Обращаем ваше внимание, что статье более пяти лет и она находится в нашем архиве. Мы не несем ответственности за содержание архивов, таким образом, может оказаться необходимым ознакомиться и с более новыми источниками.
/nginx/o/2017/02/14/6339817t1hbced.png)
/nginx/o/2010/11/27/474206t1h928d.jpg)
За день до объявления имени нобелевского лауреата в области литературы одна газета назвала главным претендентом 33-летнюю финку Софи Оксанен. Нобелевский комитет порою принимает удивительные решения, однако присудить нобелевку за посредственную прозу – это было бы слишком! Премию получил блистательный Марио Варгас Льоса, а удивительный прогноз забылся уже на другой день.
Первый роман Оксанен назывался «Сталинские коровы». Доить этих коров можно долго и небезвыгодно, что писательница и продолжает делать – то самостоятельно, то в четыре руки с эстонской публицисткой Имби Паю. Самой высокоудойной коровой оказалась пьеса «Очищение», которую Оксанен позже переделала в роман. Душераздирающая история об ужасах сталинизма и его последствиях в этом сезоне идет – при аншлагах, естественно, – в тартуском театре «Ванемуйне».
«Падам-падам...»
Пьесу поставила никому не известная Лийза Смит, получившая образование в одном из многочисленных театральных училищ Англии. При всем восхищении английским театром я не считаю любой британский диплом знаком качества или таланта его обладателя; достаточно вспомнить беспомощную постановку «Монологов вагины» в «Угала», осуществленную еще одной обладательницей английского диплома Элиной Мянни.
Сценограф Марге Мартин разбросала по периметру сцены тряпье и чемоданы, подчеркнув этим, что персонажи то ли только что пережили обыск, то ли каждую ночь ожидают стука в дверь и заблаговременно приготовились к ссылке в Сибирь (или и то и другое), а над сценой подвесила огромное количество ласточек-касаток. Птиц так много, и они висят так угрожающе, что поневоле вспоминаешь фильм Хичкока.
В прологе двое солдат НКВД с ужасным акцентом измываются над девушкой, чьего лица мы не видим (справедливости ради отметим, что по-русски они говорят так же плохо, как и по-эстонски), а потом на сцену выходит исполнительница главной роли Марье Метсур и звучит песня Эдит Пиаф «Падам-падам...».
Зрителя, не понимающего по-французски, выбор сквозной мелодии постановки (музыкальное оформление – Закариас Й. Лепик) может смутить. Действие пьесы происходит отчасти между мартовской депортацией и амнистией лесных братьев, объявленной после смерти Сталина, а отчасти – в начале 1990-х; при чем тут Эдит Пиаф? Но на самом-то деле именно это решение – самое точное, что есть в спектакле. Эдит Пиаф пела: «Этот мотив не дает мне покоя днем и ночью. Этот мотив был рожден не сегодня. Он приходит издали, так же как и я; однажды он сведет меня с ума...» Алийде Труу (так зовут героиню, и ее фамилия Труу – «верная» – звучит в контексте сюжета злой иронией) живет мучительной памятью о прошлом, о совершенном когда-то двойном предательстве.
Жанр спектакля можно было бы назвать гибридом мелодрамы и триллера, если бы не целый ряд неправдоподобных (слишком неправдоподобных) деталей и бессмыслиц.
Спекуляции на социал-мазохизме
«Финка с эстонскими корнями» – так подает ее здешняя пресса – Оксанен пытается раскрывать ту же тему, которая в эстонской драматургии нашла отражение в «Тихой волости» Яана Круусвалла, «Ссылке» Рейна Салури, «Погонялах» Мерле Карусоо, а в трагикомическом ключе – в «Герое» Марта Кивастика и «Смерти коммуниста» Хендрика Тоомпере-младшего. Память об утраченном своем государстве, несправедливость и насилие со стороны чужой власти, трагическое противостояние тех, кто принял новую жизнь (которая многим дала немало хорошего), и тех, кто схоронился от перемен в лесах. Стремление выжить и спасти свой народ (какую бы цену за это ни пришлось платить), неизбежное в таких условиях стукачество, жестокость, порождающая ответную жестокость...
Круусвалл и Салури (и поставивший их пьесы на сцене Эстонского театра драмы Микк Микивер) работали над «Тихой волостью» и «Ссылкой» еще в позднесоветский период (1988-1989 годы), когда цензурные тиски заметно ослабли, но не сгинули окончательно. Однако трагизма и кровоточащей правды жизни в этих постановках было несравненно больше, нежели в (давайте называть вещи своими именами!) ремесленной и довольно беспомощной поделке Оксанен/Смит. Потому что для Круусвалла, Салури и Микивера боль была неподдельной, навсегда въевшейся в генетическую память.
История Алийде Труу под пером талантливого драматурга и в руках умелого режиссера могла бы стать историей такой души (и не обязательно – историей очищения или покаяния: трагедия, в которой нет катарсиса, страшнее традиционной, с катарсисом!). Но для Оксанен эта история – всего лишь повод для эффектной (хоть и не слишком умелой) спекуляции на чужом горе. И на том самом социал-мазохизме, который так едко высмеял Андрус Кивиряхк в «Поминках по-эстонски».
Автор и режиссер не заметили даже, что покаяние Алийде Труу происходит тогда, когда власть переменилась. И по этой причине! А если бы не переменилась?
Лесной брат и девушка в рваных колготках
На хуторе Алийды появляется блондинка в спецодежде «девушки по вызову»: кожаная мини-юбка, топик с блестками и черные колготки, которые она порвала, спасаясь от двоих «братков»: молодого Паши (Маариус Пярн) и пожилого лысого экс-гебиста по имени, естественно, Лаврентий (Тармо Тагаметс). Девушка Зара (Лийза Пульк) истерична, говорит на повышенных тонах и с акцентом, который публика должна принять за русский. Скрывается она потому, что зарезала клиента. Из слов Зары следует, что она родилась во Владивостоке, работала проституткой в Канаде... в общем, типичная для литературы такого рода биография. Вот только убийство клиента – неправдоподобный мелодраматический ход, который нужен для того, чтобы Зара искала убежища. Довольно скоро выясняется, что она – внучка родной сестры Алийде, несчастной Ингель, которую как кулацкую дочь выслали в Сибирь.
Прошлое оживает в воспоминаниях Алийде. Героиня раздваивается: пожилая Алийде (Марье Метсур) и молодая (Маарья Митт), влюбленная в мужа сестры Ханса (Кароль Кунтсель). Ханс (он служил в армии довоенной Эстонской Республики и состоял в Кайтселийте) скрывается от НКВД в погребе хутора, принадлежащего сестрам. Однажды за ним пришли. Сестер долго допрашивали, а когда энкавэдэшникам стало ясно, что жена не выдаст мужа, они принялись за семилетнюю дочь Ингель. Садист-следователь на глазах матери пытал девочку, засовывая ей в самое интимное место электрическую лампочку.
Что-то больно замысловато получается! Какие бы сволочи ни служили в НКВД, дураками они не были, а значит, непременно обыскали бы хутор и обнаружили бы погреб. Эти ужасы, боюсь, Оксанен черпает не из реальности, а из своей болезненной фантазии: недавно она призналась газете Image, что обожает bondage (эротическое связывание), фетишизм, и что для нее все связанное с арестом (очевидно, и насилием) носит эротический характер. Ну что же, это даже модно, но при чем тут трагедия эстонского народа?
Окровавленный дневник
Характеры в пьесе схематичны: муж Алийде Мартин Труу (Маргус Яановитс) – такой твердолобый коммунист, каких встретишь только в худших образцах литературы соцреализма. «Братки» карикатурны. Готовность Алийде пойти на что угодно, лишь бы влюбить в себя Ханса, заставляет вспомнить мыльные оперы. Сюжетные повороты тоже высосаны из пальца. Трудно поверить, что Ханс прожил в подвале несколько лет – и Мартин об этом так ничего и не узнал. Непонятно, каким образом Алийде достала для Ханса чистый советский паспорт и сняла ему квартиру в Таллинне (которыми он не воспользовался, так как погиб). Алийде приложила руку к депортации сестры и племянницы, но зачем-то писала от лица Ингель ему письма – якобы из Сибири. Ханс в эти письма не верил, о чем Алийде узнает из окровавленного дневника, найденного ею на теле смертельно раненного Ханса. Почему-то вместо того, чтобы оказать раненому первую помощь, она углубляется в чтение дневника.
Дальше – больше. Узнав о том, что Зара – ее племянница, Алийде застреливает Пашу, а Лаврентия под дулом револьвера заставляет обещать, что он отвезет девушку в Таллинн. (Отвезет он, как же! Зарежет по дороге!) После чего завещает сестре поля и луга, которые должны быть возвращены семье по земельной реформе, и поджигает хутор, чтобы очиститься в его пламени. (Верите ли вы, чтобы бережливая эстонская крестьянка поступила так с добром, нажитым трудом нескольких поколений? Хутор-то чем виноват?)
Режиссура под стать драматургии. Лийза Смит не пытается отделить прошлое от настоящего и избегает четкого пространственного решения спектакля. Актерам в таких условиях приходится трудно. У очень талантливого Кароля Кунтселя вдруг возникают проблемы с дикцией (такое случается, когда роль лишена действенной линии, а тут уже все вопросы к режиссеру). Марье Метсур на общем фоне выглядит сильнее партнеров, но это целиком ее заслуга; преодолеть монотонность и бедность роли до конца ей все же не удается.
Единственное достоинство спектакля – скучным его не назовешь. Слабым, нелепым, пародийным – сколько угодно, но скучать здесь некогда. Публика принимает происходящее на сцене за чистую монету и аплодирует.