О чем поет «Йоббик»

Олеся Лагашина. Фото: Ольга Макина

История с массовыми домогательствами в новогоднюю ночь в Кельне еще более обострила и без того накаленную ситуацию с мигрантами. Даже умеренные политические силы в Европе были вынуждены признать наличие проблемы, а слово «депортация» стало звучать чаще обычного из самых высокопоставленных уст. 

Вместе с тем, очевидно, что очередной инцидент с мигрантами провоцирует не только рост ксенофобии, но и подъем радикально правых партий. Что для русскоязычного населения Эстонии может иметь свое значение.

Кровь как кельнская вода

О провале политики мультикультурализма в Европе говорят уже несколько лет – достаточно вспомнить высказывание Ангелы Меркель в 2010 году. Однако до массовой миграции 2015 года эта проблема не вставала перед европейцами во всей своей очевидности.

Радикальные Французский Национальный фронт, венгерский «Йоббик», греческая «Золотая заря» и консервативные правые партии вроде итальянской «Лиги Севера» получили дополнительный аргумент в своей борьбе против опостылевшего «мульти-культи». И хотя далеко не всегда видимое усиление националистических позиций в европейской политике выливается в результат на выборах – взять хотя бы поражение партии Марин Ле Пен на региональных выборах в декабре прошлого года – не заметить поправения Европы невозможно.

Интересным образом ультраправая повестка оказалась симпатичной для российского медиадискурса, сформированного под диктовку действующей власти. Неслучайно сюжет о волнениях в Кельне занял центральное место в итоговых выпусках новостей за неделю на российских телеканалах. В этом есть некоторая пародоксальность: с одной стороны, официально в положительном контексте декларируется, что Россия – многонациональная страна, с другой, по телевизору настойчиво демонстрируют, как многонациональность угрожает свихнувшейся на толерантности старушке Европе. С третьей – последовательно указывается на проблемы нацменьшинств на постсоветском пространстве.

Многогранность российской позиции по вопросу мультикультурности имеет свою прагматику. Очевидно, что отказаться от нее на территории по факту многокультурной России грозило бы последствиями похуже кельнских волнений (то, что местами представители власти по отношению к представителям нерусской национальности ведут себя далеко не толерантно – другое дело, взять хотя бы случай с гибелью грудного ребенка, отнятого у матери-таджички). Понятно и желание указать на реальные европейские проблемы, особенно если это удобно увязывается с ролью западных стран в ближневосточном конфликте. Не менее прагматически оправданна и позиция России относительно нацменьшинств в бывших союзных республиках (тоже, впрочем, избирательная, поскольку о каком-нибудь узбекском национализме приходится слышать значительно реже – и вовсе не потому, что его не существует).

Опасные связи

В итоге у существующего в российском медиаполе потребителя формируется весьма затейливое отношение к национализму. Он одновременно симпатизирует венгерскому премьеру Виктору Орбану, голосовавшему против европейских квот для мигрантов, злорадствует по поводу кельнских событий, предрекает Европе скорую и неминуемую гибель под натиском новых варваров, но осуждает проявления точно такого же национализма в странах Балтии.

Едва ли можно сказать, что русские испытывают особенную симпатию к Консервативной народной партии Эстонии. Между тем по своей идеологии эта партия ничем не отличается от тех европейских националистических партий, которые в российском медиаполе преподносятся как носители «правильной» европейской идеи – консервативной, евроскептической и антимигрантской. Национализм, особенно подпитанный СМИ, консервативно настроенному русскому электорату не чужд как принцип (хотя и лишен подлинной национально-культурной основы, поскольку отчасти подменен принципом имперскости), поэтому партия Марта Хельме ему, на самом деле, идеологически ближе, чем умеренно-либеральные реформисты и социал-демократы.

Можно сказать, что русскому электорату близки все составляющие крайне правой идеологии EKRE, если не считать… самой национальной компоненты. Если бы не она, исключающая солидарность по историческим причинам, эта партия идеологически наиболее точно отражала бы политические предпочтения этого электората. Что, впрочем, им не осознается. Отчасти, потому, что факельные шествия чаще демонстрируются по телевизору в негативном контексте, чем,  к примеру, символика неофашистской греческой партии «Золотая Заря».

О связях (в том числе финансовых) и взаимных симпатиях Кремля и европейских ультраправых в последние несколько лет не писал только ленивый. Но дело даже не в том, насколько они в действительности связаны, и не в том, насколько телевизор эффективно манипулирует общественным мнением, а в том, чем победа европейской национал-консервативной идеи может обернуться для самого русского меньшинства в Европе. Многонациональный, толерантный Евросоюз дает ему шанс на равноправие,  а национальная радикализация чревата непредсказуемыми последствиями, ибо, злорадствуя по поводу Кельна, все-таки не стоит забывать, что своего национального государства у нас в Европе нет.