулись газетные-телевизионные претензии к Эстонии. Мы ничего этого не наблюдали, общались с русскими, которые тут живут, они нам помогали. Вроде и у них все налажено...

– Один диссонанс все-таки был – я имею в виду инцидент с дракой актера Федора Добронравова с двумя украинцами.

– Да и драки не было. Раздуто это. Пришли два сумасшедших, парень с девкой, стали напрашиваться на оскорбления.

– Это действительно, как писали, была драка из-за «Крымнаш»?

– Да. «Зачем вы подписали письмо?..» (Обращение деятелей культуры РФ в поддержку политики президента Путина на Украине и в Крыму – Н.К.) Я им слова не сказал. И всем велел: ничего не говорите. Федя Добронравов все-таки им что-то ответил. Вот и все.

– Вы не только режиссер, вы и политик – и были даже главой предвыборного штаба нынешнего президента РФ. Ваши политические взгляды менялись: сначала вы поддерживали Зюганова, потом Примакова и Лужкова, потом Путина, которого вы поддерживаете до сих пор...

– Ну а кого я должен был поддерживать? Если выбирать между Ельциным и Зюгановым: как я мог поддерживать человека, у которого был рейтинг четыре процента? И было совершенно очевидно, что страна погибает. Что если еще на четыре года отдать ему власть, погибнет все. Вспомните, как победил Ельцин в 1996 году. Эти коробки из-под ксерокса. Эти фальсификации, чудовищные приписки. А в 2011 году эти же люди – по крайней мере их вожди – вышли на площадь и стали говорить, что выборы 2011 года были несправедливыми. Смешно.

«Да хрен с ним, с этим Крымом»

– У нас Путина критикуют куда чаще, чем хвалят. Что находите в нем вы?

– Я его не всегда понимаю, хотя вроде рядом сижу. Многие его движения мне непонятны. Иногда он оказывается прав. Я иногда не понимаю, даже осуждаю, а потом оказывается, что он прав. Сейчас я в таком же недоумении с Сирией, но поскольку я много раз обманывался, может, и тут обманусь.

– Вам кажется, что не нужно все это было начинать?

– У меня были сомнения. То, что как-то это все нужно было начинать, – это безусловно. Иначе завтра игиловцы придут на нашу территорию. Это ведь такое зло – очень страшное, мир со всей его мощью военной и то заколебался. Эти нелюди должны быть уничтожены. Это совершенно очевидно должно быть каждому европейскому, каждому образованному человеку. Но то, что Россия в одиночку взялась за это дело, – это очень опасно, на мой взгляд.

– С Украиной, видимо, все по-другому – вы с самого начала были за присоединение Крыма?

– Наоборот, я всегда говорил: да хрен с ним, с этим Крымом. Жалко, конечно, но что делать. Так получилось. Тут виноваты и Хрущев, и Ельцин... Но когда пришел к власти Майдан и вышел закон о том, что с завтрашнего дня все будут говорить только по-украински, и документы будете оформлять только на украинском языке, стало понятно, что русские области, такие, как Крым, Донбасс, Одесса, этого не вынесут. Одессу утихомирили быстренько, а Крым и Донбасс – не смогли. Если бы в марте прошлого года Крым не отсоединился, неизвестно, что бы там было сейчас. Была бы такая же война, как на Донбассе. Только еще суровее – там же российская база.

– Участники Майдана установили в Одессе памятную доску с вашими словами о том, что вы неоднократно испытывали на себе украинский национализм, и с перечислением фильмов, снятых вами в Одессе...

– Я никогда такого не говорил. Мне все время говорят об этой акции, а я толком о ней ничего и не знаю. Она как-то мимо меня прошла и меня совсем не задела. Что касается национализма, за 20 лет работы в Одессе я с ним не сталкивался. Слышал – это другой разговор.

– Вы сами ближе к русскому национализму или советскому интернационализму?

– К интернационализму, конечно. В СССР, мне кажется, было в этом смысле все придумано достаточно идеально. И это можно было бы сохранить, если бы во главе страны не встали необразованные люди. Если бы в 1985 году у власти был кто-то типа Путина – человек образованный, далеко смотрящий, – может, все и сохранилось бы. А вы посмотрите, во что это превратилось, сколько крови пролилось за это время.

– Вас критиковали за слова о том, что Владимир Высоцкий сегодня поддержал бы вас и Путина, говорили, что это спекуляция чистой воды. На чем основано это ваше утверждение?

– У Высоцкого был такой характер, что он не вынес бы этого повального разрушения России, ее основ. Унижения ветеранов особенно. Думаю, он был бы счастлив, если б увидел шествие Бессмертного полка в мае этого года. Хорошая идея, кстати, с полком...

– По фильму видно, что вы тщательно и с любовью воссоздавали облик советского Таллинна.

– Надо сказать, что в черновом варианте фильм длился три часа, поэтому я подверг его вивисекции – безжалостно вырезал многое, мне хотелось, чтобы картина была легкой, – и больше всего пострадали именно сцены с таллиннской атмосферой того времени. С другой стороны, мы ничего особенного и не сделали. Обычная работа над фильмом, который восстанавливает эпоху. Хиппи сидят на травочке и курят, девочка в кафе читает книжку про интегральное исчисление. Это приметы эпохи. Ресторан, очередь в него, кого-то по блату пускают...

– В материалах, не вошедших в фильм, были другие истории из «Компромисса»?

– Нет, в основном я вырезал как раз то, что сам придумал. Теперь жалею. Очень пострадала Тийна Кару (персонаж «Компромисса» – Н.К.) – думаю, я верну одну сцену с ней в телеверсии фильма.

– Вы собираетесь экранизировать теперь «Заповедник», как хотели?

– Смысла нет: в «Конце прекрасной эпохи» я отчасти использовал «Заповедник». Герой Гармаша – это почти кагэбэшник из «Заповедника». Вошло в фильм кое-что из «Ремесла», из записных книжек Довлатова, скажем, фраза «есть такая щель между подлостью и совестью, в нее и нужно проникнуть» – это Даниил Гранин кому-то сказал.

– Вы уже знаете, какой будет ваша следующая картина?

– Нет, пока с этим неясность. Во-первых, кризис. Деньги. Во-вторых, не очень ясно в мозгах. А потом, я вам скажу, после такого материала и такого фильма снимать что-то менее интересное не хотелось бы. Я даже плохо представляю, что могло бы доставить мне и съемочной группе такое же удовольствие.